От Иисуса до Гитлера: бесконечная история Э.Н. Уилсона

В Таллинне Эндрю Норман Уилсон представил перевод своей биографии «Виктория» на эстонский язык. Фото: Альберт Труувэярт

Эндрю Норман Уилсон говорит по-русски, потому что в свое время захотел написать биографию Льва Николаевича Толстого – и перед тем, как ехать в российские архивы, два года изучал язык. 

A.N. Wilson – имя, которое можно видеть на обложках целого ряда англоязычных исторических книг и биографий, которые неизменно легко и крайне интересно читать. Героями Уилсона стали многие интереснейшие личности: Иисус и Гитлер, Джон Мильтон, автор «Потерянного рая», и К.С. Льюис, создатель волшебной Нарнии, граф Толстой и королева Виктория. В конце мая Эндрю Норман Уилсон стал гостем таллиннского литературного фестиваля HeadRead и представил эстонский перевод своей книги «Виктория».

Между XIX и XXI веком

– Вы пишете и художественную прозу, и нехудожественную, и, судя по всему, интереснее всего вам история. Почему?

– Я не историк по образованию, но всегда помню о том, что мои корни – в прошлом. Больше скажу, во многих отношениях я был бы счастливее, если бы жил в XIX веке, а не сейчас. С ранней юности XIX век меня очаровывал, хотя поначалу я не отдавал себе в этом отчета. Мне любопытно, как современность стала такой, какая она есть. Для этого необходимо понять, чем жили наши прапрапрадеды, какие они разделяли воззрения, что думали о мире. Наше социальное развитие, наши эстетические установки – все проистекает из прошлого.

– В одном из русских переводов «Гамлета» выражение «the time is out of joint», «время вывихнуто», переведено как «распалась связь времен». Кажется, именно связь времен вас и интересует...

– (Прислушивается к русским словам.) Да, именно так.

– У вас есть несколько книг, посвященных историческим периодам, в частности, «Елизаветинцы» об эпохе Елизаветы I и «Викторианцы» о правлении королевы Виктории, охватившем две трети XIX века, с 1831 по 1901 год, – и в этом томе куда больше страниц, чем в «Елизаветинцах». Вы написали биографию Виктории, вы возвращаетесь к викторианской теме вновь и вновь. Отчего?

– Именно потому, что мне интересна связь времен. Викторианцы создали мир, в котором живет нынешняя Великобритания, в котором, более того, живут все современные люди. Викторианцам удалось сделать это благодаря сочетанию технологического гения, осуществившего промышленную революцию, и экспансии, создавшей Британскую империю. Хотя я не думаю, что британцы на деле создали империю – скорее, они о ней мечтали.

Тем не менее, сегодня мы все живем с последствиями колониализма XIX века, а также с последствиями европейских конфликтов того времени – эти конфликты все еще с нами, мы не сумели погасить их, и многие из них были так или иначе созданы викторианцами.

– Близко ли вам викторианское мировоззрение?

– Нет, чем дальше, тем больше я от него отдаляюсь. Викторианцы меня очаровывают, но и отталкивают тоже. Их эгоизм... Успешные викторианцы создали общество, которое потрясает несправедливостью и эгоистичностью, общество, во всем зависимое от эксплуатации бедных слоев населения. Я нахожу это особенно отвратительным. Но, конечно, частично своими успехами викторианская эра обязана ничем не стесненному капитализму, который она выпустила на волю.

Томас Карлейль, величайший эссеист и величайший критик той эпохи, написал оскорбительное эссе «Случайные рассуждения о негритянском вопросе» о положении чернокожих рабов в Вест-Индии, и на деле это эссе повествует о рабочих на британских фабриках. Карлейль пишет, что викторианцы вольны считать себя либералами, ведь у них нет рабов, но о рабах в Вест-Индии заботятся от рождения до смерти, а о рабочих на фабриках не заботится никто. Богатство викторианской Англии зиждилось на шерсти, угле, стали, все это производили люди, находившиеся фактически на положении рабов, если не хуже.

Недаром именно в Лондоне развил свою философию Карл Маркс. Я не марксист, но я очарован Марксом, очарован тем, как метко он критиковал то общество. Живи Маркс в другой европейской стране, марксизм, может, и не появился бы. Он знал об ужасающем положении британских рабочих, и в его «Капитале» есть удивительно точные пассажи.

