Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
/nginx/o/2011/11/26/852491t1hdca1.jpg)
Российская пресса любит Константина Богомолова и его постановки. Из отзывов на «Волков и овец», показанных в Таллинне в ноябре, на фестивале «Золотая Маска в Эстонии», можно узнать, что это «очень талантливый спектакль» с «легким дыханием», что он «придуман лихо и сыгран заразительно», что «Богомолов актуализирует сугубо брехтовский взгляд на пьесу Островского, убирая многочисленных героев фона и весь, казалось бы, неотторжимый от нее живописный колорит» (что бы сие ни значило).
Возможно, московские театральные критики лучше ловят контекст – или же тамошняя культурная атмосфера такова, что постановка Богомолова вписывается в нее идеально. Беда этого спектакля в том, что Островский, грубо говоря, недоломан. Пьесу нужно было ломать (ну или, если кто жаждет умного слова, деструктурировать) полностью, как Богомолов поступил с шекспировским «Королем Лиром», перенеся его действие в СССР времен Великой Отечественной, переименовав персонажей (в спектакле действуют Корделия Лировна Лир, Семен Михайлович Корнуэлл, Самуил Яковлевич Глостер, а также пророк Зороастр, пациент спецпсихбольницы) и до кучи поменяв им пол (мужчин играют женщины и наоборот). Либо Островского не надо было трогать вовсе.
Богомолов Островского тронул, но как-то половинчато. Декорации не то чтобы необычны (разве что по стенам вместо икон развешаны стулья, на которые молятся герои), костюмы вполне себе нейтральны, актерская речь весьма тиха и невнятна (почему – читайте в интервью с режиссером), но произносят персонажи все же классический текст. Единственное новшество – перебивающие действие лихие эротические танцы под песни немецких кабаре 1930-х годов, символизирующие, конечно же, секс.
Бурное соитие происходит хоть и попарно, но не всегда традиционно: помещица Меропия Давыдовна / управляющий Вукол Наумович (с элементами стриптиза); Вукол Наумович / молодая вдова Евлампия Николаевна (садо-мазо с кнутом); Меропия Давыдовна / дворецкий Павлин (набожная «девица лет 65-ти» страстно насилует молодого мужика, невзирая на топор в его руке); наконец, прапорщик в отставке Аполлон Мурзавецкий / «собака неопределенного пола» Тамерлан в исполнении актрисы Яны Сексте (зоофилия). После танцев персонажи как ни в чем не бывало продолжают изъясняться репликами Островского.
При этом расшифровать мысль режиссера, в общем, нетрудно. Немецкие песни указывают на антифашистский мессидж спектакля, стулья – на антирелигиозный, а реплика Меропы Давыдовны «Вы, питерские, думаете, что вас и рукой не достанешь, что вам у нас и пары нет, а вот есть!» – на антипутинский, антитандемовский и антитоталитарный мессиджи в одном флаконе (сам режиссер говорит о противодействии «православному фашизму»). Другое дело, что все эти мессиджи, как и безумные танцы, и политический памфлет, режиссер пришивает к Островскому, как хирург-садист мог бы пришить волку пятую, овечью ногу. Или, наоборот, овце – волчью. Правда, «легкое дыхание» зрители ощутили по полной программе, потому что в Кукольном театре, где давали представление, гуляют жуткие сквозняки – но это уже совсем другая история.