Может быть, братья Джоэл и Итан Коэны – лучшее, что сегодня может предложить «фабрика грез» зрителю, жаждущему чего-то большего, нежели бесхитростное схематическое развлечение с четким и конкретным мессиджем.
«Аве, Цезарь!»: история Голливуда и всех-всех-всех
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
То ли в воздухе что-то носится, то ли времена настали такие, что локаторы разных людей ловят одни и те же флюиды, но факт остается фактом: Коэны, ни с кем не сговариваясь, перекидывают мостик между двумя громкими фильмами последнего времени. Как и «Омерзительная восьмерка», «Аве, Цезарь!» начинается с изображения распятого Христа. Как и «Трамбо», этот фильм – о Голливуде начала 1950-х: охота на «красных ведьм» уже началась, местные коммунисты ее на себе ощущают – и наносят ответный удар.
Разбойники, блудницы и прочие
Но на первом уровне «Аве, Цезарь!» – всего лишь комедия о голливудских нравах легендарной эпохи. Остальные уровни можно проворонить, тогда кино превратится в простое и легкое – примерно как «После прочтения сжечь» тех же Коэнов (с моралью «этим миром правят идиоты, и сделать ничего нельзя»). Но режиссеры хотят от зрителя большего – и всячески ему подмигивают; так, мы с самого начала узнаём, что фильм в фильме называется чуть по-другому: «Аве, Цезарь! История Христа» – и это очень, очень важно.
Фильм в фильме – художественная лента, снимаемая в 1951 году на голливудской студии «Капитолий» и рассказывающая о римском легионере, который, встретив Христа, уверовал. Римлянина играет звезда Бэрд Уитлок (Джордж Клуни). Без Уитлока фильм не состоится. Именно с такой угрозой сталкивается директор студии Эдди Мэнникс (Джош Бролин), когда актеры второго плана прямо на съемочной площадке опаивают Уитлока, похищают его храпящее тело – и увозят в таинственный дом на берегу моря.
Мэнникс получает записку, подписанную без обиняков – «Будущее» – с требованием уплатить за звезду сто тысяч наличными. Выкуп нужно платить, иначе крупнейший проект студии пойдет насмарку. Ко всему прочему Мэнникс – профессиональный улаживатель подобных дел. Реального Эдди Мэнникса называли fixer, «тот, кто чинит», – он оперативно спасал подопечных актеров из любых рискованных ситуаций, будь то шантаж бывшей любовницы или причастность к преступлению.
Заодно перед нами проводят процессию голливудских типажей. Вот актриса ДиАнна Моран (Скарлетт Йоханссон), на площадке – воплощение красоты, доброты и прочих добродетелей, в жизни – смолящая сигареты грубая гулящая баба, которая толком не уверена, кто является отцом ее будущего ребенка. Если Моран родит без мужа, грянет скандал, и Мэнникс предлагает запутанную схему: родить ребенка, сразу от него отказаться, подождать, пока доверенное лицо студии усыновит младенца и от него откажется – и усыновить собственного ребенка как чужого. Моран соглашается, а чуть позже мы узнаём, кто именно отец – этого персонажа играет актер, которого в комедии ожидаешь увидеть меньше всего.
Вот сестры-близняшки Тора и Тессали Тэккер (Тильда Суинтон), обе – стервозы, ведут колонки светской хроники, всю жизнь враждуют; каждая пытается выдавить из Мэнникса пикантные новости первой. У этих леди были вполне конкретные прототипы – Гедда Хоппер и Луэлла Парсонс, сломавшие карьеры многим звездам, не исключая Чарли Чаплина. Вот молодой, не слишком талантливый, но упорно кем-то продвигаемый актер Хоби Дойл (Олден Эренрайх), которому ковбоев играть в самый раз, а любовников в светских драмах – рановато. Особенно в драме маститого Лоренса Лоренца (Рэйф Файнс), режиссера утонченного, где-то даже женственного. Вот актер Берт Гёрни (Ченнинг Тейтум), который поет и пляшет в мюзикле про моряков (гениальный номер «Без дам», внешне пуританский, но опять же намекающий на гомосексуализм, без которого Голливуд не обходился). Вот милая актриса мексиканского происхождения, которую студия сватает за ковбоя. Вот группа сценаристов-коммунистов...
Поле битвы – Голливуд
Это – первый слой, но далеко не последний. Братья Коэны славятся многоуровневостью своих фильмов, будь то «О, где же ты, брат?» («Одиссея» в декорациях Великой депрессии, притча о всесилии Судьбы) или «Игры джентльменов» (замаскированное под историю об ограблении кино о том, что Господь хранит невинных по долгу Своей небесной службы). «Аве, Цезарь!» – не просто комедия о населенном шлюхами и придурками Голливуде, хотя и об этом, конечно, тоже.
Главное – прислушиваться к тому, о чем герои говорят. А говорят они, например, о богословии (Мэнникс приглашает священников разных христианских конфессий и до кучи раввина, чтобы те заверили сценарий о легионере и Христе), об экономике и людях как функциях, об Истории с большой буквы. Все это зримо обретает смысл – не абстрактный, а конкретный. Ведь можно считать, как коммунисты, что люди – лишь функции, что История управляется Разумом, в частности, Разумом, который алчет Денег, и это – история Голливуда. А можно думать, что люди – часть вышнего промысла и История управляется Богом, который хочет просветлить людей и использует всех. И это – история Голливуда тоже.
Но это ведь и есть битва Цезаря и Христа – прагматичной цивилизации Рима (недаром студия называется «Капитолий») и победившей ее любви христиан. Как писал Достоевский: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей», – но только все сложнее, ведь Христос и Цезарь, Бог и дьявол неравноправны, и в конечном счете Бог победит всегда. Эдди Мэнникс может служить золотому тельцу, но считает себя служителем Бога. Он ревностный католик и чуть не ежечасно исповедуется священнику в том, что он тайком от жены выкурил сигарету, хотя обещал бросить. Снимая фильмы вроде «Аве, Цезарь!», преображая греховные голливудские страсти в высокое искусство, именно Ему Мэнникс и служит.
Даже коммунисты, в теориях которых Бога нет, на деле создают религию – ведь что есть коммунизм, как не царство справедливости на земле? Неудивительно, что в одной из самых мощных сцен фильма к советской подлодке плывут, кроме главного коммуниста, ровно двенадцать его приверженцев: изящный парафраз поэмы Блока, о которой 99 процентов зрителей вряд ли даже слышали. Когда по экрану бегут титры, cоветские героические песни переходят в церковнославянские песнопения...
Так голливудское кино из генератора кассовых сборов превращается в проповедь, в генератор веры. И это в полной мере относится не только к фильму внутри фильма про Христа, но и к фильму братьев Коэнов про Мэнникса. Притча сложена, проповедь сказана – не первая и не последняя; но ведь кризис веры, как и кризис кино, – вечная тема.