Бандитское кладбище

Аура этого странного места дает о себе знать и в наши дни. Фото: Станислав Мошков

Этим летом мы могли бы отпраздновать своеобразный юбилей: двадцать лет назад в Эстонии последний раз был приведен в исполнение смертный приговор. Тогда же последнее тело казненного было предано земле на «бандитском кладбище», которое когда-то было специально создано для погребения осужденных преступников.

На исходе осени в Эстонии принято поминать усопших. На кладбищах в темноте дрожат огоньки свечей. Но на «бандитском кладбище» свечей не зажигают. Даже весной и летом сюда редко кто захаживает, а если и захаживает, то невольно ускоряет шаг. У этого места какая-то странная аура, разогнать которую не под силу даже самым ярким солнечным лучам.

Слухи о «бандитском кладбище», окрещенном так сотрудниками правоохранительных органов, долетали до меня уже давно. Однако очень долго мне не удавалось узнать, где оно расположено. Хоть я и предполагал, что это должно быть место где-то в северной Эстонии, потому что иначе казненных в Таллиннской тюрьме и в Румму-Мурру пришлось бы везти слишком далеко. Я знал и о том, что при Сталине на этом кладбище хоронили политических из Вазалеммско-Руммуской, а возможно, и из Батарейной тюрьмы. Позднее к ним добавились и обычные уголовники, в том числе приговоренные к высшей мере, то есть к расстрелу.

Сотни маленьких, часто безымянных холмиков, больше похожи на могилы животных. Над ними царит один большой, серый от ветров и дождей деревянный крест, который поставили в начале 1990-х. Конечно, во времена СССР это место было засекречено всесоюзными тюремными правилами. Но местные жители, понятно, знали о назначении погоста.

Приговоренный к смерти – собственность государства

О том, что это скрытое завесой тайны последнее пристанище находится близ Палдиски, в Харью-Мадизе волости Падизе, я узнал почти случайно из уст одного бывшего прокурора. Эта тема заинтересовала меня, когда я собирал материал для исследования, касавшегося истории тюрем. Точнее, мне захотелось узнать, что представлял собой человек, вошедший в историю Эстонии как последний приговоренный к смерти, приговор над которым был приведен в исполнение.

Им оказался Рейн Орусте: человек, виновный в двойном убийстве, на совести которого в общей сложности 18 преступлений. Его расстреляли в Батарейной тюрьме в сентябре 1991 года, через месяц после провозглашения новой независимой Эстонской Республики. С 1998 года смертная казнь в Эстонии была отменена.

Последнему расстрелу в Батарейной предшествовала 22-летняя пауза. В этот период вынесенные в Эстонии смертные приговоры приводили в исполнение не здесь, а в Ленинграде. Но 21 сентября 1991 года последний приговоренный к «вышке» эстонский преступник почувствовал, что государство его боится. Боится собственных решений и ответственности за них. Орусте расстреляли втихую, как политзаключенного сталинских времен. Его стыдились даже после смерти. Тело не выдали родственникам, потому что это было против правил. Приговоренный к смерти, по сути, стал госсобственностью – как все его предшественники в советское время. И Орусте похоронили не где-нибудь, а в Харью-Мадизе, на «бандитском кладбище».

Почему уже независимая Эстонская Республики продолжала следовать предписаниям советских времен, сложно сказать. Вероятно, просто по инерции.

Игра до последней карты

В среднем в ЭССР приговаривали к высшей мере полтора преступника в год.
Как его расстреляют и где похоронят? Ответа на этот вопрос осужденный в том числе Орусте не знал. (Кстати, осудили Орусте еще по законам СССР.) У всех, кто был приговорен к высшей мере в советское время, был призрачный луч надежды. Со смертниками обычно играли до конца. До последней карты, которой являлось ходатайство о помиловании на имя председателя президиума Верховного совета, то есть в современном понимании - президента. О том, что помилования он не дождется, заключенному сообщал прокурор в Батарейной тюрьме непосредственно перед тем, как в соседнем помещении приговор должны были привести в исполнение.

Неизвестность подогревала фантазию. В Батарейной ходили легенды о том, как именно без лишних слов приканчивали визжащих от страха людей. Как приговоренный к смерти должен был ждать последней пули под наведенными на него дулами или, напротив, как выстрел раздавался из двери, в пустой камере, где заключенного оставляли одного в четырех стенах. Говорили, что перед тем, как отконвоировать осужденного к месту казни, тщательно смазывали все петли на решетчатых дверях, которые встречались на его последнем пути, чтобы этот путь можно было проделать практически беззвучно.

Ходили слухи и о том, что на самом деле расстреливают в Ленинграде, и, как нам теперь известно, в этом содержалась самая значительная доля правды. По крайней мере до тех пор, пока СССР не распался и эстонские чиновники вновь не остались один на один со своими приговоренными.

Я познакомился с человеком, который производил всю сопутствующую исполнению смертного приговора бумажную работу и входил в расстрельную комиссию. Сегодня это мирный пенсионер: в строгом костюме, волосы зачесаны набок со скрупулезной аккуратностью. С его точки зрения, смертная казнь в Эстонии не помешала бы и сегодня. Ему не снятся кошмары о прошлом, поскольку он верит, что действовал во имя правосудия и справедливости.

