Что сказал покойник: мемуары Кроны

Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
«КУПАЮ КРОНЫ»: в августе 1992 года на мосту Дружбы между Нарвой и Ивангородом еще можно было встретить людей, обменивавших кроны на рубли.
«КУПАЮ КРОНЫ»: в августе 1992 года на мосту Дружбы между Нарвой и Ивангородом еще можно было встретить людей, обменивавших кроны на рубли. Фото: Scanpix / Postimees

Жить мне осталось всего ничего. Не успеет закончиться январь, как мой трупик поместят в музей, где на него будут глазеть равнодушные школяры. Не положено мне ни могилки, ни памятника...

ЭСТОНСКАЯ КРОНА,

царствие ей небесное

Как поется в старой ирландской песне, «дни мои сосчитаны», а значит, самое время вспомнить былое.

Мое появление на свет

Меня родили 1 января 1928 года в Эстонии и нарекли Кроной. Положа руку на трех синих леопардов: я была бы счастлива сказать, что стала первым и единственным ребенком в семье. Но на деле я наследовала сестре Марке, о которой многие за давностью лет забыли.

И если кто спросит меня сейчас: «Крона, где сестра твоя, Марка?» – я отвечу, что сестрица моя была болезной и скончалась, не дожив до первого юбилея. Время было тяжелое, всё войны да революции, рожали бедняжку с осложнениями, и в 1920-е годы она повторила судьбу нашей кузины, тоже Марки, только немецкой: от дурной болезни инфляции распухла так, что родители, потратив на лечение сестрицы почти весь свой золотой запас, в конце концов решили ее усыпить, чтоб не мучилась. Взамен папа Банк и мама Родина произвели на свет меня.

Имя мне дали в честь другой кузины – Кроны из Швеции. Дело в том, что мама Родина хранила о шведах добрые воспоминания, всё рассказывала, как ей здорово при шведах жилось. А при русских маме Родине жилось плохо, так что рожать мальчика и называть его Рублем никому и в голову не пришло. При рождении в одной мне насчитывалось сто сентов, они же центы, и каждый такой сент был равен одной дореформенной марке.

Чтобы мне не передалась по наследству болезнь старшей сестры, родители, едва перерезав пуповину, стабилизировали мой курс иностранным займом и крепкими нитями привязали меня к английскому кузену Фунту. Надо сказать, что меня вечно к кому-нибудь привязывали, только пару лет и удалось побегать на свободе. Папа Банк считал, что так всем нам будет лучше. «Ты ребенок беспокойный, – говорил он мне, – мы за тебя боимся, как бы ты чего не отчебучила. Походи лучше привязанная. Авось обойдется!» Я и ходила, но от заразы инфляции всё равно не убереглась.

Меня рисуют и девальвируют

О, знали бы вы, какие люди писали мои портреты! Сам Николай Трийк! Да что Трийк, великий Эдуард Вийральт изображал меня и так, и эдак! На купюре достоинством в пять крон, например, он нарисовал в центре крестьянку с младенцем (обоих – с типично выпученными глазами, какие можно в изобилии видеть на рисунках «Ад» и «Кабаре»), а по бокам – остропалые кисти рук, тянущиеся к монетам. Страшненькие такие кисти. Я понимаю, почему папа Банк признал моим официальным портретом работу Гюнтера Рейндорфа. У него всё было чинно и благородно: крестьяне, рыбаки, пастухи, кузнецы, деревенька у моря. Никаких тебе выпученных глаз и жадных кистей. Но это я к слову.

Не буду подробно останавливаться на 30-х годах – сами можете вообразить, каково мне пришлось, когда в младенческом возрасте я столкнулась с кризисом, охватившим сначала Америку, а потом и Европу. Британского кузена, к которому я была привязана, лихорадило дай боже, и в 1933 году папа Банк девальвировал меня на 35 процентов, благодаря чему стал расти экспорт и наметились сияющие перспективы. Вот вам, между прочим, пример того, на что я способна в умелых руках.

В 1940 году, когда мама Родина потеряла независимость от восточного соседа, у меня появился новый папа – Государственный Банк СССР. И новые братики – рубли, червонцы и копейки. Какое-то время мы жили все вместе, в марте 1941 года меня упразднили, но тут маму Родину захватили немцы. В итоге я, что называется, имела хождение на территории Эстонии почти до конца 1944 года – наряду с советскими и немецкими деньгами. Мы жили тогда как беспризорники: голодные, но свободные.

Я умираю и неожиданно воскресаю

Когда к нам снова въехал восточный сосед, меня похоронили, а в Эстонии воцарился брат Рубль. Я уж думала, что всё, «тяйтса лыпп». С этой мыслью и закрыла глаза.

