Власть № 4. Оккупация, свобода, демагогия (14)

Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Copy
Директор Музей оккупации Мерилин Пийпуу за то, чтобы переименовать его в Музей свободы, но согласны с этим далеко не все.
Директор Музей оккупации Мерилин Пийпуу за то, чтобы переименовать его в Музей свободы, но согласны с этим далеко не все. Фото: Лийз Трейманн

На этой неделе эстонские СМИ думали о будущем президенте и «фосфоритной войне», но и о русских не забывали.

Профессор Тартуского университета Тийт Таммару на портале Postimees задает вопрос, на каком языке будут общаться эстонцы и русские поколения Z (те, кто родился между 1995 и 2012 годами). Основа общения – знание языков, между тем для юных эстонцев английский важнее русского, они удаляются от русской культуры, а для их русских сверстников эстонский важнее английского. Связь русских с культурой Таммсааре и Кендера сильнее, чем с культурой Шекспира и «Доктора Кто».

История верная и истинная

«Возникает вопрос, – пишет Таммару, – не уменьшаются ли вследствие двуязычия нашей школьной системы возможности учащихся русскоязычных школ учить английский? Ведь упор делается на изучении эстонского». Другой вопрос – конкурентоспособно ли русскоязычное образование с точки зрения рынка труда. Тут реальность не совпадает с идеологией: «Несмотря на знание эстонского и небольшие отличия в оценках, русская молодежь не столь успешна, как эстонская». А ведь обещали, что если мы выучим эстонский, все будет тип-топ...

Тийта Таммару волнует, открыты ли мы другим культурам. Нам бы со своей культурой и историей разобраться! На Delfi профессор Таллиннского университета Рейн Руутсоо обрушивается на русского учителя истории Игоря Калакаускаса, который писал в Eesti Päevaleht о том, как непросто объяснять школьникам, почему эстонцы в 1918 году смирились с немецкой оккупацией и отчего власти ЭР капитулировали в 1940-м. Руутсоо возмущен до глубины души тем, что Калакаускас пишет о «присоединении» Эстонии к СССР, – мол, раз он так пишет, значит, он считает, что оккупации не было!

У профессора есть ответ на один вопрос Калакаускаса – о трусости Пятса и прочих: «Называть этих жертв террора соседней страны трусами потому, что в 1940 году Эстония не была готова воевать с ордами Сталина, – унизительная ложь. Пожертвовать в безнадежной борьбе десятками, даже сотнями тысяч жизней, – такую ответственность политик взять на себя не может». Это ясно, но почему в итоге в правах ущемили тех, кто не имел к террору никакого отношения?

Признавая, что «в демократической стране нельзя запретить Калакаускасу любые взгляды», Руутсоо не удерживается от стилистики доноса: «Увы, это не просто “мнение”. На позиции Калакаускаса, что оккупации не было, построены отнюдь не дружественные планы соседней страны на будущее Эстонии». (Руутсоо что, телепатически получает сведения из генштаба РФ?) «Эти “истины” уничтожают нашу государственность, подрывают уважение к источникам нашей свободы... Для тех, кто живет в Эстонии, было бы разумным уважать историю эстонцев...»

Руутсоо обвиняет оппонента в невежестве, путинизме, аморальности, сравнивает учителя с отрицающими Холокост и историками, оправдывающими Гитлера. Мнение профессора так и называется: «Ложь и демагогия». Про демагогию – в яблочко.

И снова о Холокосте

Споры об истории отразились и в серии статей Õhtuleht о грядущем переименовании Музея оккупации (или оккупаций, как по-эстонски) в Музей свободы. На карикатуре Андреса Варустина два снеговика в солдатских касках – одна с пятиконечной звездой, другая с эмблемой СС, – стоят на остановке «Суур-Сыямяэ» (ходили к Бронзовому солдату?). Рядом – строитель: «Ни фига себе каски! С какого объекта взяли?» Снеговики отвечают: «Музей оккупации закрывают, если поторопитесь, еще успеете...»

