Коррекция мировоззрения

Евгений Голиков. Фото: Erakogu

Лето – мертвый сезон для политики. Летом люди становятся добрее. Видимо, на потепление человеческих душ рассчитывали и мои товарищи по партии, начиная важный разговор о терпимости, милосердии и справедливости. Начало было положено выступлением Евгения Осиновского перед лидерами общественного мнения, затем продолжено на съезде партии.

Разговор о равном отношении ко всем живущим в Эстонии жизненно необходим: четверть века прошло с того печального момента, когда этот разговор был прекращен, фактически не начавшись. Взбухающая сегодня нетерпимость, переходящая в прямое насилие по отношению ко всем, кто не подпадает под стандарты «истинного эстонца» – один из плодов общественного решения, принятого национально озабоченным большинством в начале 1990-х. И бацилла этой озабоченности под влиянием общеевропейской «повестки  дня» активно мутирует, все более окрашиваясь в коричневые тона.

Проверка льда на прочность

Июль стал кошмаром для мечтающей о летнем отдыхе Европы: теракты следовали один за другим и, боюсь, рано объявлять список закрытым. Череда терактов выстраивается в цепь террористической войны, объявленной после того, как объединенная Европа решила перейти от политики открытых дверей к политике ограничения миграции. На этом зловещем фоне голоса правого фланга – прежде всего EKRE – кажутся уже не столь  вызывающими: какая демократия, какие права человека, когда на улицах городов убивают! Так, может, заблудились соцдемы в трех соснах солидарности, терпимости и милосердия? Думаю, что нет.

Уже первая Конституция Эстонии зафиксировала принцип равного обращения, а Конституция 1992 года подтвердила его. И в выступлении Осиновского мы находим удивительно смелое для эстонского политика признание: «Как после дикой пьянки, на каждом углу нашего общественного пространства сплошная ксенофобская тошнота. Сотням указывают на дверь, иностранцев притесняют, их демонизируют. Целым группам людей угрожают факелами и самозваными патрулями». Трагическое признание! В чем его причина?

Конечно, Евгений Осиновский пока еще очень молодой человек, на редкость хорошо образованный, и, разумеется, он знает, что в 1995 году вступил в силу расколовший общество Эстонии Закон о гражданстве. Решение о сепарации граждан и неграждан опиралось на определенные юридические резоны, но также и на политические интересы, равно как и призывы раскола не допускать.

Процедура отделения «настоящих» от «ненастоящих» опиралась отнюдь не на наблюдение Ницше о том, что «безумие единиц – исключение, но безумие целых групп, партий, народов, времен – правило», а на мировоззрение и культуру мышления той части эстонского политического истеблишмента (и большинства опутанных этническими стереотипами эстонцев), которая считала и продолжает считать, что степень лояльности человека к государству может быть с точностью вычислена на основании его родного языка.

Сегодня к этому присоединяются и другие особенности, но и тогда, и сейчас в основе поведения сбитого с толку и напуганного эстонского обывателя лежат отнюдь не еврохристианские ценности и опыт жизни в условиях открытого общества, а дремучее недоверие к окружающему миру, нетерпимость к непривычному и непохожему и ревность к тому, что у «соседа лучше». Поэтому Осиновский не совсем точен, говоря, что «мы несемся в сторону коллективного безумия» (увы, мы из него никак не можем выбраться),  но он заслуживает звания самого смелого эстонского политика, поскольку не побоялся  выйти на неокрепший лед и замахнулся на коллективное бессознательное.

Болезнь, ее симптомы и причины

Эстония находится на последнем месте в рейтинге толерантности в отношении к нацменьшинствам. Более того, здесь всего за два года вербальное насилие превратилось в норму при обсуждении тем общественного разнообразия. Одна из причин – растущая разница в доходах, в чем мы также возглавили статистику, опередив  Латвию, Болгарию, Кипр, Грецию, Литву и Румынию. Другая причина радикализации отношения к «не таким, как все» заключается в возрастающей нестабильности в Европе и проблеме беженцев.

Но здесь тоже хотелось бы отделить симптомы от причин. Как известно, внешние причины воздействуют на систему через призму ее внутренних условий. Для социума под названием «Эстония» к числу значимых внутренних условий существования относится его этнокультурная история. Отдельный разговор – полувековое существование эстонского народа в границах СССР. Так что ценностно-нормативная диспозиция, которую набросал Осиновский, родилась не сегодня и не под влиянием нахлынувших на ЕС беженцев.

