В руинах Тапаского вокзала драматург Василий С. и режиссер Алексей П. ведут диалог с графом Львом Т.
«Алексей Каренин»: мужское начало против женского
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Вместо положенных перед началом спектакля трех звонков – три протяжных паровозных гудка. После антракта зрителей вновь созывает в зал станционный колокол. Обшарпанное, запущенное здание старого Тапаского вокзала становится местом действия первой российской драмы, случившейся на железной дороге. Театральное объединение R.A.A.M. играет здесь пьесу Василия Сигарева «Алексей Каренин» в постановке режиссера из маленького российского города Минусинска, лауреата «Золотой Маски» Алексея Песегова.
...И Аз воздам
«Анна Каренина» – один из самых инсценируемых и экранизируемых в мире романов. Только на нашей памяти – четыре фильма по нему: Александра Зархи с Татьяной Самойловой в роли Анны (1967), Саймона Лэнгтона с Жаклин Биссет (1985), Сергея Соловьева с Татьяной Друбич (2009) и абсолютно театральная киноверсия Джо Райта с Кирой Найтли (2012). Но еще раньше, в середине 1930-х, американцы сняли первую звуковую экранизацию этой книги с великой Гретой Гарбо в заглавной роли.
Все эти картины – и бесчисленное количество театральных постановок, включая скандальный опус самого кассового режиссера Москвы Андрея Житинкина в Театре на Малой Бронной, где короткое упоминание Толстого о том, что Анна принимала морфий, было акцентировано и развито до одного из главных мотивов спектакля, – были сделаны с точки зрения Анны и в защиту Анны. Жертва ханжеского общества; женщина, бросившая этому обществу вызов своей великой любовью – так считали издавна практически все, от десятиклассниц, писавших сочинения по Толстому, до солидных литературо-, театро– и киноведов.
Хотя сразу по выходе книги, когда имя графа Л.Н. Толстого еще не вызывало священного трепета и дрожи в коленках, поэт Некрасов, тоже фигура в русской литературе не из последних, иронически прокомментировал роман:
Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать.
Следовательно, на эту историю можно взглянуть и иначе.
Намеки на нетривиальный подход проблескивали и в фильме Сергея Соловьева, но «виной» тому было магическое присутствие в роли Алексея Александровича Каренина по-настоящему великого актера Олега Янковского: тот давал понять, что своя правда и своя трагедия есть и у мужа Анны.
Василий Сигарев, которому сейчас 39 лет, а в момент написания «Алексея Каренина» было 35, в своей драме раскрыл эту правду и эту трагедию, вопреки эпиграфу к роману воздав не по божеской, а по человеческой, более того, мужской справедливости, – Каренину. А Алексей Песегов в великолепной, практически безупречной, театральной форме подтвердил правоту драматурга.
Право на страдание
Российская театральная провинция очень богата талантами, надо только уметь их находить. Продюсер объединения R.A.A.M. Мярт Меос рынок российской режиссуры знает явно хорошо. Правда, Меос первым привез в Эстонию режиссера Марата Гацалова – но всего лишь для постановки в Вийнисту пьесы Анны Яблонской «Пустошь», ведь постмодернистская новая русская драматургия – конек Гацалова. Эстония тогда вдобавок к прочим несчастьям имела министром культуры Рейна Ланга, который вкупе с советом фонда Veneteater, не дав себе труда подумать, назначил Гацалова худруком Русского театра, откуда тот ушел, оставив после себя дымящиеся развалины.
Песегов, который никуда не собирается уезжать из своего Минусинска, в работе над «Алексеем Карениным» показал себя удивительно тонким постановщиком. Он перенес на сцену всю психологическую глубину и изящное композиционное кружево пьесы Сигарева, прочитав ее не как полемику с романом, а как пометки на его полях. Сигарев не полемизирует с Толстым, он ведет с ним диалог, пользуясь толстовскими мотивами и постепенно сдвигая акценты. Эту особенность пьесы Песегов сохранил – и убедил в праве на такой подход к роману.
Убедительность подкреплена прекрасным исполнением роли Каренина Айваром Томмингасом.
Спектакль подчеркнуто аскетичен. Сценография Светланы Песеговой подчинена интерьеру заброшенного вокзального здания: самые необходимые предметы мебели – и больше ничего. Зато вовсю использована архитектура импровизированной сцены. Прямоугольник входа, чернеющий в глубине ее, становится вратами в некое меняющееся пространство, которое может быть и бытовым, реалистичным (скажем, дверью вагона, из которого выходят на перрон Анна и Вронский), и мистичным, когда – в видениях Каренина – оттуда вылетают в бешеном и почти непристойном галопирующем танце Анна с Вронским и Бетси с каким-то безымянным господином. И куда в бьющем по глазам резком свете уходит в гибель под поездом Анна.
И в этом почти пустом – точнее, подчеркнуто опустошенном – пространстве с особой силой звучит драма Каренина. Театр отстаивает его право на страдание. Каренин – Томингас существует здесь в жанре, ином, чем жанр существования Анны. Удел Анны в этом спектакле – всего лишь драма (если не ниже – мелодрама); удел Каренина – трагедия. Трагедия старости. Если из адюльтера возможен какой-то выход, если несчастье Анны (попробуем встать на миг на точку зрения осуждающего ее света) в том, что она позволила себе открыто делать то, что делают втайне все прочие – да хотя бы Бетси, то трагедия Каренина – в надвигающейся старости, и здесь, как и положено в трагедии, герой бессилен перед роком. То есть законами природы.
Минует печальное время?
