Возвращение Roxette, или Десять лет спустя

Фото: архив Roxette

Crash! Boom! Bang! После многолетнего перерыва шведская группа Roxette вернулась с новым альбомом. Пер Гессле и Мари Фредрикссон снова с нами, и это, честное слово, прекрасно.

18 марта Roxette, месяц с небольшим спустя после выхода альбома «Charm School», даст концерт в таллиннском комплексе Saku Suurhall. Эстония станет шестой страной, где группа выступит в ходе мирового турне. Нас обогнали Россия, Украина, Белоруссия, Литва и Латвия, зато остальной Европе придется ждать своей очереди до лета. Накануне киевского концерта «ДД» взял у гитариста, композитора, певца, продюсера и мотора Roxette Пера Гессле эксклюзивное интервью.

– Какие у вас впечатления от первых, российских концертов?

– Отличные. Мы дали четыре концерта, пятый дадим завтра (10 марта – Н.К.), и все они прошли на ура. Было немного непривычно, три раза мы играли перед сидящими людьми, в то время как обычно на наших концертах люди стоят. Но принимали нас великолепно. Это очень классно – видеть, что наши песни все еще обладают прежней силой, что их любят по-прежнему. По сути, мы играем программу «Лучшие хиты Roxette», разбавляя эти хиты песнями из нового альбома.

– Раз люди все сидят, значит, никто не танцует?

– Проходит минут сорок, и кто-нибудь обязательно начинает танцевать. (Смеется.) Знаете, в русских залах есть VIP-зоны с очень дорогими билетами, и тем, кто сидит перед этими зонами, не разрешают вставать, чтобы никто не загораживал «випам» вид на сцену. Но спустя какое-то время люди плюют на эти запреты, встают и танцуют.

Годы соло, годы молчания

– «Charm School» – это первый студийный альбом Roxette за десять лет. В 2002 году у Мари Фредрикссон нашли и прооперировали опухоль головного мозга, долгие годы она не могла выступать. Как вы ощущали себя все это время?

– То, что случилось с Мари, было ужасно, она болела очень долго... Что до меня, я начал сольную карьеру. Параллельно с Roxette я всегда занимался своими проектами, писал песни на шведском вместе со своей группой Gyllene Tider, в 1997 году записал сольник «The World According to Gessle» с песнями на английском. Но мне всегда нравилось петь на шведском, и я выпустил несколько сольников на родном языке.

– И вы не чувствовали себя на сцене одиноко?

– Честно говоря, нет. Со мной работала великолепная команда, те самые музыканты, которые сегодня играют в Roxette. Работать с ними – одно удовольствие. Когда мы с ними на сцене, мне не одиноко.

– Вы думали о том, что однажды Roxette воссоединится, что вы запишете альбом, поедете в мировое турне?..

– Когда в 2002 году у Мари обнаружили опухоль, я решил, что группе конец. Пару месяцев Мари не могла даже разговаривать, не говоря уж о том, чтобы петь. Ее шансы на выживание после удаления опухоли врачи оценивали как один к двадцати, представляете? Думать о Roxette в то время не приходилось. Если бы даже пять лет назад вы спросили меня, есть ли у группы будущее, я бы сказал, что нет, новые альбомы Roxette не появятся никогда... В 2009 году я давал сольный концерт в Амстердаме. Мари с мужем и детьми приехала на этот концерт, я спросил ее, не хочет ли она выйти на сцену, мы спели вместе «The Look» и «It Must Have Been Love». Толпа ревела от восторга. Я понял в тот момент, что Мари отчаянно хочет вернуться – она обожает петь, она любит ощущение, которое возникает, когда тебя слушают тысячи людей. Тогда я сказал себе, что у Roxette есть какой-то шанс. Спустя неделю или две Мари позвонила и спросила, как я смотрю на то, чтобы мы как Roxette записали новый альбом. Это было весной 2009-го. Тогда-то все и началось.

Как бы мы это спели в 1992-м?

– То, что происходит сейчас, – это возвращение популярной некогда группы, у которой осталось немало поклонников, или же новое начало?