Потом открыла – ба! На дворе 1992 год, мама Родина с папой Банком поют прежние песни и хороводы водят от радости. Говорят, мол, поднимайся с одра, детка, пора вводить тебя заново. Я спрашиваю: а Рубль как же? Оказывается, Рубль за это время подхватил инфляцию в особо тяжелой форме. Много чего случилось, не мне вам рассказывать. Меня воскресили, и я, дура наивная, решила, что теперь буду жить вечно.

Как водится, воскресив, заботливые предки сразу меня привязали, на этот раз к немецкой Марке. По курсу одна марка – восемь крон.

Кроме папы и мамы у меня было еще четверо дядьев, авторов экономической программы IME, с которой, как считают историки новейшего времени, и началась подготовка к моему воскрешению. Этих дядьев назову поименно: Сийм Каллас, Тийт Маде, Эдгар Сависаар, Микк Титма. Дядя Каллас, тебе отдельное спасибо за то, что я вот-вот уйду в небытие. Али не ты тащил маму Родину в еврозону?..

Про IME дядья написали в коммунистическую газету Edasi в 1987 году, а я воскресла пять лет спустя, летом 1992-го. Злые языки шутили, что в Эстонии введут «сависаарики и лауристинки», но ввели совсем даже меня. Всего в обращение выпустили аж 593 164 250 крон.

О передрягах, в которые я попадала

Обстоятельства обмена сильно подешевевшего брата Рубля на меня были донельзя драматическими. Жаль, Шекспир помер и написать трагедию в стихах некому. Расскажу прозой жизни. Наличкой меняли десять рублей за одну крону, но только в пределах 1500 рублей. Всё, что было нажито непосильным трудом сверх этой суммы, обменивали по курсу 50 рублей за крону. И меньше десяти рублей тоже не меняли. В итоге у народа остались груды советской мелочи, а у мамы Родины появились груды бумажных рублей.

С этими рублями потом вышла нехорошая закавыка: их в нарушение договора с восточным соседом продали в далекую горную Чечню за 1,89 миллиона долларов. Маму Родину в странной сделке представляла фирма, принадлежавшая в том числе Мареку Страндбергу, ныне активному «зеленому». Зеленое к зеленому, так сказать. По этому поводу даже ушло в отставку правительство Марта Лаара. Но эстонский суд, самый гуманный суд в мире, всех, кого хоть в чем-то обвиняли, быстро оправдал. Дядя Сийм Каллас выступал на том суде свидетелем. Это, опять же, к слову.

Сначала меня выпустили в купюрах достоинством в 1, 2, 5, 10, 25 и 100 крон. Вскоре кроновую бумажку отменили и ввели банкноты в 50 и 500 крон. Оформили купюры Урмас Плоомипуу и Владимир Тайгер. Опять же, без излишеств, чинно-благородно оформили: города, хутора и дубы на одной стороне, эстонские деятели культуры и науки – на другой. Включая великого эстонца Карла-Эрнста фон Бэра (он же Карл Максимович Бэр), открывшего, как мне тут подсказывают, яйцеклетку млекопитающих.

Ах да, еще случилась занимательная история с однокроновой монетой. Она была так похожа на немецкую одну марку, что предприимчивые люди стали в массовом порядке обменивать кроны в немецких банкоматах на бумажные деньги, получая чистую прибыль в 700 процентов. Но это дело быстро заметили и сурово пресекли.

И вновь я ухожу в небытие

Неладное я почуяла, когда, проснувшись 1 января 1999 года, обнаружила вдруг, что привязана уже не к сестре Марке, а к Евро. Я вот не знаю, сестра оно мне, брат или нечто среднее. Говорите, род мужской? Значит, брат. Предатель! Этот хищный Евро вероломно погубил уже не одну валюту в Европе. Его жертвами пали и Франк, и Марка, и Драхма. Добрался он и до меня.

Родители согласились прикончить меня в обмен на обещания стабильности и еще чего-то там. Между нами: я не понимаю, о какой стабильности идет речь, когда Евро сам ослабел настолько, что вот-вот лопнет и забрызгает пол-Европы. Вы же всё равно как были, так и останетесь бедными. А возможность девальвировать валюту исчезнет, то есть повторить подвиг 1933 года вам уже не удастся. Во Франции вон поговаривают о воскрешении брата Франка. Ну на кой вам этот Евро? Зачем меня убивать, а? Папа Банк, мама Родина, ответьте!

...Нет ответа. Ну и ладно. Пока, родимые. Отправляюсь в рай для национальных валют. Не впервой. Вы, когда совсем припрет, вспомните обо мне, хорошо? Даст бог, еще свидимся.

Мемуары покойной госпожи Эстонской Кроны записал Николай КАРАЕВ.

Комментарии
Copy

Ключевые слова

Наверх