Жоэль Шапрон: моя профессия – загонщик

Судьба российского кино на Каннском фестивале во многом зависит не от авторитета Никиты Михалкова (на красной дорожке вместе с Олегом Меньшиковым (слева) и Надеждой Михалковой), а от отборщика Жоэля Шапрона. Фото: Scanpix / Reuters

С Жоэлем Шапроном, отборщиком Каннского фестиваля по России и Восточной Европе, мы пересеклись в Мурманске, где французский гость был членом жюри второго Международного фестиваля арктических стран «Северное сияние».

Занят, надо сказать, г-н Шапрон был чрезвычайно. Кроме ежедневных конкурсных просмотров и последующих судейских обсуждений он еще опекал прилетевшего в столицу российского Заполярья «премьера» французского кино Пьера Ришара. Все же Жоэль Шапрон нашел время, чтобы ответить на вопросы «ДД».

Хорошему кино надо помогать

– Вы окончили русское отделение Сорбонны, из чего можно заключить, что в вашей жизни что-то связано с Россией...

– По жизни, по профессии теперь связано многое, а раньше – ничего. Теперь я езжу в Россию по десять раз в год, практически ежедневно разговариваю по-русски по телефону.

– Почему, тем не менее, Россия, а не, скажем, Аргентина?

– Русский в школе начал учить случайно, когда появилась возможность учить третий язык, до этого уже были английский и немецкий, а единственной альтернативой оказался русский. Если бы это был не русский, а испанский, я чаще ездил бы в Аргентину.

– Чем занимается отборщик Каннского фестиваля? В чем заключается специфика вашей профессии?

– Я бы не стал говорить, что отборщик – это моя профессия. Во-первых, я занимаюсь не только этим, во-вторых, считаю себя не столько отборщиком, сколько загонщиком, мое дело – найти и выследить, а уж дальше дело за охотниками. Я пытаюсь максимально полно представить дирекции Каннского фестиваля восточно-европейское кино, обратить внимание на все то, что здесь производится. Каждый год я отсматриваю очень много картин, ищу истории, которые рассказаны зрителю на языке кино. Мне не нравится кино, состоящее из отдельных кадров. Мне интересны средства, которые отличают этот вид искусства от других.

– Можете ли вы похвастаться тем, что сумели открыть для фестиваля, для зрителя какую-то картину, о которой без вас практически никто бы не узнал?

– Это бывает не так часто, но я знаю, что несколько режиссеров признательны мне за то, что благодаря мне их картины попали в Канны. И дело не в том, что Канны – крупнейший кинофестиваль, это еще и самый большой кинорынок в мире, и фильмы, которые туда попадают, получают дополнительное ускорение. Благодарность режиссеров можно понять, хотя, разумеется, делалось все не ради нее, а потому, что их фильмы заслуживают внимания. Есть ленты, за которые борюсь, как лев, как если бы это был мой фильм.

– Можно из этого сделать вывод, что судьбы художников нередко находятся в руках отборщиков – в ваших руках?

– Можно сказать и так, хотя мне кажется, что в большей степени их судьба находится в их собственных руках. Я глубоко убежден, что настоящий, хороший фильм обязательно так или иначе станет объектом внимания, попадется на глаза тому, кто разглядит в нем что-то настоящее. Конечно, мне как сотруднику Каннского фестиваля хотелось бы, чтобы все лучшее попадало к нам, но если не получается, я всегда готов рекомендовать хорошее кино на другие фестивали. Если фильм заслуживает внимания, ему надо помочь.

Авторские фильмы для миллионов

– Мировой кинематограф – это сумма национальных кинематографов, и ваши коллеги-отборщики смотрят кто американцев, кто французов, кто китайцев. Не чувствуете ли вы себя в некотором смысле обделенным, занимаясь кинематографом восточно-европейским, не столь заметным, как, например, американский?

– Нет, я считаю, что мне повезло: русское, венгерское, чешское, сербское – список можно продолжать – кино является важной составляющей мирового кинематографа. Не всегда национальное кино на подъеме, иной раз можно спорить о его уровне, но есть основа, есть фундамент, и каждый год я нахожу кино, которое считаю достойным. Да, его немного, но все равно оно есть. Я бы провел аналогию с золотоискательством. Золотую жилу нужно долго искать, но когда ты ее находишь, это праздник.

– Однажды вы сказали, что русское кино – это кино крайностей.

– Я имел в виду, что, с одной стороны, в России нередко снимают масштабные проекты или блокбастеры, иногда хорошие, иногда не очень, а с другой – довольно мрачное, медленное и депрессивное авторское кино. Нередко хорошее, почему его и отбирают с удовольствием на большие фестивали. Но при этом все понимают, что основная часть публики на такое кино не пойдет. К тому же в России есть огромный перекос – в кино ходят преимущественно люди до 25 лет, а зрители среднего возраста фильмами почти не интересуются. И возникает замкнутый круг: те, кто могут понять картину в силу жизненного опыта, ее не видят, потому что в кино не ходят, и наоборот. Выхода из ситуации пока не видно. Изменить ее может, на мой взгляд, появление авторского кино для всех. Как раз на принципе «кино для среднего человека» в свое время развился, скажем, французский кинематограф. Я могу назвать десятки режиссеров, снимавших кино, которое во Франции смотрели миллионы.

– Вы хороший зритель?

– Сейчас уже нет, потому что ищу в кино то, чего обычный зритель не ищет.

– То есть ожидать, что вы в кино растрогаетесь, – пустая затея?

– Абсолютно.