Любое обобщенное суждение о народе неточно, а значит – и несправедливо. Давая обобщающие характеристики, мы должны помнить, что они характеризуют лишь определенные тенденции, которые находят свое воплощение в поведении конкретных общественных групп. «Настоящие эстонские парни» и их политические адвокаты в лице эстонских правых, к счастью, не весь эстонский народ, но та его часть, которая сформировалась в условиях хуторской самоизоляции, вызывающей зависть к успехам соседа и желание предстать перед ним в лучшем свете.

Эта смесь самоуничижения и высокомерия во многом формирует личность верноподданного тоталитарного общества, богатой двумя чувствами: восторга подчинения вышестоящему авторитету и наслаждения, когда удается унизить  соседа. Десять-пятнадцать процентов подобных индивидов в благоприятной среде (экономический кризис, военная катастрофа) способны быстро превратиться в активно-разрушительную общественную силу, не восприимчивую к рациональным или нравственным аргументам. Понимает она только язык грубой физической силы, но разговор на этом языке выводит за скобки дискуссии о гуманистических ценностях в открытом обществе.

Враги открытого общества

Открытое общество покоится на трех принципах: принципе человеческой свободы, позволяющем считать каждого человека равным другому, принципе права – универсальном ограничителе каждой отдельной воли  в том смысле, что ни одной частной воле не позволено выступать от имени права как институционального выражения всеобщей воли, и принципе демократии участия, реализующем себя через участие каждого члена общества в обсуждении общественных дел, принятии решений и контроле за их исполнением. Нет смысла считать референдум единственным механизмом прямого народовластия: выборная демократия может быть вполне эффективным механизмом, если она опирается не на видимость народовластия на местах, а на реальное народовластие.

Самое опасное в организации общественной жизни – устранение из нее, в том числе на вполне «законных» основаниях, части общества. Это худшее и произошло в 1995 году при принятии Закона о гражданстве. Из этого закона вырастает сорная трава ныне широко разлившейся нетерпимости ко всякому иному: неэстонцам, иностранцам, особенно цветным, людям различной сексуальной ориентации и т.д. Не будем также забывать: в обществе, где царит культ денег, они выступают и в качестве реальной власти. Так что, сколько не толкуй о принципах, политикой руководят не они, а политические ресурсы: сама власть, деньги, контроль над СМИ и, наконец, интересы наиболее сильных и сплоченных групп общества.

Открытое общество – не волшебная формула, воцаряющая мир и согласие, но весьма противоречивое по своим последствиям социальное явление. Как всякая научная абстракция это понятие неизбежно отличается от реальных форм своего воплощения, так что рынка и конкуренции, частной собственности и формально демократических выборов недостаточно для того, чтобы избежать сбоев в системе. Важны детали, которые и определяют конечный результат.

Что делать?

Мне нравится публицистический темперамент Осиновского: «Я не желаю „идиотской“ Эстонии. Я хочу, чтобы Эстония основывалась на универсальных правах человека, чтобы здесь каждый ценился и считался своим». Но говорить правильные вещи в политике важно, однако не достаточно. Ведь политика – это прежде всего система продуманных действий, реализующих интересы и мировоззренческие установки конкретных людей и социальных групп.

Эстонская политика через несколько лет после обретения страной независимости постепенно начала утрачивать собственную субъектность, и это чувствуют простые люди. Широко распространившееся скептическое отношение к власти – следствие если и не понимания, то во всяком случае ощущения, что и во внутренней, и во внешней политике Эстонии от избираемой нами власти почти ничего не зависит. Властные функции и полномочия все больше перетекают в Брюссель, где за чрезмерно сложной и запутанной процедурой принятия решений на высоком уровне скрывается не только неподотчетность европейских чиновников нам, рядовым гражданам ЕС, но и непонятная для нас зависимость этой высокой власти неизвестно от кого.

Наивно думать, что ЕС направляется интересами, например, Германии и Франции. Мнение рядовых граждан этих стран здесь так же ни при чем, как и наше. Но не означает ли это, что за громоздкой структурой принятия решений скрывается реальная ангажированность власти ЕС от крупного капитала и от властных элит наиболее весомых участников сообщества? Возникает и неизбежный вопрос о соотносимости этой конструкции с интересами США. Словом, в данной непонятке скрывается одна из существенных причин разочарования многих, а избавление от политической идиотии возможно лишь в процессе возвращения гражданам контроля над институтами власти и на уровне государства, и на уровне европейского содружества.

Такова задача, а индивидуальных сил для ее решения явно недостаточно. Но начинать надо – хотя бы с фиксирования проблемы. Затем следует переходить к доступному нам полю деятельности, понимая, что, не решив задач, которые нам по силам, мы никогда не доберемся до таких, которые сегодня представляются заоблачными. Такой общей задачей, ведущей к восстановлению суверенитета народа над собственным государством, может быть только работа по развитию демократической культуры.