Константин Райкин: я верю в то, что истина - не с большинством

Фото: Tairo Lutter

Константин Аркадьевич Райкин приехал в Таллинн на театральный фестиваль «Золотая Маска в Эстонии» и сыграл в двух спектаклях.

Первый – «Человек из ресторана», поставленный молодым режиссером Егором Перегудовым в «Сатириконе» по повести прекрасного, но, увы, полузабытого писателя Ивана Шмелева.

Второе представление, состоявшееся в малом зале Русского театра, формально называлось встречей со зрителями, однако по сути являло собой самый настоящий моноспектакль: два часа Райкин на одном дыхании рассказывал о своих студентах, о своем театре, о своих спектаклях, о своей борьбе с разного рода угнетателями искусства, прикрывающимися красивыми лозунгами, и еще о тысяче разных вещей. Он был артистичен, афористичен, адекватен. Его хотелось цитировать:

«Я не беру студентов по признаку родства. Иногда у меня учились замечательные дети талантливых людей, потому что эти дети были сами очень талантливы, и я это видел. Но если человек недостаточно одарен, я его не возьму, хоть ты меня убей... В итоге у меня учится люди самых разных конфессий, национальностей, рас. Если человек  одаренный артист, если у него правильные черты характера для этой профессии, остальное неважно. Если негр играет очень хорошо в пьесе Островского, для зрителя это проблема только первые семь секунд!»

«Мне рассказывали люди из одной театральной академии: когда спрашиваешь у абитуриентов, почему вы хотите быть артистами, они почти все говорят, что хотят славы и денег. Представляете? Я бы сказал, такой наивный цинизм. Открытый, не предполагающий, что может быть другая мотивировка. Что делать, когда так отвечают? У меня один ответ: не брать. Даже талантливых. Это недостойная мотивировка. Это черт знает что. Это и есть наше время наступающего цинизма, когда люди даже не стесняются... Денег и славы хотеть – правильно, но то и другое не может быть во главе угла. Ты – артист, когда ты не можешь жить без этого!..»

«Разврат средств редко приводит к результату!»

Не утерять бесценности души

Константин Аркадьевич рассказал порталу Rus.Postimees.ee о спектакле, в котором играет: «Ресторан, где работает мой герой Скороходов, – это модель мира. Наш спектакль – про то, как в этом скопище грехов, соблазнов и искушений, в самом его центре остается социально маленький, не очень-то грамотный человечек, который сохраняет в себе что-то главное: достоинство, ценность всем известных истин – о честности, о бессмертии души...»

– Критики единодушно пишут, что ваш герой в «Человеке из ресторана» – это роль маленького человека и подарок для большого актера. Насколько тема маленького человека актуальна сейчас, в эпоху прав человека, всеобщей демократии, гражданского общества, Интернета?

– Мне как раз кажется, что очень важно, чтобы во всех этих больших, лавинообразных движениях человеческих масс не потерялась ценность одного индивидуума, одной личности. Ведь именно сейчас она обесценивается. Уж не говоря о том, что... Мое глубокое убеждение – в том, что истина не живет с большинством.

Это вроде противоречит такому понятию, как «демократия», но недаром ведь и Черчилль, человек очень умный, сказал, что демократия – строй далеко не идеальный, просто ничего лучшего пока не придумали. Если бы истина была с большинством, мы бы до сих пор считали, что Земля – плоская и покоится на трех китах. Ведь единицы – Коперник, Галилей, Джордано Бруно – сказали, что она вертится, что она круглая и так далее. Мне кажется, что очень важно не утерять ценности... не утерять бесценности – бесконечной, не отражаемой никакими числами ценности человеческой личности. Человеческой души.

– Для вас «Человек из ресторана» – христианский спектакль?

– Ну конечно. Иван Шмелев был очень христианским писателем все-таки. И сильно через это пострадал...

– Каково играть маленького человека после Ричарда III и короля Лира?

– То же самое. Такова актерская профессия. Я за взаимодействием ролей не наблюдаю, настолько за этим не слежу. Это все-таки дело того, кто захочет изучать мою работу, если захочет конечно. Про это пусть говорит Бахрушинский музей! (Смеется.) (Речь о театральном музее имени А.А. Бахрушина – Н.К.) Для меня это – одна из моих ролей, следующая моя работа. Я отношусь к смене ролей профессионально, спокойно, я бы сказал. Мне очень интересно играть Скороходова, Шмелев – замечательный писатель, а Егор Перегудов, к слову. изумительный режиссер. Нам всем очень понравилось с ним работать, надеюсь, это сотрудничество продолжится.

– «Человек из ресторана» однажды экранизировался, и не кем-то, а Яковом Протазановым, а главную роль там играл сам Михаил Чехов, фигура в театре культовая...

– Да-да-да... Я даже этот фильм не смотрел. Мне Егор сказал, что это очень советское кино, вынужденное быть таковым, сделанное по идеологическим лекалам... Мой интерес к Михаилу Чехову огромен, но все-таки он мне интересен с другой стороны.

«Вы мое патриотическое чувство оскорбили!..»

– Эта роль официанта, человека прислуживающего, не рифмуется для вас с вашей знаменитой киноролью слуги в «Труффальдино из Бергамо»?

– Нет, во мне кино в принципе не соединяется с театром. Я, кроме прочего, давно не снимаюсь... И все-таки Труффальдино – это лихая роль такого, в общем, прохиндея, человека достаточно жуликоватого, и феномен там в том, что почему-то попросту аморальный тип вызывает симпатию зрителя. В нем есть и детскость, и наив плутовства, на чем и строится комедия дель арте.