Противникам смертной казни он советует почитать уголовные дела приговоренных к высшей мере. Обычно они сильно притупляют всякое чувство жалости. О приведенных в исполнение приговорах он говорит просто: «Спускали шины».

Последний раз перед делом Орусте «шины в Батарейной спускали» в 1969 году. Речь идет о латыше, который изнасиловал и убил на территории ЭССР девочку.

«Зеленая миля» в Батарейной

Один из культовых американских фильмов о расстрельной команде в тюрьме 1930-х годов называется «Зеленая миля». Названием он обязан цвету пола в тюремном коридоре, по которому осужденный шел на электрический стул.

Сколько метров отделяло камеры смертников в Батарейной тюрьме от места казни, измерить не удалось. Однако и там не обошлось без зеленого цвета. Казнили в Батарейной в трех небольших, расположенных по соседству с баней, помещениях со сводчатым потолком. Тот латыш тоже на что-то надеялся до самой последней минуты. Обычно смертники мечтали, что вместо казни их этапируют куда-нибудь к черту на куличики, на Дальний Восток или на Север.

Вероятно, тот латыш полагал, что его ведут в баню, как ему лаконично сообщил охранник. С мылом и полотенцем в руках осужденного подводили к дверям бани. И только здесь толчком отправляли в расположенную справа боковую дверь. Эта дверь была изнутри обита войлоком, который заглушал звуки.

Комната за обитыми войлоком дверями была до половины выкрашена в зеленый цвет. Верхняя часть стен и потолок были белыми. Охранник приказывал осужденному раздеться до трусов, после этого его вели налево, в комнату еще меньших размеров. Там, в комнате с зелеными стенами, стоял стол, а на зеленой скамье сидели палачи, прокурор, секретарь и врач. Приговор приводили в исполнение в третьей комнате.

С латышом все прошло легко, вспоминает мой пожилой собеседник, бывший член расстрельной комиссии. Прокурор коротко сообщил приговоренному о том, что председатель Президиума Верховного совета не удовлетворил его прошение о помиловании. Вероятно, латыш был так потрясен, что даже не успел толком испугаться, когда два палача в комбинезонах, офицеры охранявших тюрьмы внутренних войск, подошли к нему с пистолетами в руках. Приговор привели в исполнение в третьей комнате, поставив осужденного на колени и выстрелив ему в затылок.

Приговоренных казнили тоже по всесоюзным и тоже, разумеется, по строго секретным правилам (см. справку). Моему собеседнику эти правила очень хорошо известны.
Но с казнью Орусте с самого начала все пошло наперекосяк. Он начал вырываться, и потребовалось неизвестно сколько (но не меньше четырех) пуль, чтобы прекратить его страдания. А когда тело везли на кладбище, сломалась машина. Повезло еще, что в соответствии с правилами выезжать на кладбище полагалось на двух машинах. А ведь из-за того, что бензин в стране был в большом дефиците, вторую машину из соображений экономии чуть было не оставили в гараже.

Похороненные на пустыре

Я брожу по «бандитскому кладбищу», надеясь найти упоминания о тех, кто некогда был здесь похоронен. На самом деле это кладбище – всего лишь один из секторов небольшого и живописного погоста Харью-Мадизе. Последний до того ухожен, что так и просится на открытку. Сектор «бандитов», напротив, напоминает пустырь – весь в буераках. Лишь при внимательном осмотре понимаешь, что это на самом деле могилы. Некоторые даже отмечены скромным камнем или крестом. Но все без исключения заброшены уже, по крайней мере, десятки лет, словно могилы самоубийц, которых в былые времена разрешали хоронить лишь за церковной оградой... Ухаживать за этими могилами, кстати, тоже запрещалось.

В глаза бросаются полустертые имена: Виктор Саро (1898-1947); Фролов Иван Павлович (1959-1982); Арвид Лаэвамейстер (1961-1992); Сауконен Петр (1953-1979); Михайлов Валерий Масгутович (1953-1979); Дубов Валерий Михайлович (1953-1977). В этих именах – вся география СССР. Помимо вышеперечисленных осталось совсем немного имен, не стертых беспощадной рукой времени с могильных плит и поваленных крестов.

Гостеприимный церковный сторож и его супруга живут в нескольких километрах отсюда, в селе Харью-Мадизе. Листаю у них книгу похорон. Выясняется, что последнего заключенного похоронили на «бандитском кладбище» в 1995 году. Это был некий Пеэтер, на которого на тюремной стройке упала потолочная панель, раскроив беднягу на три части. Вероятно, у него не осталось родственников, поскольку в те годы в Эстонской Республике тела умерших в тюрьме отдавали семье.

Непрошенное благодеяние

Есть такое выражение – услужливый дурак хуже врага. Черт дернул меня о нем забыть. Я руководствовался теми соображениями, что на «бандитском кладбище», вероятно, похоронено много людей, родственники которых до сих пор не знают, где покоится их прах. В советское время родным не отдавали прах не только казненных: «госсобственностью» считались все умершие за решеткой, даже те, кто сидел за куда более банальные прегрешения. Умер в тюрьме – значит, отправишься на «бандитское кладбище». Родные, часто жившие на другом конце Советского Союза, могли ходатайствовать о выдаче праха покойного лишь после того, как заканчивался срок заключения.

