Тоотс: кто уезжает на работу за рубеж, тот предатель?

Фото: Peeter Kümmel / Sakala

«Людям издревле присуще делить себя на своих и чужих. У нас это делается так: деформация деления своих и чужих на советских и не очень (в большей или меньшей мере принявших или не принявших советскую власть) началась с приходом гласности в конце 1980-х годов, хотя коррозия стала разъедать «единый советский народ» уже раньше. Советские распались на преданных советской власти и засомневавшихся в ней, а остальные – на антисоветских и колеблющихся», - приводит «МК-Эстония» мнение обозревателя Айна Тоотса.

По его словам, национальная составляющая не была доминирующей, ибо недовольных стагнацией хватало и среди русских, как и приспособившихся к ней среди эстонцев. Мощным катализатором процесса стала открытость границ, позволившая увидеть своими глазами на примере соседней Финляндии, что означали для Эстонии полвека советской власти.

«Новое деление общества назрело, когда стало ясно, что свобода – лишь предпосылка к материальному благополучию, но не само это благополучие (рождение «второй Эстонии»). Заговорили и о делении на граждан первого и второго сорта, справедливом во время безобразий с оформлением видов на жительство в середине 1990-х годов, - пишет Тоотс. - Со временем оба этих деления обрели, однако, спекулятивный характер – о «второй Эстонии» в пору экономического бума середины 2000-х мало кто вспоминал, а о безгражданстве после введения Россией безвизового въезда для неграждан беспокоится лишь МИД соседней страны».

С наступлением экономического спада тема своих и чужих приобрела еще одно измерение.

Зов чужбины

«Рост трудовой миграции в трудные времена – явление закономерное. Вопрос лишь в том, кто мигрирует, куда и надолго ли. Основным пунктом назначения у нас стала соседняя Финляндия, но если сравнивать положение там наших гастарбайтеров с положением турецких гастарбайтеров в Германии или таджиков либо узбеков в России, то получается почти идиллическая картина: во-первых, родственные народы, во-вторых, недалеко от дома, не говоря уже о снижении у нас безработицы и увеличении доходов семей гастарбайтеров по сравнению с предкризисными», - рассуждает обозреватель.

Однако, по его мнению, хорошие времена в Финляндии, где после распада СССР уровень безработицы достигал 20%, не могут длиться вечно, поэтому вслед за остающимися без работы гастарбайтерами в Эстонию перебирается и часть финских предпринимателей.

Показательно интервью в газете Eesti Päevaleht с учительницей детского сада, уже 16 лет живущей в Финляндии, куда она уехала в связи с работой мужа. «Сама она считает себя патриоткой Эстонии, но дети ее уже чувствуют себя финнами, несмотря на эстонское гражданство. Кто они, изменники родины?» - задается Тоотс вопросом.

«Нет, разумеется, как и живущие в Эстонии русские, - отвечает он на свой вопрос. - Другое дело, для кого они свои, а для кого – чужие, и кто для них свои и чужие. Все это – следствие свободы передвижения, ведущей к естественной для эпохи глобализации ротации населения в разных странах. Разумеется, этому сопутствуют определенные издержки, обусловленные адаптацией к новой среде. Если выходцы из Эстонии не чувствуют себя в Финляндии чужими, то этого нельзя сказать о переселившихся в более далекие страны и оказавшихся там в непривычной для них среде».

Как отмечает Тоотс, быть чужим где угодно – удовольствия мало. В этом смысле можно посочувствовать жителям северо-востока, уезжающим из Эстонии семьями (не на историческую родину, где им пришлось бы заниматься тем же, чем и здесь – восстановлением страны, а на чужбину), т.е. навсегда. Не всегда выбор чужбины гарантирует удачу, хотя бывает и наоборот.

Укоренение или эмиграция?

«С убытием за границу «чужих» в самой Эстонии ситуация развивается как бы в противоположном направлении: чужих становится меньше, а своих — больше. Во многом благодаря росту понимания среди не понимавших этого раньше, что язык – такой же инструмент общения с окружающим миром, как зрение, слух или обоняние. Это повлекло за собой и изменения в настроениях коренного населения, о чем свидетельствует статья профессора Тартуского университета Мартина Эхала, верящего, что, даже имея свое государство, эстонцы вполне могут жить в мире с русскими», - подчеркивает обозреватель.

Касаясь темы миграции, Эхала отмечает, что и среди эстонцев хватает любителей видеть в своей стране лишь трамплин для прыжка к лучшей жизни на чужбине, но то же самое можно сказать о любом народе. В качестве другой крайности профессор Эхала называет «правоверных эстонцев», своей нетерпимостью к инакомыслию раздражающих многих и мешающих консолидации общества.

«Единственный шанс сохранить в будущем критическую массу носителей эстонского языка Мартин Эхала видит в смене частью живущих в Эстонии русских своей идентичности, т.е. в ассимиляции», - пишет Тоотс.

На его взгляд, терминология тут выбрана не самая удачная, ибо более грамотные в этом вопросе демографы говорят об укоренении, что больше соответствует интеграции. Живой пример укоренения – причудские староверы, которых вряд ли кто-нибудь решится назвать ассимилировавшимися. Идентичность легче поддается обогащению, чем смене, поэтому и отказ от прежней идентичности происходит не в один присест, а по-партизански, в форме переезда из одной страны в другую, под предлогом поиска лучшей доли для детей и т.д.

«О том, что у нас процесс интеграции, или укоренения, набирает силу, говорит все более частое звучание эстонской речи в разных ситуациях, в том числе на радио и телевидении, с большим или меньшим акцентом или без оного, переставшими быть темой дискуссий, - отмечает Айн Тоотс. - Не прекращаются, правда, и попытки обрисовать облик Эстонии как чужой страны, но поскольку убедительность их продолжает убывать, то среди самих инициаторов этого наметились раздоры. Смутные времена сейчас во многих уголках мира – в Греции они уже наступили, а в Китае наступят в следующем или послеследующем десятилетии, так что если у нас заметны хоть какие-то приметы консолидации общества – пестрого, но жизнеспособного, то мы находимся не в самом незавидном положении».