– Хороший вопрос. У меня нет на него ответа... Когда мы с Мари обсуждали новый альбом, было решено записать его в нашем классическом стиле. Мы хотели играть и петь так, как играли и пели десять лет назад. Сингл «She's Got Nothing On (But The Radio)» вошел в топ-10 немецкого хит-парада, что для меня стало полной неожиданностью. Нам с Мари обоим за пятьдесят – и мы выпускаем сингл, который становится хитом! С музыкантами нашего возраста такое бывает очень редко, если вообще бывает, взять хоть U2, R.E.M., Depeche Mode, да кого угодно. Выходит, то, что мы делаем, интересно множеству людей. Не знаю, как все сложится дальше, но очень надеюсь, что хорошо.

– Вам удалось добиться классического Roxette’овского звучания – песня «Speak to Me», например, по ощущению похожа на хит «Almost Unreal». Как вам удалось сохранить этот стиль, настроение конца 80-х и первой половины 90-х?

– Я думаю, тут дело в том, что это мой собственный стиль. Так уж я пишу песни. Когда я работал над другими проектами, сольными или с моей шведской группой, я пытался меняться, уходить от этого стиля. Время от времени, когда мы записывали что-то в студии, кто-нибудь говорил: «Эй, надо переделать песню, она похожа на Roxette!..» Работая над «Charm School», мы с Мари, наоборот, старались стимулировать в себе это ощущение начала 90-х, спорили о том, как та или иная песня звучала бы в 1992 году. «Тебе не кажется, что “Speak to Me” – это просто чистый Roxette?» Я до сих пор думаю, что эта песня могла бы появиться в альбоме «Joyride», а та – в «Look Sharp!».

– Что было для вас источником вдохновения?

– Я сочинял песни для Мари. Такие, чтобы она их спела. Придумывал истории, которые понравились бы Мари, которые она могла бы примерить на себя, поддерживал «температуру» – я имею в виду настроение песни, мне нравится называть его «температурой», – такую, чтобы Мари ощущала себя комфортно. Я знаю, что такие песни, как «No One Makes It on Her Own», «In My Own Way», «Sitting on Top of the World», – это ровно то, что нравится Мари в плане и текстов, и «температуры».

Прежние времена ушли, но...

– Вы довольны тем, как продается ваш альбом?

– В наши дни почти невозможно продать пластинку вне зависимости от того, что на ней записано, а мы за месяц продали около 300 тысяч альбомов – и это при том, что «Charm School» еще не вышел в Великобритании, США и Канаде. Я более чем доволен, да. Хотя я перестал понимать, как функционирует сегодня музыкальная индустрия. Беда в том, что заработать деньги прежним способом невозможно. Мой друг, снявший клип для Бритни Спирс, говорит, что клипы теперь не окупаются без спонсоров, которые взамен требуют поместить в них скрытую рекламу какого-нибудь товара. Для меня это – какой-то другой мир. Я привык поступать по старинке: собираешь музыкантов, записываешь песни, продаешь записи и живешь на заработанное. Когда я начинал, все только так и делали.

– Какие песни Roxette до сих пор трогают людей сильнее всего?

– Две самые популярные наши песни – это «Listen to Your Heart» и «It Must Have Been Love». Две баллады, которые не стареют. Где бы мы ни выступали, люди всегда подпевают, они помнят текст наизусть. Знаете, почему здорово быть частью Roxette? У нас огромный каталог прекрасных песен. Как начнешь петь «Fading Like a Flower», или «Dangerous», или «How Do You Do!», или «Almost Unreal», так зал сразу подхватывает. Это, поверьте, очень облегчает жизнь... (Смеется.)

– А есть в этом каталоге песни, которые вы не споете никогда и ни за что?

– Мы с Мари иногда ссоримся по этому поводу. Есть песни, которые нравятся мне, но не нравятся ей, и наоборот. Поэтому мы время от времени меняем состав сет-листа. На концертах в Южной Америке мы будем исполнять больше новых песен, например.

– Как себя чувствует Мари Фредрикссон? Рада ли она? Не трудно ли ей?

– Мари радуется как ребенок, поверьте. Она влюблена в сцену. Конечно, ей нельзя переутомляться, ночью она должна спать, а не развлекаться до утра, как мы делали когда-то. В этом смысле прежние времена ушли безвозвратно, но это неважно. Мари великолепно поет, и я уверен, что концерт в Таллинне запомнится вам надолго.