В кибуц, ближе к Толстому

– Вы постарались показать викторианское время не таким, каким его воспринимали прежде. Есть ли другие эпохи, отношение к которым стоило бы пересмотреть?

– Всякое поколение изобретает историю заново. Один маленький пример: недавно вышла отличная книга про Элизабет Сиддал, она известна в основном как натурщица, которую без конца рисовали художники-прерафаэлиты. До какого-то момента о ней писали, что она позировала прерафаэлитам, принимала опиум, в общем, была такой девочкой-хиппи сродни тем, что ездили повсюду за The Rolling Stones в середине 1960-х. Лишь со временем акцент сместился на то, что Сиддал и сама была самобытной художницей. Все больше людей видят в ней личность, а не поклонницу прерафаэлитского кружка.

– Вы учились в знаменитой школе Рагби, которую полтора века назад просветитель Томас Арнольд превратил в своего рода кузницу викторианских кадров...

– Да, школа Рагби основана елизаветинцами, но по сути она викторианская, даже все здания построены в ту эпоху. Доктор Арнольд, преобразивший школу, там повсюду, его лицо смотрит с каждой стены... Рагби до сих пор олицетворяет викторианские либеральные ценности – в лучшем смысле этих слов. Хотя в юности я думал, что это – сплошное притворство. Я до сих пор уверен в том, что отчасти был прав: нельзя говорить о либерализме, когда на деле школа обслуживает привилегированные классы...

С другой стороны, в юности я не видел того, что лучшие из викторианцев старались пропагандировать прекрасные ценности, включая, скажем, интеллектуальное развитие. Недаром сын доктора Арнольда, Мэтью Арнольд, стал прекрасным поэтом. Стандарты были высоки для всех. Жаль, что сегодня в Англии эта традиция утрачена. Или другой пример: викторианцы старались создавать и школы для бедных...

– Когда сочиняешь биографию кого-то, о ком написаны сотни томов, как в случае с королевой Викторией, обязательно ли представлять своего героя в новом свете?

– Конечно. С королевой Викторией интересно то, что почти все книги о ней, содержащие какие-либо новые сведения, вышли более полувека назад. В архиве Кобурга, родного города ее супруга принца Альберта, я нашел горы документов, которые никто прежде не изучал. Я мог бы разбирать их полвека! Виктория писала письма своим родственникам два раза в неделю на протяжении пятидесяти лет – и это были длинные письма. В Королевском архиве в Виндзорском замке лежат тонны материалов...

– Вы написали книги о Толстом и Данте. Требуется ли биографу знать родной язык своих героев?

– Вне всякого сомнения. Прежде чем ехать в Россию изучать документы, связанные с Толстым, я два года брал уроки русского языка у оксфордского профессора и практиковал язык с учителем из Сибири. Иначе я бы не смог изучить толстовский архив. Должен сказать, я восхищен этим архивом. Владимир Чертков, преданный ученик Толстого, собрал его в Англии и в итоге подарил СССР. Советская власть сделала мало хорошего, но среди прочего она сохранила архив Толстого, хотя, конечно, тот был против тоталитаризма в любой его форме. Работать в этом архиве – сплошное удовольствие.

– Чем вам любопытен граф Толстой?

– Я заинтересовался им в юношеские годы. Один из моих учителей в Рагли, профессор Сэмпсон, являл собой настоящее воплощение толстовства, он и сам был толстовцем. Мы с ним долго говорили. «Анна Каренина», «Война и мир» – он это все ценил, конечно, но главными для него были статьи Толстого о мире. Профессор Сэмпсон был пацифист и анархист. Я тогда в это все поверил, стал вегетарианцем и даже пошел работать в кибуц – в свободном мире кибуцы были ближе всего к советским коллективным хозяйствам. Но это, должен признаться, совсем не то. Тогда какое-то толстовство на уровне идеологии в кибуцах было, но сейчас это не так.

– О Толстом говорили, что, проживи он на несколько лет дольше, мировой войны не было бы...

– Я не толстовец, но полагаю, что если бы люди исполняли его заповеди, да, он мог бы спасти мир. Если посмотреть на Махатму Ганди, на разные миротворческие движения, поневоле думаешь, что, может быть, Толстой – это вовсе не закрытая книга. Может быть, в его идеях еще есть жизнь. Ганди во многом показал, чего можно добиться пассивным сопротивлением. И в Южной Африке, и в СССР сопротивление часто было пассивным. И это работало.

