25 лет спустя – танки, телебашня и извилистые коридоры Кремля

Они уходят. Фото: Эрик Прозес/ETA/Filmiarhiiv

Сегодня, 20 августа, исполнилось четверть века с того дня, как Верховный Совет ЭССР проголосовал за восстановление независимости Эстонской Республики. События тех дней записаны историками и очевидцами с посекундной точностью. Это – важная страница истории страны. И хотя учебников и мемуаров написано много, услышать о том, что происходило на самом деле, интереснее всего из уст тех, кто находился в самом эпицентре событий. К ним мы и обратились с просьбой вспомнить самый яркий эпизод 25-летней давности. 

Фото: PEETER LANGOVITS/PM/EMF

Владимир Вельман, 20 августа 1991 года главный редактор русской редакции «Актуальной камеры»

Накануне, 19 августа, я вернулся из Москвы, ехал ночным поездом и заскочил в Нарву, где у меня были дела. О путче узнал только от коллег, которые спросили, как я отношусь к происходящему. Свое отношение я выразил в довольно жестком комментарии, который передал в Таллинн по телефону. На следующий день я был в столице, знал, что происходит на телебашне, и поинтересовался, кто от нас там находится. Выяснилось, что один оператор, тогда я и принял решение брать режиссера и ехать на место.

Наверное, я был единственным журналистом, который был в тот день на телебашне. И самым ярким воспоминанием остается та доброжелательность, с которой собравшиеся у захваченной башни люди отнеслись к находившимся там солдатам. Они показали, что никакие действия властей не способны выбить из них то человеческое, что в них есть. Все понимали, что солдаты сами ни в чем не виноваты, поэтому спокойно с ними разговаривали, приносили им еду. Другое дело, что у военных был приказ: ничего не брать из рук гражданского населения.

А когда все закончилось, я сделал стенд-ап на фоне колонны и сказал: «Они уходят». Этот материал я привез в студию, где уже шла «Актуалка», вытеснил из кресла диктора и дал в эфир немонтированный материал, который сам и прокомментировал.

Фото: Eero Vabamaegi/

Райво Варе, 20 августа 1991 года государственный министр

Была такая должность, в которой я отвечал за все и за всех, подчиняясь напрямую премьер-министру. На этот пост меня избрали в апреле 1990 года, а полномочия я сложил вместе со всем кабинетом в 1993 году.

Самым ярким эпизодом 20 августа для меня, конечно же, остается телебашня. Я никогда не забуду, как мы приехали туда, и руководивший солдатами полковник открыто послал куда подальше генералов, которые приехали с нами на переговоры. Я понял, что у него отдельные функции и к армии он не имеет никакого отношения. Тогда же я спросил у достаточно миролюбиво говорившего с нами командира десантников, кто этот человек, на что он ответил, что его не знает – человек появился дня за три до всех этих событий. После он так же тихо исчез и куда делся – никто не знал.

Тогда же пришлось говорить с человеком, который явно имел отдельный приказ, руководству нашего округа не подчинялся и общаться не хотел. Тем не менее, его как-то уговорили поехать на морскую базу, где находился штаб округа. Он созвонился с Москвой. Понятно, что мы находились за закрытыми дверями, и о чем он говорил, мы не слышали, но после этого разговора дело сдвинулось, и военные начали собираться домой.

Фото: Райго Паюла

Владимир Лебедев, 20 августа 1991 года член президиума Верховного совета ЭССР, председатель межрегионального совета депутатов всех уровней и делегатов трудящихся

20 августа я провел на Тоомпеа. Когда стало известно, что из Тарту в сторону Таллинна движется колонна военных, я отдал приказ всем русским депутатам покинуть парламент, а сам остался. Я решил стать таким добровольным заложником, чтобы, если потребуется, встать на защиту эстонских коллег.

Конечно, напряжение было огромным. Но больше всего меня тогда поразило, что эстонские коллеги, которые до того брезговали даже сесть со мной за один стол, чтобы выпить кофе, стали подходить. Чуть не обниматься. Почему? Страх. Никто не понимал, чем все это закончится, и все, естественно, опасались за свое будущее.

Связь с внешним миром я имел, в том числе и с депутатами в Москве. Но, если быть еще более точным, все три дня путча я могу назвать одним словом – предательство. Предательство страны, идей и народа. То, что происходило позже, только подтверждает мои слова. Хотя ни одного дурного слова в адрес своих эстонских коллег я и теперь сказать не могу.

Фото: Urmas Luik / Pärnu Postimees

Арнольд Рюйтель, 20 августа 1991 года председатель Верховного Совета Эстонской ССР

Самым ярким эпизодом 20 августа для меня стало само голосование о восстановлении самостоятельности нашей республики. Тогда на повестке дня стоял вопрос о том, идет ли речь о создании нового государства или мы именно восстанавливаем уже существовавшую Эстонскую Республику. Сам я всегда придерживался мнения, что нам нужно идти по пути восстановления. Для страны, как и для человека, важно, чтобы ее история включала в себя не только годы ее собственной жизни, но и жизнь ее предков.

