Колонка Елены Скульской: «Таинственная страсть» без тайн и страстей

Белла Ахмадулина (Чулпан Хаматова) и Андрей Вознесенский (Евгений Павлов) в российском сериале "Таинственная страсть". Фото: wikimedia.com

Аксенов, Вознесенский, Ахмадулина, Окуджава, Высоцкий, Бродский – они были океаном по сравнению с той лужей, в которую их окунули в телесериале «Таинственная страсть», считает писатель Елена Скульская.

Шестидесятники – создатели особой литературно-песенной эпохи – были людьми довольно самоуверенными, как и представители Серебряного века, а до этого – Золотого: «И славен буду я, доколь в подлунном мире / Жив будет хоть один пиит». Анна Ахматова писала: «А если когда-нибудь в этой стране / Воздвигнуть задумают памятник мне...», но и Белла Ахмадулина не сомневалась в будущем: «Я знаю, все будет: архивы, таблицы...» Только Булат Окуджава грустно остерегал собратьев: «Слава – понятие посмертное. Смерть – присоединение к большинству, и большинство состоит из неизвестных...» И оказался прав.

Так уж получилось, что Золотой и Серебряный века остались, а вот с шестидесятниками как-то не получилось. Безумная, безудержная слава при жизни, стадионы слушателей и миллионные тиражи – а нынешние молодые обожатели поэзии назовут вам из той эпохи Бродского, опять Бродского, допустим, Высоцкого, да еще от вас узнают, что их любимые городские романсы созданы на стихи Вознесенского, Евтушенко и Ахмадулиной.

Но те, кто успел застать шестидесятников в семидесятые и восьмидесятые в зените их славы, кто бывал на их выступлениях, сиживал с ними за одним столом, выпивал, говорил, был шапочно знаком, а то и близко дружил, – тот непременно скажет вам, что были они по тем временам людьми великими, необычайными, символами раскрепощенности и освобождения от сталинского страшного наследия, что они вернули русскому языку, превращенному в протокольно-административное убожество, статус пленительности, изысканности и поэтичности. И еще – все они были необычайно красивы: они смотрели вам в глаза своими лучистыми глазами, а не бритыми затылками, нырявшими в синие бостоновые костюмы с искрой.

Не буду разбирать причины их убывания из литературы, но замечу, что идущий сейчас по Первому каналу телесериал «Таинственная страсть», созданный Владом Фурманом, тщательно и кропотливо вбивает гвозди в их гробы.

Устный жанр

Уверяю вас, я не собираюсь сравнивать живых людей, которых мне довелось видеть, с персонажами фильма, но все-таки заступлюсь за тех, кто когда-то был кумиром миллионов.

Эти реальные люди гениально владели разговорным жанром: в их компании считалось недопустимым говорить пошлости, банальности, ссылаться на некую народную мудрость, воплощенную в словах уличного сапожника или провинциального портного; важно было даже не то, что человек говорил, а то, как виртуозно, образно, талантливо, лихо, смешно, соблюдая законы избранного жанра, он это делал.

Люди произносили за столом повести и рассказы, разыгрывали экспромтом пьесы и сценарии, вели словесные дуэли, реагировали на выпады противника со стремительностью мячика пинг-понга, – в этом и был смысл встреч и ночных посиделок. И никто никому не кричал: «Короче!» – всем хотелось, чтобы рассказ мастера был подлиннее, и эти рассказы навсегда врезались в память, как художественно организованное произведение - скульптура, картина, книга.

Ужас фильма Влада Фурмана состоит в том, что все герои говорят пошлости, банальности, делятся расхожими умозаключениями, которые постыдилась бы произносить и домохозяйка, замученная воспитанием шести детей и отлученная от культуры лет на десять. И мимика актеров напоминает мимику человека, только что вставшего после пластической операции: Евгений Евтушенко (Филипп Янковский) исключительно испуганно таращится в экран, Белла Ахмадулина (Чулпан Хаматова) вскидывает подбородок и одинаково трагически сострадает всему окружающему, Булат Окуджава, слава богу, поет голосом Булата Окуджавы, но зато изображает его Алексей Агопьян – неожившая мумия, восковая фигура; Андрей Вознесенский сыгран Евгением Павловым так, будто он не только никогда не писал стихи, но грамоте не был обучен, Высоцкого изображает Сергей Безруков – тоже, знаете ли, без выкрутасов.