– Вы читали «Войну и мир» и другие романы Толстого в оригинале?

– Конечно. И его письма. С Данте то же самое: мне и в голову не пришло бы сочинять о нем книгу, если бы я не мог читать его на итальянском.

Любовь, что движет солнца и светила

– Ваш предпоследний роман называется «Винни и Волк» и рассказывает о Гитлере и Виннифред Вагнер, невестке Рихарда Вагнера, англичанке, которая была близка к Гитлеру. Сложно писать фикшн об исторических персонажах?

– Проблема исторической прозы в том, что вроде бы нельзя отступать от истины. В этом романе есть одна линия, главная, которая полностью выдумана, – будто у Виннифред Вагнер и Гитлера был ребенок, – а в остальном текст базируется на реальной истории, частично на изучении архивов Байрёйта, частично на интуитивном понимании того, что происходило в Германии в те годы. И я снова и снова пересматривал телевизионные интервью Виннифред, которые, конечно, поразительны. Она совершенно не раскаивалась в том, что любила Гитлера...

– Этим страдали многие англичане. Вспоминается Диана Митфорд, аристократка, которая вышла замуж за британского фашиста Освальда Мосли и совершенно очаровалась Гитлером...

– Я хорошо знал Диану и написал роман «Винни и Волк» из-за нее. Я пытался найти ответ на вопрос, как могло получиться, что хорошие, приличные люди так обожали это чудовище. Диана лично знала фрау Вагнер, конечно же, и в обоих случаях речь идет об умных женщинах, которые ясно видели, что не так с нацизмом. Однако их настолько раздражало самодовольство тех, кто выиграл войну, что они не хотели уступать – и держались за свои впечатления, которые получили, когда были молодыми.

– Одна из последних ваших книг – краткая биография Гитлера. Зачем нужна такая биография, когда есть основательные исследования?

– Длинные биографии Гитлера – это прекрасно, и я никогда не претендовал на то, чтобы быть экспертом по нему или Третьему рейху. Но краткая биография тоже имеет право на существование. В XX веке было шесть или семь человек колоссальной значимости, и обычно у нас нет времени читать все, что о них написано. Я сосредоточился на идеях Гитлера. То же самое я мог бы сделать в отношении Фрейда, Ганди... Для этого не нужно сочинять тысячу страниц. То, что я сделал, – своего рода квинтэссенция.

– В свое время вы чуть не стали англиканским священником, а впоследствии написали памфлет «Против религии: почему нам следует жить без нее»...

– Это было, когда Салмана Рушди приговорили к смертной казни за роман «Сатанинские стихи». Я до сих пор уверен в том, что религиозные лидеры принесли миру немало вреда. Все религиозные противоречия – католики против протестантов в Ирландии, сунниты против шиитов на Ближнем Востоке, маньяки, которые нападают на иудеев, и иудеи, которые нападают на кого-то еще, – мне кажется, мы могли бы без всего этого обойтись. Но сегодня я не так настроен против религии, как раньше. Все перечисленное – не причина для отказа от сердцевины христианства...

– Иначе говоря, вы уже не атеист?

– Нет, и я никогда не был атеистом, хотя какое-то время был агностиком. Но тогда я был против религии и не ходил в церковь, а сейчас все-таки хожу. Я оставил веру, потому что религия была отрицательной силой. И я вновь принял веру, потому что переоткрыл то, о чем писал, например, Данте. Я перечитывал Данте снова и снова, его поэзия заставила меня взглянуть на христианство новыми глазами.

Справка «ДД»:

Эндрю Норман Уилсон родился в 1950 году в английском городке Стоун, графство Стаффордшир. Учился в школе Рагби и в оксфордском Нью-Колледже.

Автор около полусотни книг, включая два десятка романов, в том числе «Винни и Волк» (2007, лонг-лист «Букера»). Среди сочинений Уилсона – биографии Вальтера Скотта, Джона Мильтона, Льва Толстого, К.С. Льюиса, Иисуса, апостола Павла, Данте, Гитлера и королевы Виктории, книги «Елизаветинцы», «Викторианцы». «После викторианцев».

Уилсон пишет колонки в английских газетах, ведет телепередачи на Би-би-си.