«Ночной дозор» возрождается

Дмитрий Линтер. Фото: Эндель Кастерпалу

Дмитрий Линтер считает, что если эстонская независимость когда-то закончится, то крест на ней поставит Бронзовый солдат.

Недавно в Интернете появилось сообщение о том, что новым лидером несколько подзабытого за последние годы общественного движения «Ночной дозор» («НД») стал Дмитрий Линтер. На этой неделе в Таллинне отмечали девятую годовщину «бронзовых ночей», и для участия в мероприятиях Линтер приехал из Москвы, куда был вынужден уехать после суда. Все это стало поводом для нашего разговора.

Право на движение

– Что сегодня представляет собой «Ночной дозор»?

– Это очень весомое общественное движение, некогда сыгравшее большую роль в отстаивании гражданских прав и свобод в Эстонии. Прежде всего я говорю о том судебном процессе, который стал прецедентным для эстонской правовой системы.

– Но имеет ли весомая общественная организация юридический статус?

– Да, прежде регистрировали некоммерческое объединение, но сегодня это не так важно, поскольку речь идет о движении, а не об организации.

– Сколько человек это движение объединяет сегодня?

– Если говорить об Эстонии – это 25-35 человек. Но работают по-настоящему, я думаю, человек 15.

– Географически все сконцентрировано в Таллинне?

– Нет. Почему-то все считают, что это чисто эстонское движение. Между тем у нас очень много так называемых дочек. Есть люди, которые поддерживают идеи «Дозора» в России. «НД» – это общественная инициатива защиты прав человека, защиты прав на отстаивание своей позиции. Эта инициатива актуальна для Эстонии и по сей день. Несмотря на то, что эстонский суд нас оправдал и своим решением признал, что люди не могут преследоваться за свои убеждения, на протяжении всех этих лет эстонская Полиция безопасности продолжает преследование: новыми уголовными делами, обысками, созданием проблем, сливом личной информации в СМИ, постоянной дискредитацией. Как поступают с несогласными, можно увидеть и по делу Эдгара Сависаара. Это доказывает, что в Эстонии силовики получили неограниченное право вмешиваться в общественно-политическую жизнь, что недопустимо.

На сегодняшний день я веду только общественную деятельность, которая заключается в защите прав человека, в попытках сделать так, чтобы ценности, которые близки мне, стали привлекательными для общества – такой вот, нормальный, целостный путь выстраивания отношений. Но при этом, к сожалению, сталкиваюсь с трудностями. В какой-то момент я был вынужден уехать из Эстонии, но если кто-то думает, что это как-то на меня повлияло и изменило мои убеждения, он ошибается. Я возвращаюсь сюда и всегда отношусь к Эстонии как к своей родине. И вижу свою роль в том, чтобы оказывать влияние на общественное мнение с точки зрения тех ценностей, которые мне близки.

– Что значит: я возвращаюсь сюда? Вы будете жить в Эстонии?

– Нет, пока только регулярно приезжаю, но надеюсь возвращаться сюда несколько чаще, чем прежде, поскольку здесь живут мои родители. Здесь могилы моих предков, которые жили в Эстонии столетиями. И именно потому я считаю, что людей, подобных мне, нельзя считать приезжими, конечно, это наша земля, и я считаю, что мы должны сделать эту землю более благоприятной для жизни. То, что происходит сейчас – вмешательство в общественно-политическую жизнь, – не очень правильно. «Ночной дозор» создавался как сообщество людей, которые хотели отстоять неприкосновенность захоронений, право на трактовку и высказывание собственной позиции. Это право было жестко попрано, и до сих пор никто не счел нужным покаяться и попросить у русских людей прощения за совершенное насилие в отношении их ценностей девять лет назад.

Принято считать, что правильно тогда дали по рукам русским преступникам и мародерам. Но даже суд признал, что «Ночной дозор» не имел никакого отношения к беспорядкам, которые на самом деле были спровоцированы и организованы эстонскими властями. К сожалению, официальная оценка этим событиям была дана несколько иная. На сегодняшний день мы видим, к чему это привело: усиление НАТО, постоянные военные игры, провокации на границе с Россией, создание серьезных проблем в межнациональном диалоге. И я считаю себя вправе об этом говорить.

Право на самовыражение

– Объясните, каким образом вы намерены об этом говорить в рамках движения, которое вы возглавили?

– Первое, что мы намерены сделать, это провести шествие «Бессмертного полка» в Таллинне. Сейчас ведутся переговоры с городскими властями и полицией. Акция будет короткой, шествие продлится около получаса и пройдет от Таллиннского автовокзала до Бронзового солдата. Скорее всего, в нем будут участвовать байкеры. Численность, думаю, около 500 человек.

– Понесете ли вы портреты?

