Виталий Белобровцев: это не профессиональное образование, а его профанация

Виталий Белобровцев. Фото: Den za Dnjom

Еще несколько лет назад в Таллиннском университете преподавание русской журналистики обеспечивал Институт славянских языков и культур. И должен сказать, что университет относился к этому благосклонно в отличие от Министерства науки и образования, которое возглавлял в ту пору министр Аавиксоо.

О ту пору модуль журналистики проходил международную аккредитацию. Мы ее прошли и собирались дальше спокойно работать следующие пять лет. Но в нарушение «добрых академических традиций» и правил нам на следующий год прислали местную эстонскую комиссию, которая взялась проводить аккредитацию снова. Точнее, по тому, как велась процедура, было понятно, что она пришла нас закрывать. И да, в итоге министерство прислало заключение, что, дескать, не соответствует, не отвечает, словом, надо положить конец преподаванию русской журналистики.

Мы посмотрели, что они там написали в заключении, и волосы встали дыбом: настолько непрофессионально и предвзято был составлен текст. Мы решили написать свои возражения и дальше действовать по обстоятельствам. В итоге нам дали условную аккредитацию.

В университете шли реформы, и люди, которые давно считали, что надо бы организовать преподавание эстонской журналистики не только в Тарту, но и в Таллинне, подготовили документы для открытия этой специальности. Но никто не позволил бы в Таллинне открыть специальность, которая давно существует в Тартуском университете. Тогда было решено, что не надо открывать новую специальность в Таллинне для подготовки эстонских журналистов, есть ведь русская журналистика, а при ней будет и эстонская.

Идея прокатила, но постепенно русскую журналистику в университете из-под начала Института славянских языков и культур перевели в ведомство Института коммуникаций, и это стало началом конца. Этот институт не проявлял ни малейшего интереса к русской журналистике. Более того, они стали настаивать, чтобы выпускные (дипломные) работы наших студентов писались на эстонском языке. То есть проблемы русской журналистики надо было исследовать и описывать русским людям на эстонском языке. Нам это показалось, мягко говоря, некорректным, и в итоге администрация университета согласилась с нами.

В ходе дальнейших трансформаций русскую журналистику передали в ведомство Балтийской школы кино и коммуникаций. Этой весной мне предложили вести русскую журналистику с условием, что на весь модуль (и без того уже безбожно сокращенный) выделяется 24 зачетных балла (кредита). «Но поскольку они (русские студенты) приходят с очень плохим знанием эстонского языка, отсюда мы 6 баллов заберем на эстонский язык», – заявила мне чиновница. Понятно, что я удивился: на каком основании и кто совершил такое обрезание русской журналистики, сократив в итоге объем предметов практически на четверть?

Для примера: эта чиновница заявила, что жанры русской журналистики можно читать по-эстонски, они же везде одинаковые. На мой взгляд, это будет уже не профессиональное образование, а его профанация. Поэтому я сказал, что на таких условиях я преподавать отказываюсь. «Значит, найдутся другие», – заявила чиновница. То есть они где-то там решили, как обкорнать русскую журналистику, а вы, если не хотите довольствоваться крошками с барского стола, останетесь ни с чем. По-моему, их не интересует уровень профессиональной подготовки, более того, за счет профессиональных дисциплин, в ущерб им, увеличивается число часов и, соответственно, баллов для эстонского языка. Вот очень коротко о тех причинах, по которым я отказался от сотрудничества с этими людьми.

Перемены приведут к падению – и так нельзя сказать, что очень высокого – уровня русской журналистики в Эстонии. Престиж этой профессии, опять же не самый высокий, будет падать и дальше. Что касается новых преподавателей, то я не знаю, что это за люди, каков уровень их профессиональной подготовки, опыт преподавания и прочего, поэтому о качестве их преподавания сказать ничего не могу.