Одиночество, невозможность высказаться, ощущение себя жалким и слабым, а после неотступное ощущение близости смерти – вот они, призраки и демоны, владеющие Карениным–Томмингасом в спектакле.
В первой сцене, на вокзале (пролог с родами Анны Песегов опускает, как опускает и многолюдные сцены, очищая пьесу от того немногого, что отягощает действие, является излишним, чрезмерным), трагический конфликт уже заявлен, назван: Каренину невыносимо слушать монологи Анны: о погибшем стороже (еще одно напоминание о смерти!) и о том, как она танцевала в Москве на светских балах (напоминание о собственной старости!).
Каренин чужой в пространстве этой истории еще и потому, что говорит на ином, чем все остальные, языке. Не языком светской непринужденной беседы, а языком бюрократических документов. Иногда эта разница языков его выручает.
Так как все, что находится вне поля зрения Каренина, в пьесе опущено, действие развивается с ошломляющей быстротой. Уже во второй картине к Каренину приходит графиня Лидия Ивановна, чтобы рассказать ему о недопустимомм поведении Анны. (Терье Пенни замечательно сыграла старую светскую сплетницу и ханжу, прикрывающую любопытство к жареным фактам христианской заботой о ближнем – и в наше время, когда воцерковленными очень часто становятся люди, мягко говоря, гнусноватые, образ графини приобретает современное измерение.) Каренин не желает слышать то, что подтвердит его подозрения, он заслоняется от гостьи папками документов, разговором об орошении земель Зарайской губернии, то есть тем, что с его точки зрения высокопоставленного чиновника важно – и выше понимания назойливой посетительницы.
Каренин жалок и несчастен, когда он после насмешливой реплики Анны подстригает перед зеркалом волосы над ушами и в ноздрях. И по-настоящему трагичен, когда остается наедине со своими страстями и страданиями. Звучит романс Глинки «Уймитесь, волнения страсти». Томмингас по-настоящему переживает этот текст, впитывает в себя каждое слово, каждую ноту. Как близки и понятны ему и как болезненно задевают сердце строки:
Как сон, неотступный и грозный,
Мне снится соперник счастливый.
И тайно и злобно
Кипящая ревность пылает.
И какой злой иронией звучит для него:
Минует печальное время, -
Мы снова обнимем друг друга...
Он слишком умен, чтобы надеяться на такой исход.
И другие действующие лица
Для Сигарева, Песегова и Томмингаса Каренин – слабый мужчина, проигрывающий вечный поединок двух начал сильной, безоглядно идущей напролом к своей цели (хороша та или плоха) женщине. Анне.
Тем не менее он безусловно выше всех остальных персонажей. Кроме одного. Но об этом чуть позже.
Весь актерский ансамбль великолепен. То есть играет именно то, что нужно драматургу и режиссеру, – тонко, убедительно и тактично. Анна у Элины Пурде именно такова, какой ее видит Каренин: натура страстная и очень недалекая. В какой-то момент (сцена у постели тяжело больной Анны) ее жесты и вся пластика роли наводит на мысль, что в героине есть нечто темное, ведьмовское.
Вронский (Роланд Лаос) – всего лишь точка приложения эротических жизненных сил, бушующих в Анне. Вполне возможно, что весь секрет привлекательности Вронского заключался в его молодости, физической красоте и... блестящем гвардейском мундире. В спектакле Вронский ходит в цивильном (надеюсь, не потому, что R.A.A.M. решил сэкономить на пошиве мундира) – и все его обаяние куда-то испаряется. Остается стройный фатоватый господин с пшеничного цвета усиками – вылитый Жорж Дюруа из «Милого друга» Мопассана.
Княгине Бетси (Екатерина Новоселова) уделен минимум места, но характер светской львицы, легкомысленной и хитрой, виден.
Раймо Пассь играет три роли: Доктора, Адвоката и светского экстрасенса г-на Ландо. Первая – нейтральна, вторая – острохарактерна: Адвокат дурно воспитан (постоянно ловит муху), пошловат и совершенно не настроен на ту трагическую волну, которую приносит с собой Каренин.
Роль г-на Ландо шаржированно мистична, видно, что этот господин сам не верит в свое общение с тонкими материями. И глубоко разочарован в том, с чем он столкнулся в России: «Я более не принимаю, я завтра уезжаю в Париж, там меня просят только лечить или делать спиритические сеансы с умершими болонками, а здесь у вас каждая семья несчастна!» – говорит он Каренину, хотя и не добавляет: несчастна по-своему.
Но есть еще один персонаж, маленький Сережа (Хенри Стиг Конги), белокурый ангелочек, задающий отцу глубокие недетские вопросы, на которых нет ответа. Дети на сцене очень часто забивают взрослых актеров своей непосредственностью, но здесь одной непосредственности мало, роль Сережи – не выход в одном эпизоде, а полноценная роль, проходящая сквозь весь спектакль. И маленький артист в самом деле все чувствует и все понимает. Разрыв между отцом и матерью для него мучителен, Лидию Ивановну, уверяющую мальчика, что его мама погибла под поездом (еще до того, как это случилось!), Сережа искренне ненавидит. С Алексеем Александровичем ему тяжело, но он тянется к отцу – и тот в какие-то минуты оттаивает от сыновнего тепла.
Придуманный режиссером финал – афористично емкий итог противостояния мужского и женского начала. Долг женщины – воспроизведение жизни на земле, долг мужчины – охрана рода, защита жизни, которую только он и в силах отстоять. Отец и сын, двое мужчин, стареющий и маленький, уходят в глубь сцены, катя коляску, в которой спит крошечная дочь Анны. Финал неожиданный, но, думаю, Лев Николаевич его принял бы.