– Да. Сейчас организованы группы, в социальных сетях создана страница Бессмертный полк-Таллин, где собирается информация о людях, которые воевали в составе Эстонского стрелкового корпуса и на территории Эстонии. Сам я передал фотографию деда.

– Будет ли у простых жителей Эстонии возможность принять участие в этом шествии: присоединиться или передать фотографии своих родных?

– Да, конечно. Мы просим только, чтобы это были фотографии времен Великой Отечественной войны. Чтобы это были солдаты антигитлеровской коалиции. Чтобы была их история. Мы также просим наличие каких-то других плакатов или флагов согласовывать с нами, потому что есть определенные ограничения.

– Есть ли у вас планы начать какую-то политическую деятельность? Например, осенью будущего года у нас пройдут муниципальные выборы. Может ли появиться список «Ночного дозора»?

– Осенью будущего года, в октябре 17-го? (Смеется.) Я от вас узнал, что будут выборы. У меня нет намерения участвовать в политической жизни. Мы занимаемся общественно-правовой деятельностью – растряхиваем это болото.

– Каким образом?

– На данный момент заявлением о том, что у нас есть право на свободное выражение своей позиции: право на собрание, право на шествие, право на получение и передачу информации. И эти права должны быть защищены.

Право на выживание

– Поговорим о преследованиях. Что происходило вокруг вас, пока вы еще жили в Эстонии, и что в итоге стало главной причиной вашего отъезда из Эстонии в Россию?

– Давайте начнем сначала. В 2007 году в рамках закона мы хотели защитить наши права, но диалог с государством не состоялся. На тот момент мы были легитимными представителями большого количества людей, которые поддерживали нас и посчитали свои права нарушенными, когда при провокации силовых структур произошли массовые беспорядки и перенос памятника. Русское население не считало решение правительства законным и обоснованным. Не считали такую форму решения проблемы приемлемой. Именно эстонское государство и правительство сделали все для того, чтобы эта ситуация возникла. Силовики допустили и, вполне возможно, сами организовали беспорядки, которые, не будь на то их желания, никогда бы не произошли. А потом нужно было найти мальчиков для битья, одним из которых оказался я. Попав на допрос, через два часа я уже был в реанимации с непонятными препаратами в крови.

– Вас кололи, вам давали что-то пить?

– Я не знаю. Знаю только, что в крови обнаружили какие-то вещества, но моя медицинская карта была засекречена. При этом никакой химии во мне быть не могло, поскольку на тот момент я вообще не пил алкоголь и практически не ел мясо: очень много постился и ездил по монастырям. Откуда это там взялось, если на допросе я выпил только стакан воды, после которого мне стало плохо и меня отвезли в реанимацию? Вполне возможно, спецслужбы использовали какие-то препараты. Врач, которая мне сообщила о результатах анализа, эмигрировала в Израиль. По каким причинам она уехала из страны, я не знаю, но, по ее словам, не в последнюю очередь потому, что рассекретила эту информацию.

– В какой тюрьме вы находились?

– Меня постоянно перевозили. Я нигде особо не задерживался. Обычно рядом со мной оказывались сложные ребята, в том числе эстонские неонацисты. Хотя с ними мы в итоге договаривались. Были и другие люди, которые, скажем так, не очень лояльно ко мне относились. Дело в том, что я бывший работник суда и имел отношение к правоохранительной системе, а меня кидали к самым отмороженным уголовникам. В общем выжил.

– Били?

– Полицейские – нет. А в камере было всякое, даже нос ломали. Дважды из-за условий содержания я оказывался в больнице. На тот момент мне было 33 года и раньше у меня никогда не было явных проблем со здоровьем. Толком не знаю, что со мной было: просто терял сознание и оказывался в больнице. Ни раньше, ни потом такого со мной не происходило. Правда, в течение долгого времени мне пришлось принимать препараты, которые понижают давление.

– За то время, которое вы провели в камере, вас часто вызывали на допросы или на какие-то следственные действия?

– Только один раз меня вызвали на допрос.

– В то время вы ведь встречались и с Алексеем Дрессеном...

– Дрессен приходил ко мне не совсем официально. Хотя сказал, что прокуратура дала разрешение. Я был в Таллиннском арестном доме, когда он привез ко мне Андрея Заренкова и просто снимал происходящее на камеру.

– Сам он с вами не разговаривал?

– Я его спросил, для чего он снимает: показать видео, как Линтер геройски сидит в тюрьме, или какой я небритый и в стрессовом состоянии. Он сказал: «Нет-нет, я не буду вмешиваться. Это для нас».

– Больше вы с ним ни разу не пересекались?

– Однажды я его видел на каком-то концерте. До того – на мероприятиях, которые мы проводили.