А «Человек из ресторана» – это очень русское произведение, очень христианское, очень православное, я бы сказал. Высоконравственное и при этом совершенно не назидательное. И возраст, конечно, – я играю все-таки человека пожилого. Так что – нет, не рифмуются.

– Вы говорили, что вам сложно было учить роль Скороходова, что текст «социально грязный», передающий поэтику устной речи. Эта речь не отдаляет постановку от современного зрителя?

– Я думаю, есть некоторый барьер, который довольно легко преодолевается. Все-таки это несовременная речь. Но в «Человеке из ресторана» много сутевых, ситуационных совпадений с нынешним временем, что иногда забываешь, что это начало XX время.

– Совпадений в чем? Смутное время, время соблазнов?..

– Ну конечно. Там один из героев говорит: «Вы мое патриотическое чувство оскорбили!..» Это просто сегодняшний день. И я боюсь, что завтрашний.

– Театр всегда о том, как пройти через некое испытание, как сохранить достоинство в смутное время, но у меня впечатление, что сейчас этот мессидж особенно востребован, что ли. Взять другой представленный на нашем фестивале спектакль – «Пьяных» по Ивану Вырыпаеву. У вас есть ощущение, что сейчас потеряться легче?

– Я думаю, наш сейчасный, сегодняшний день к нам ближе просто в силу того, что он есть сейчас. А если чуть-чуть подробнее вспомнить, что было раньше, – тоже ведь было столько поводов, искушений, соблазнов, преодолений испытаний, иногда казалось, что сохранить себя почти невозможно...

Я сейчас готовлюсь к речи в Общественной палате, буду говорить о покушении на свободу творчества, на наши важные конституционные завоевания, и потому внимательно вспоминаю недавние моменты своей работы, работы отца... Всегда было трудно. Во все времена.

А если представить себе благополучие, мне кажется, жить тоже будет нелегко – уже совсем по другим причинам.

– Вы говорили об ощущении давления на искусство. Есть у вас ощущение, что это давление преодолимо?

– Если бы у меня не было такого ощущения, я бы ничего и не делал. Все-таки давлению надо как-то противостоять. И – я не понимаю, как по-другому себя вести. Чтоб было не стыдно перед своими студентами, перед детьми и внуками. Даже если мне не удастся что-то преодолеть, я буду в числе тех, кто пытался.

Ясность не для мутноголовых

– Критики писали о консервативности режиссуры Егора Перегудова...

– Проблема в том, что критики вообще не занимаются вопросами мастерства, глубины. Они занимаются в основном жареным, какими-то скандальными вещами. Громкостью, вот чем они занимаются! А если это в глубину и не скандально, у них внимание тут же ослабевает, и они отмахиваются... Как будто нельзя заниматься искусством в рамках традиционного!

Хотя я не считаю, что «Человек из ресторана» – спектакль традиционный. Да, это не богомоловский спектакль (имеются в виду спектакли Константина Богомолова – Н.К.), притом, что к Богомолову я отношусь как к очень талантливому человеку, заслуживающему всяческого внимания. А у нас – у нас нет скандальных вещей, но есть то, что глубоко трогает современный зрительный зал. Очень глубоко трогает!

И сделано это современным способом очень непростого изложения – ассоциативного, даже, я бы сказал, клипового. Так что я не стал бы настаивать на такой уж традиционности нашего спектакля. Он просто, э... нетрадиционно нетрадиционен. А критики любят традиционно нетрадиционное искусство. Чтоб, скажем, в классическом произведении вдруг произносилось слово «Путин»...

– То есть – вы не меряете искусство понятиями «консервативное» и «авангардное»?

– Я использую для себя другой термин: живое и неживое. Бывает авангард абсолютно мертвый. Такой вот унылый, мертвый авангард... Полово неопределенный, без какого-либо стержня, без активной задачи, без ясности. Авангард, постдраматический театр обожает всё неясное, непонятное. Любит его какой-то, я бы сказал, эротической любовью. А я люблю ясное. В «Человеке из ресторана» есть ясность, потому-то он и может показаться кому-то из мутноголовых чем-то не совсем современным.

– Вы верите в то, что, как написано у Шмелева, «добрые люди имеют силу от Господа»? Порой кажется, что, как бы ни был добр человек, есть ситуации, которые неизбежно меняют тебя в худшую сторону.

– А я не думаю, что мой герой не изменился в худшую сторону. Жизнь обтесывает всех, и его в том числе. Он совсем не идеальный человек. Просто он сохранил в себе что-то основное. И потом, он ведь поддается каким-то искушениям, и мучается... В этой повести всё намешано.

– Вы в одном интервью сказали: «Я очень не люблю, когда артист хорошо устроился. Это плохо на него действует. Артист должен быть все время в легком испуге». Это вы как режиссер сказали – но вы сами и артист тоже. Как вы достигаете состояния легкого испуга?

– Я себя отношу все-таки к редкому виду артистов, которые могут двигаться своим внутренними силами. Да и то – вот я это говорю, а сам понимаю, что до конца я в этом не уверен. Я очень добросовестный, и сознательный, и самоед, но даже я поддаюсь временами каким-то внутренним самоуспокоениям. И мне иногда за это тут же мстят и жизнь, и сцена с такой силой, что я потом, что называется, своих не узнаю.

Но большинство артистов – да, если они не находятся в напряжении оттого, что их могут с их места спихнуть, они очень быстро жиреют. В буквальном смысле слова: вокруг мелких черт лица наращиваются жировые кольца, по срезу которых можно определить возраст. Сколько этому дереву лет...