И не то чтобы все артисты были плохие. Напротив, это хорошие артисты, но играть им приходится штампы, пошлости, какие-то заунывности, словом, то, до чего мог дотянуться интеллектуальный уровень создателей сериала. С тем же успехом они могли бы играть воров в законе, ментов, официантов, врачей в «Улицах разбитых фонарей» или «Бандитском Петербурге», но там их высказывания были бы уснащены воровским сленгом, что несколько оживило бы унылую картину альбиносной речи.

Ни сам Влад Фурман, ни его сценарист Елена Райская, ни их помощники даже не догадываются, как и о чем говорят поэты. И потому стихи и песни, звучащие с экрана, создают ярко выраженный пародийный эффект: мы понимаем, что ни героиня Хаматовой, ни герой Янковского или Агопьяна их сочинить не могли. Чем богаче внутренний мир человека, тем разнообразнее его интонации, реакции, тем живее его мимика, неожиданнее повороты рассуждений; поэзия – производное его каждодневной речи. В одном месте фильма сделана дурная попытка показать процесс создания песни Окуджавы. Кто-то говорит: каждый пишет, как он слышит; второй уточняет: не стараясь угодить. А Окуджава уже расчехляет гитару и поет «Каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит...»

И никто не потрудился объяснить несчастному Фурману, что дело здесь не в словах, а в уникальной интонации, которой Окуджава умел преображать самые простые вещи.

Конец прекрасной эпохи

Кроме никогда не расстающихся героев в фильме действуют еще и злобные гэбисты. Они все время как могут пакостят героям. Герои же выпивают в Центральном доме литераторов, провозглашая тосты за любовь, дружбу и удачу, как примерно это делалось и, может быть, делается на сельской вечеринке в российской глубинке, где пить вообще без тостов считается неприличным. Чем занята вся остальная необъятная страна – мы не знаем и знать не хотим, герои живут в безвоздушном пространстве.

Не так давно мы посмотрели другой плохой фильм о шестидесятниках – «Конец прекрасной эпохи» Говорухина. Но там ситуация спасалась текстом Довлатова; текст был как-то уж совершенно произвольно распределен между персонажами, но даже это не смогло убить его свежесть и прелесть. И пусть от имени Довлатова говорил маловыразительный красавчик сериального разлива в дорогом костюме и с пустыми глазами самовлюбленного жуира, но слова-то были замечательными, как их ни коверкай...

В «Таинственной страсти» тоже есть эпизод с почти достоверными словами. У Ахмадулиной есть такие раздраженные, язвительные строки в «Сказке о дожде»:

Другая гостья, голосом глубоким,

осведомилась:

– Одаренных богом

кто одаряет? И каким путем?

Примерно с этими словами в фильме Ахмадулина подступает к поэту Бродскому, интересуясь происхождением его стихов... Довольно стыдно получилось. Сама себя высмеяла своими же стихами. Так?

Мой приятель недавно сказал мне: «Хорошие вещи сейчас не распознаются!» Ладно, пусть! А плохие? А совсем плохие?! А просто постыдные?!! Так примерно товарищ Шариков мог бы играть профессора Преображенского – со всем уважением, восхищением и даже с «нашим вам с кисточкой».

Создана вся эта бурда по мотивам последнего романа Василия Аксенова. Молодого Аксенова играет Алексей Морозов, пожилого – Леонид Кулагин. Так вот этот пожилой еще и разъясняет непонятливым зрителям, кто есть кто в фильме и что именно он, Аксенов, про них хотел сказать. Говорит убого – что в юности, что в старости. А мог бы, чисто теоретически, за долгую жизнь научиться говорить интересно.

«Таинственная страсть» – такой оскорбительно плохой фильм, что нет смысла рассуждать о том, вступали ли шестидесятники в сговор с советской властью, были ли они ею прикормлены, заплатили они за свои компромиссы забвением или их забыли потому, что они писали лишь на злобу дня и ушли вместе с этим днем. Какого черта! Они были океаном по сравнению с той лужей, в которую их окунули в этом сериалом.