Я хорошо помню, что голосование состоялось в 23.03. На тот момент у нас был 101 депутат Верховного Совета. Понятно, что на месте были не все – кто-то находился вне стен Тоомпеа, кто-то был в командировках. Тем не менее, мы получили 69 голосов «за» восстановление.

За прошедшие годы я ни разу не пожалел о том, что мы приняли именно такое решение. В феврале 2018 года нам предстоит отметить столетие нашей республики. Если бы мы решили иначе, то 20 августа Эстонии могло бы исполниться всего 25 лет.

Фото: Peeter Langovits.

Март Лаар, 20 августа 1991 года депутат Верховного Совета Эстонской ЭССР

Конечно, самым главным событием этого дня для меня навсегда останется момент голосования за восстановление Эстонской Республики. Юло Нугис поставил вопрос на голосование, пошел подсчет голосов: кто «за», кто «против», кого вообще на месте не было. И когда постановление было принято, раздались оглушительные аплодисменты. Сам я сидел в первом ряду, это видно по записям и фотографиям, и просто не смог удержаться на месте – вскочил на ноги.

Могу сказать, что у меня ни на секунду не возникло сомнения, что независимость Эстонии будет восстановлена и мы наберем большинство голосов во время этого голосования. Однако был страх, как на происходящее отреагирует Москва.

Уже на следующий день, когда советские войска были в Таллинне, мы решали вопрос, нужно ли нам воспользоваться заранее подготовленными конспиративными квартирами и уходить в подполье. Но путч настолько быстро захлебнулся, что нам почти сразу стало понятно, что дальше у нас все будет происходить так, как нужно, а прятаться и уходить в подполье нам не придется.

Фото: Peeter Langovits.

Эдгар Сависаар, 20 августа 1991 года Председатель Совета Министров ЭССР

До 20 августа я видел один и тот же сон: мне снилось, что я нахожусь в Сибири, куда меня отправили в ссылку. Я живу в землянке. И фишка сна – из землянки по соседству выходит Горбачев. Так все и могло получиться – если бы мы вообще остались в живых.

И все же довольно быстро стало ясно, что в первые дни после объявления независимости с нами ничего не произойдет, поскольку, прежде всего, нужно было менять власть наверху, в Москве. Именно поэтому, а еще, учитывая, что Народный фронт не сидел тут тихо и сидеть не собирался, мы были недосягаемы. Наверное, были и те, кто пытался использовать эту ситуацию в своих целях. То, что сразу, в самом начале путча, уже 19 августа не было принято решение о независимости Эстонии, показывает, что и здесь были политики, которые не решались действовать до тех пор, пока не станет ясно, кто победил в Москве. (Народный фронт хотел принять решение о независимости уже 19 августа, но против голосования выступила часть христианских демократов, прежде всего, Март Лаар и Иллар Халлисте, а также 14 независимых демократов, среди которых были Яак Аллик, Индрек Тооме и др.)

Но самым ярким воспоминанием остается то, как люди смогли прийти и создать Балтийскую цепочку. Для многих это стало невероятно большим событием и переживанием. Я смог пролететь на вертолете вдоль всей цепочки и помахать людям рукой.

А что касается дня провозглашения независимости, то я скорее был в спокойном настроении, о том же писал и Леннарт Мери в своих воспоминаниях. В определенном смысле мы несколько раз уже провозглашали независимость в декларации о независимости, начиная с 1988 года. А после окончательного оформления нужно было больше думать о последующих днях. В ту ночь ведь напали на телебашню.

Фото: Mihkel Maripuu

Марью Лауристин, 20 августа 1991 года заместитель председателя Верховного Совета ЭССР

Понятно, что самым ярким событием того дня для меня остается голосование – тогда именно я представляла и защищала резолюцию по восстановлению независимости республики. Это был час очень горячих дискуссий. Наши русскоязычные депутаты, которые были против происходящего, задавали много сложных вопросов. Нужно было отстаивать нашу общую точку зрения и в течение целого часа находиться под шквальным огнем критики.

Однако после началось голосование. Русские депутаты двух фракций в голосовании участия не принимали. И слава богу, поскольку они выразили свое отношение выходом из зала, но никто из них не подал голоса «против». Таким образом, резолюция была приняла единогласно 69 голосами «за».

Что было бы, если бы в протоколах появились голоса «против»? Я думаю, что вся история могла пойти по-другому. Это стало бы причиной накала страстей в обществе, и вряд ли мы смогли бы прожить то время и эти 25 лет бескровно. Сегодня же мы можем говорить о том, что у нас все получилось, поскольку у нас, конечно, есть повод для споров, есть разные мнения, однако все они решаются не силой, а через диалог.

Фото: Toomas Huik.