– Вы могли предположить, что этот человек окажется российским разведчиком, его обменяют на Эстона Кохвера и примут в России как героя?

– Нет. Не предполагал такого. Я думал, что человек является работником Полиции безопасности, причем достаточно эффективным. У него были какие-то качества, которые мне нравились. До «Ночного дозора» он раз два назначал мне встречи. Я тогда был членом Русской партии, и мне предлагалось сотрудничество с КаПо. Я не отказался, но тут же рассказал о происходящем своей жене и нескольким журналистам. Посмеялся над ними, после чего утратил эффективность в глазах спецслужб, – и начались некоторые проблемы.

Право на понимание

– И все же, на каком этапе и по каким причинам вы приняли решение уехать из Эстонии?

– Когда стало понятно, что меня не берут на работу даже дворником. Прямо говорили: «Ну ты же Линтер». Не получалось устроить старшего сына в школу. То есть пока я оставался в Эстонии, я был одной сплошной проблемой: для себя, для своих близких и тех людей, которые хотели мне помочь. На самом деле это нормально, что в государстве есть люди лояльные, а есть нелояльные: если все думают одинаково, это уже тоталитаризм.

Среди нелояльных людей есть такие, которые чувствуют происходящее более остро. Я из таких и достаточно самостоятелен, чтобы принимать решения, которые считаю для себя правильными. Соответственно, когда такие люди попадают в ситуацию, при которой их пытаются сломать, они начинают либо сопротивляться, либо уступают давлению и начинают сотрудничать. Для себя решил, что буду сопротивляться. Тот формат взаимодействия с эстонским государством, который имелся, мне не подходил, а другого не было. Но была иллюзия, что в рамках гражданского общества его можно сформировать.

Система или государство обычно пытается купить несогласного человека либо с ним договориться. Купить не удалось, договариваться не стали. Еще можно человека запугать – это у них не срослось. Можно изолировать – это они сделали. И последний вариант – человека уничтожить. Четыре стадии я уже прошел, оставалось только уничтожение. И я уехал: зачем дергать тигра за усы?

– Получается, что эстонское государство победило?

– Как государство оно не победило. Государство не состоит из одной партии, которая рулит в правительстве. Государство – это комплекс всех интересов общества: как эстонского, так и русского. Тактически националистически настроенная властная верхушка на тот момент победила, выдавив меня из страны. Стратегически проиграло все общество, поскольку возник раскол.

Посмотрите, что произошло в Эстонии. Еще десять лет назад я говорил, что переносом Бронзового солдата эта история не закончится. Мне не верили.   Было понятно, что мы придем к той ситуации, при которой ценность Солдата станет намного выше, чем была до сих пор. Он стал своего рода мифом. И это подтверждается тем, что люди совершенно не организованно, не ведомые кем-то, не призываемые, в количестве 100-150 тысяч человек приходят на кладбище, чтобы положить цветы у памятника. Когда такое было? А я еще в 2006 году, когда все начиналось, говорил, что так и будет.

У русских появилась ценность, которая эстонцам недоступна. Она не материальная. И возникла после того, что пережила вся община, когда над ней совершили насилие, перенеся Солдата. Это был кризис для всех, но только русские создали из него ценность. И пока за это не будут принесены извинения, пока не будет покаяния, не будет и никакого согласия. Любые программы сближения или ассимиляции упрутся в Солдата. Поэтому если когда-нибудь эстонская независимость закончится, то крест на ней поставит именно Бронзовый солдат.

– Есть ли у вас планы на ближайший год?

– Буду заниматься своей юридической практикой в Москве. Поддерживать соблюдение прав соотечественников путем продвижения наших интересов на территории Эстонии – правовых, социальных, культурных. Один из примеров – поддерживаем спасателя Сергея Менькова, который был уволен за видео парада на День независимости Эстонии, которое собрало около миллиона просмотров в Интернете.

– В чем заключается такая поддержка?

– Я являюсь коммуникатором для многих ребят, которые здесь находятся, и той частью России, которая готова говорить о наших общих интересах здесь. С кем я общаюсь? С Госдумой, Советом Федерации, Российским военно-историческим обществом, которое возглавляет министр культуры и где я являюсь советником исполнительного директора. На этом уровне мы обсуждаем вопросы, связанные с Прибалтикой, а Эстония – это лишь часть этого направления. Кроме того, недавно уполномоченным по правам человека назначена Татьяна Москалькова, которая входила в группу по работе с Эстонией. Это значит, что мы сможем и с ней обсуждать вопросы прав наших соотечественников и обязательно будем использовать этот инструмент.

– А какие существуют рычаги воздействия?

– В первую очередь, это информационное внимание. Также юридические возможности – Европейский суд по правам человека. И, безусловно, буду заниматься сохранностью наших памятников и захоронений.