Историка Бетти Эстер-Вяльяотс переименование тревожит: «Оккупация и свобода – абсолютно противоположные понятия. Оккупационный период у нас четко ограничен... Свобода – это и Эстония до и после оккупации, и зарубежные эстонцы». Наш музей посвящен оккупации изначально, однако нынешняя глава его совета уверена: «Увы, Эстонию делают особенной не жертвы, жертв зла по всему миру слишком много. Эстония уникальна бескровной поющей революцией и тем, как быстро она стала одной из ведущих демократических стран мира». Эстер-Вяльяотс отказом страданиям в уникальности задета: «Не потому ли мы особенные, что период оккупации – часть нашего нынешнего идентитета? Возможно ли подобное высказывание в контексте Холокоста?» Нет, и не потому ли, что быть евреем в Третьем рейхе и быть эстонцем в СССР – это в плане страданий совершенно разные вещи?

Историк считает, что «семантически оккупация – слово сильное, понятное международному сообществу, а “Вабаму” (от «Вабадусе муузеум», «Музей свободы» – Н.К.) – бессодержательное, не понятное даже эстонцу». Директор музея Мерилин Пийпуу не согласна: «После 1991 года наше понимание истории оживлял нарратив, описывающий оккупационный период прежде всего через позицию жертвы и страдальца. Но, как показали историк Джеймс Марк и этнолог Тийу Яаго, позиция жертвы не дает объективного описания страданий, это эго-картинка, через которую индивиды объясняют то, что происходит вокруг. Это не значит, что преступлений тоталитарных режимов не было... Тоталитарные режимы – это не что-то далекое. Мы должны обсуждать как ограничения, так и свободы, как страдания, так и возможности... Открывая музей, президент Мери призвал смотреть на оккупацию через призму свободы...»

Вопрос, на чем именно делать акцент, на оккупации или свободе, – не праздный. В свободном обществе у всех равные права. Но когда общество придавлено памятью об оккупации, обделять правами «потомков оккупантов» логично, не правда ли?

Не хотим быть Науру!

И еще одна ниточка к СССР: на минувшей неделе СМИ вспоминали «фосфоритную войну», экологические протесты конца 1980-х. Надо ведь как-то поднимать экономику Ида-Вирумаа, иначе в регионе начнутся беспорядки, а там и до своего Донбасса недалеко. Вот письмо бывшего депутата Лийз Клаар в Postimees: «Мы же не хотим, чтобы у нас возникла такая же ситуация, как на Украине, – чтобы Эстония распалась на Западную и Восточную. Мы не хотим вмешательства чужой страны, значит, нам нужно принять русскоязычного нарвитянина как своего, и быстрее!»

Одно из решений проблемы – начать разработку фосфоритов. В Eesti Päevaleht журналист Виллу Зирнаск предупреждает: изучить вопрос можно, но влияющих на ситуацию факторов слишком много: «Никто не знает, каков будет спрос на фосфориты через десять-двадцать лет, когда мы построим фосфоритную промышленность». Редакция Postimees размышляет, за что идет борьба. «“Фосфориты на хлеб не намажешь!” – скандировали тартуские студенты в дни “фосфоритной войны”. Это верно и сегодня, однако проводить инвентаризацию наших недр иногда все-таки нужно. Технология развивается... Исследования еще не означают, что мы откроем ящик Пандоры».

«Чтобы стать новой Скандинавией, Эстония нуждается в мощных денежных вливаниях, – пишет Õhtuleht. – Однако в итоге можно разделить судьбу карликовой республики Науру, которая, истощив недра, стала непригодной для жизни и бедной. Сегодня из-за добычи сланца изрыт только Ида-Вирумаа, а добыча фосфоритов будет угрожать и Ляэне-Вирумаа, и вдобавок грунтовым водам... У нас все так плохо, что надо продавать богатства на мировом рынке по цене сырья? Или нам нужно составить план, как построить на фосфоритах новое, передовое, экологичное и инновативное химическое производство?.. Не вынести ли этот вопрос на референдум?»

Одно из отличий ситуации от «фосфоритной войны» в том, что Эстонии не грозит приток рабочей силы из России. Патриоты могут спать спокойно... Кто сказал «беженцы»?

Наверх