Игорь Грязин, 20 августа 1991 года член Верховного Совета СССР, народный депутат СССР

Самое яркое воспоминание о тех днях у меня все же осталось даже не от 20 августа, а от вечера 19 августа. Мы немножко приняли с коллегами, и я решил идти в Кремль. Самое поразительное, что я тогда увидел, – абсолютно пустой Кремль. Прежде такого никогда не было – много людей, все ходят, разговаривают, суетятся. А тут полная тишина… и мертвые с косами стоят. Тогда мне в голову пришла мысль: «Вот они – коридоры власти». А коридоры там извилистые. И вот, захожу я за последний изгиб и вхожу в кабинет к Лукьянову. На тот момент он был как бы самым главным человеком в стране.

Я тогда задал ему только один вопрос: «Вы точно власть?» А он смотрел на меня так, по-отечески: «Да, Игорь, мы – власть, власть». От него я вышел с теми же чувствами – зачем я здесь? Пошел в буфет, купил штук 15 яблок и бутербродов. Мальчишки-танкисты у входа попросили меня принести какой-нибудь еды.

А еще запомнилась Москва. Все это было похоже на какой-то перформанс. Да, танки, но их я насмотрелся в армии. Единственное, что поразило – почему они такие большие в условиях города? Страшно за себя мне не было, а вот за кого было страшно, так это за семьи. Они были с нами, их могли взять в заложники и, манипулируя ими, заставить проголосовать за признание хунты законной властью. Именно поэтому накануне мы (члены Верховного совета, 80 человек) написали обращение к странам мира на пяти языках, в котором указали, что все наши возможные поступки сегодня могут быть результатом давления и не отвечают действительности. Но, поскольку все прошло спокойно, после эти документы были уничтожены. А зря, это же история.

Фото: Архив «ДД»

Валерий Тумко, 20 августа 1991 года начальник Кохтла-Ярвеского гарнизона, в подчинении которого находились пограничники, ПВО, железнодорожный батальон, локаторщики

На самом деле самых ярких воспоминаний у меня два. Первое – это полученное мною распоряжение о введении в городе режима чрезвычайного положения. Это означало, что нужно было вводить комендантский час и патрулирование улиц, выдавать оружие личному составу. Я понимал, что это может негативно отразиться на общей обстановке в городе, где в эти дни было достаточно спокойно и тихо.

Я связался с первым секретарем и председателем горсовета Кохтла-Ярве и поставил их в известность о полученном распоряжении. Срочно был созван весь совет, где мы решили это распоряжение не выполнять. Именно для того, чтобы не будоражить людей.

Конечно, я понимал, что в случае победы хунты моя судьба будет туманной. Я не выполнил приказ, а значит, самое малое – это увольнение. Или трибунал. Или что-то еще. Однако мне было ясно, что вывести солдат на улицу – это спровоцировать недовольства, возможные волнения и столкновения. Кстати, через несколько часов я получил новое распоряжение, отменяющее предыдущее. Но эти несколько часов были достаточно волнующими.

А второе воспоминание – это блокировка узла связи. По радио начали крутить призывы выйти на забастовки и акции неповиновения. Это нагнетало обстановку и тоже могло накалить страсти. Мы решили выключить трансляцию, а возле узла связи выставить пост охраны. Просто, чтобы ни у кого не возникло соблазна залезть и опять включить радиосигнал. После нас пытались обвинить чуть не в захвате узла связи, но это точно не было никаким захватом, все делалось с целью сохранить спокойствие в городе и регионе.

Фото: Peeter Langovits

Димитрий Кленский, 20 августа 1991 года корреспондент русской редакции Эстонского радио

Я тогда был журналистом, сравнительно далеким от политики. Считал такую позицию принципиальной. Но по касательной – через интервью, пресс-конференции, встречи политиков с прессой – я общался с теми, кто принимал решения. Принимали решения, естественно, в Москве, но, главным образом, по ту сторону Балтики и Атлантического океана. О зазеркалье – поддержке Западом «Поющей революции» мы узнали позже. Так же, как и о запрете Москвы применять оружие против протестующих мирных жителей.

Наш, журналистский эпицентр был в старом доме Эстонского радио, куда меня пригласили ведущим во вторую ночь путча. Тоони Тонто провела первый нон-стоп в эфире. Как мне сказали, было решено не рисковать жизнями женщин. Политическое напряжение нарастало, в столице появились псковские десантники на танкетках. Я видел из окна русской редакции, как они заворачивали с Тартуского шоссе направо и на большой скорости промчались мимо Пионерского парка. Казалось, нет числа этим машинам.

Прибежала коллега Лариса Вийес, вся в слезах, не проронила ни слова. Впоследствии она навсегда уехала в Москву.

Руководство радио позволило приглашать в студию тех, кого мы сами считали нужным, и говорить, что считали нужным гости, да и мы сами. Карт-бланш объяснялся просто – почти все журналисты осудили ГКЧП, правда, были среди них и такие, кто при этом не разделял идеи Народного Фронта.

Моя ночь запомнилась тем, что улицы вокруг Дома радио были обставлены огромными валунами, дежурили добровольцы «Кодукайтсе» (позже его распустили как процентристский). Все ждали псковских десантников.