Ученые: не готовых к диалогу эстонцев меньше, но они более непримиримы

Бытовая интеграция. Фото: RAIGO PAJULA/PM/SCANPIX BALTICS

На прошедшей в Таллинне конференции MISA «Вызовы интеграции в радикализующемся мире» представили результаты изучения русского меньшинства в Норвегии и Эстонии.

Докторант Таллиннского университета и сотрудница фонда MISA Марианна Макарова рассказала о проекте, в рамках которого изучается отношение эстонского и русского сообществ ЭР к явлениям и событиям, которые наше общество поляризуют: русские школы, советское наследие, возможности эстонцев и русских на рынке труда, кризис на Украине, малое число русских работников госучреждений и так далее. Конкретно в докладе речь шла о ключевом событии общего прошлого, оцениваемом очень по-разному, – о «вопросе оккупации».

В проекте приняли участие по 500 русских и эстонцев. По итогам опроса участники распределились на «закрытый» и «открытый» сегменты согласно их позиции по вопросу интерпретации истории. Люди с закрытой позицией более четко и категорично придерживаются крайней точки зрения: «Эстония была оккупирована» или «Эстония добровольно вошла в состав СССР». «Открытые» стоят на более умеренных позициях: не «точно да», а «скорее да». Они не исключают того, что позиция их оппонентов отчасти обоснована, а значит, не исключают и диалога с ними.

«Это не значит, что они обязательно согласны с другой позицией, – подчеркивает Макарова. – Однако можно сказать, что открытая группа принимает возможность того, что историю можно интерпретировать по-разному». Согласно результатам исследования, открытость и закрытость по разным вопросам варьируются: допустим, человек может быть открыт к диалогу в области истории или культуры, но куда жестче относиться к неравенству на рынке труда.

Исследование выявило ряд любопытных закономерностей. Среди прочего оказалось, что русские и эстонцы с открытой позицией в вопросе возможностей интерпретации истории совпадают практически по всем пунктам. Иначе говоря, эти группы, если между ними установится диалог, де-факто будут представлять собой единое целое. При этом людей с более открытой позицией среди опрошенных эстонцев больше (41 процент), чем среди опрошенных русских (24 процента).

«Здесь важно учитывать, что степень открытости русских и эстонцев относительна, – комментирует Марианна Макарова. – Закрытая позиция эстонцев намного более категорична, чем закрытая позиция русских: у них даже закрытая позиция не обязательно исключает возможность диалога. Но я бы не стала говорить, что эстонская сторона более радикальна.Скорее она более однородна: среди закрытых эстонцев больше людей с абсолютно четкой позицией. Русская группа менее однородна, крайних мнений там меньше».

Объяснить эту ситуацию можно довольно просто: среди эстонцев больше людей, которые пребывают в инфопространстве, в котором представлена одна-единственная точка зрения. Русские чаще получают возможность знакомиться с различающимися, и зачастую противоречивыми точками зрения – и их взгляды поневоле становятся чуть более умеренными. Результаты опубликованного в 2015 году мониторинга интеграции также подтверждают такое объяснение: у эстонских респондентов уровень доверия средствам массовой информации значительно выше, чем у русскоязычных.

Кроме того, выяснилось, что эстонцы с закрытой позицией имеют тенденцию быть более образованными, чем эстонцы с открытой позицией. Интуитивно кажется, что должно быть наоборот: чем человек образованнее, тем шире его кругозор, – но статистика показывает именно такой результат. «Не исключено, что дело тут в уверенности в своей позиции, – говорит Макарова. – Образованный человек уверен: он знает достаточно, чтобы сформировать свою точку зрения. Но, конечно, это рассуждение можно отнести ко всем образованным людям... Возможно, с русскими история чуть другая: образованный русскоязычный знакомится с разными точками зрения – и в школе, и в СМИ, в том числе в социальных медиа – и поскольку эти точки зрения зачастую не совпадают, у него больше сомнений и вопросов. Человек, который живет в основном в эстонском инфопространстве, получает куда более однонаправленную информацию – и его позиция только закрепляется».

Марианну Макарову беспокоит то, что в СМИ есть перекос в сторону «закрытых», более радикальных взглядов, что лишь усиливает поляризацию общества: «Этому, конечно, есть объяснение: радикальные заголовки трогают за живое и продаются лучше – тогда как нечто белое и пушистое очень сложно сделать цепляющим. Между тем умеренные взгляды кажутся как раз белыми и пушистыми. Нам нужно крайне осторожно относиться к освещению тем, которые имеют тенденцию поляризовать общество: однобокое рассмотрение и популяризация радикальных взглядов с обеих сторон лишь увеличивает нашу разобщенность».

«Не стоит постоянно называть русских “инородцами”, нельзя связывать режим, эпоху и исторические события с этнической группой, – говорит исследователь. – А у нас есть тенденция стирать границы между одним и другим. Допустим, если в школе используется такая терминология как vene aeg и vene sõdur («русское время», «русский солдат» – Н.К.), вместо nõukogude aeg и nõukogude armee («советское время», «советский солдат» – Н.К.), то как ребенку понять, чем это отличается от vene poiss minu koolis / koduhoovis («русский мальчик в моей школе / в моем дворе» – Н.К.)? Это проблема терминологии, которая создает этнический стереотип, заряженный негативно. Такого быть не должно. И еще: меньше должно быть националистического популизма со стороны политических партий, подчеркивающих, что “они” такие, а “мы” вот такие – с единственной целью мобилизовать электорат ради победы на выборах. Важно, наоборот, подчеркивать существование общности».