Если вы думаете, что для меня самым главным событием в 1991 году было восстановление независимости Эстонии или путч, то глубоко ошибаетесь. Честное слово, тогда у меня было много куда как более важных и серьезных дел. Впрочем, хотя я на тот момент уже пять лет как учился в России, об Эстонии я не забывал.
Даже не так. Приехать во второй половине 80-х – начале 90-х (да, собственно, и раньше) в Москву из Эстонии, вообще из Прибалтики, было совсем не то же самое, что «понаехать» из любой другой республики и даже, например, из Калинина, который теперь Тверь, не говоря о Рязани. Я гордился тем, что я из Эстонии, это была в какой-то мере иррациональная гордость, но она, во-первых, заставляла следить за собой, а во-вторых, подпитывалась отношением окружающих. Можно было и не знать и не понимать, что в СССР Эстония была окном на Запад и витриной для него, но это определенно чувствовалось.
Будучи уже вполне взрослым человеком, я на тот момент практически не сталкивался с национализмом. И если нормально относиться к чернокожим, азиатам и арабам меня быстро научило студенческое окружение (под «нормально» я имею в виду – не пялиться и не шарахаться, спокойно общаться), то о том, что, например, эстонцы могут как-то не очень хорошо относиться к русским, а русские, положим, к таджикам, мне практически и в голову не приходило. Шутки и дразнилки в детстве (вроде «Vene-russ kapsauss») я всерьез не воспринимал, а бытовой антисемитизм, который действительно существовал, считал своего рода фольклором, не говоря уже о том, что у меня было много друзей-евреев.
Тем смешнее, что самое первое недоумение «на национальной почве» я испытал именно в Москве и именно в связи с эстонцем. Незадолго до августа 1991 года. Было такое «Эстонское общество», которое устраивало для проживавших в Москве эстонцев всякие культурные мероприятия. И вот после одного из таких мероприятий (как сейчас помню, выезда на Медвежьи озера, где мы распивали вино «Медвежья кровь»), я по привычке, прощаясь, протянул руку одному из участников тусовки. Он мне руки не подал, сказав, что это слишком по-русски и «у нас разные веры». Конечно, я тогда уже пять лет почти не общался на эстонском, говорил с сильным акцентом, не вращался в эстонской общине в Москве и был, как оказалось, «не совсем своим».
Кстати, теперь тот эстонец - очень успешный местный бизнесмен, у нас с ним вполне нормальные отношения, он руку первым подает.
Итак, в 1991 году я лишился девственности в смысле национального вопроса. Затем, как водится, видел этого беса постоянно, да он и объективно начал завоевывать умы. И так начала истончаться гордость за Эстонию, именно с этой стороны. Гордость, но не любовь.
Другой бес родом из 90-х – это бес толпы. Я ну никак не мог поверить в Поющую революцию по той простой причине, что видел, как легко управлять народом. В Москве в 1991 году проходила масса демонстраций, в которых участвовали сотни тысяч человек. Когда я в первый раз увидел толпу в несколько городов Тарту, я был ошарашен, захвачен ею и унесен в неизвестном направлении. И все эти люди в понедельник кричали на Манежной «Ельцин! Ельцин!», а уже во вторник они же там же – «Ельцина в отставку! Под суд! Под суд!».
Поэтому во все рассказы о Поющей революции и огромных массах, которые настоятельно потребовали свободу Эстонии и получили ее, я не верил и не верю. Но про коллективное бессознательное и пропаганду меня учили хорошо: кто по-настоящему умеет управлять толпой и информационными потоками, тот и владеет ситуацией. И да, конечно, еще необходимы деньги, чем больше, тем лучше.
Но стотысячные толпы в Москве в те времена не покупались, управление ими было гораздо более изящным. Тогда, как повсеместно и сегодня, включая Эстонию, покупали лишь шушеру, пикетчиков количеством до ста человек. Но настоящую толпу купить невозможно, невозможно купить даже ядро, за которым эта толпа пойдет. С толпой надо хитрее, здесь подкуп нематериален. Толпу надо обмануть и распалить.
Ровно это и произошло во всех советских республиках. Не хочу сейчас рассуждать об искусном кукловоде, но факт в том, что объективные марксистско-ленинские предпосылки для революционной ситуации к тому моменту с 1985 года уже вызрели. Неправда, что народ ждал перемен и сердца чего-то там требовали, народ тупо хотел, чтоб опять была еда и деньги и чтобы «вернули взад». Понимание мною тогда всего этого было третьим бесом, бесом политики.
Вот и всё о свободе. Вот и всё о независимости. Обе они оказались недалекими продажными девками.
Тем не менее, любовь к Эстонии никуда не делась. Мне следовало бы остаться в Москве, но уже в 1992-м, когда я увидел по телевизору, как на открытии Олимпиады шла делегация под сине-черно-белым флагом (да хоть под каким!), я расчувствовался, немедленно начал собирать вещи, за неделю уладил все дела, уволился с неплохой работы и вернулся на родину. А может, это был бес, а не любовь к родине?
Родина дала мне правопреемное гражданство, но встретила угрюмо. И до сих пор я не могу гордиться Эстонией так, как гордился ею до 1991 года. А хотелось бы. Иррациональная «оккупационная» гордость даже за малую родину оказалась значительно сильнее рациональной псевдосвободной за родину единственную. И та была сильно нездорова, и эта тяжело больна. Создается впечатление, что 2011 год очень напоминает 1991-й, за тем лишь исключением, что ни у кого уже больше нет иллюзий.