Одним словом, я решил, что, может быть, кто-то из родных Рейна Орусте захочет узнать, где он похоронен. Может быть, кто-то захочет поставить свечку на его могиле...

И вот я обзваниваю, тупо и монотонно, всех Орусте, которые есть в телефонной книге. До тех пор, пока не нахожу нужный мне номер: трубку берет родственница Орусте. Она категорически отказывается еще когда-нибудь вспоминать об этой истории и швыряет трубку. Я корю себя за легкомыслие. И надо же было бередить раны, которые не заросли и двадцать лет спустя.

Но история Орусте так и останется историей Орусте, кладбище – кладбищем, тени прошлого – тенями прошлого. Что меня больше всего притягивает в этой теме – это относительность. Абсолютная относительность смертного приговора, если так можно выразиться. И, конечно, многоликость человеческих судеб. Поговорка, что перед лицом смерти все равны, далеко не всегда правдива.

Отмененная казнь

Вот простая иллюстрация этой относительности. Возьмем того же Рейна Орусте: двойное убийство, 18 преступлений и смертный приговор. И возьмем имевший место почти в то же самое время случай азербайджанца Михаила Талышанова: тоже две смерти на его совести и тоже смертный приговор. Возможно, кто-то еще помнит, что в 1990 году Талышанов отправил в мир иной в Пирита-Козе курсанта военного училища, а затем, бежав, – еще и случайно оказавшегося на его пути таксиста, машину которого он угнал. Оба, Орусте и Талышанов, ждали в Батарейной приведения приговора в исполнение. Однако палачи пришли только за Орусте. Примечательно, что председатель президиума Верховного совета Арнольд Рюйтель отклонил прошения о помиловании обоих смертников, так что формально их шансы будто бы были равны.

Почему одного предпочли другому? На эту тему я беседовал со многими служителями юстиции того времени. Оказалось, никакого особенного секрета тут нет – сыграла свою роль знаменитая аббревиатура ЗИС (знакомства и связи). Говорят, у Талышанова нашлись высокие покровители, чуть ли не в КГБ. Где-то за пределами Эстонии. Его отец был в Калининграде влиятельным бизнесменом и промышленником.

В 1993 году президент Леннарт Мери заменил Талышанову смертную казнь на пожизненное заключение. А в 2002 году президент Арнольд Рюйтель смягчил пожизненное заключение до 20-летнего тюремного срока. В 2009 году суд согласился освободить Талышанова досрочно. Он уехал в Россию и, насколько известно, живет в Калининграде. (Чуть было не написал «живет счастливо», но вероятно, человек, убивший двоих, все же не может жить счастливо).

Я не хочу сказать, что Талышанова было бы правильным непременно расстрелять, не говоря уже о том, чтобы держать его в тюрьме пожизненно. Хотя в Интернете есть целая коммуна ненавидящих Талышанова выпускников военного училища в Козе, которые ведут рассуждения в стиле «а не закончить ли нам то, что не доделало государство».

Сегодня Талышанов – вероятно, частично благодаря годам, проведенным в ожидании смерти, когда каждый скрип двери камеры вызывал вопрос: а вдруг это за мной? – очень эрудированный человек. Большую часть времени, проведенного в тюрьме, он посвятил заочному обучению. Вероятность того, что в своей жизни он еще когда-нибудь совершит преступление, практически равна нулю.

Как изменило бы ожидание смерти и 20-летнее тюремное заключение Рейна Орусте, мы уже не узнаем.

Именно эта относительность, так ярко проявившаяся в судьбах двух мужчин, и делает столь точной надпись на большом деревянном кресте на «бандитском кладбище»: «Простите и им грехи их».

Справка «ДД»:

Обычно смертная казнь ассоциируется с электрическим стулом из американских фильмов. Быстрая и тихая. «Наш метод» был другим – бюрократичным, со всей неповоротливостью и уродливостью сталинской эпохи. Тяжеловесным, как стрельба из пушки по воробьям.
Но правил приведения приговора в исполнение простой работник тюрьмы не читал. Не имел доступа к ним даже директор тюрьмы. Только министр внутренних дел республики, пара высокопоставленных прокуроров и чиновников Батарейной тюрьмы.

Еще до восстановления независимости, 16 ноября 1990 года, из Министерства внутренних дел СССР пришел строгий приказ организовать приведение в исполнение смертных приговоров на местах, сформировав для этого команды из семи человек. В Эстонию прислали один экземпляр «Приложения №2-00» от 1983 года. Два нуля означали «совершенно секретно». Также пришли инструкции относительно оплаты работы палача. Молодая Эстонская Республика в 1991 году просто скопировала эти правила.

Организацией расстрела, согласно «Приложению», занимался прокурор, осуществлявший в Генеральной прокуратуре надзор за тюрьмами, а также врач и начальник тюрьмы. Расстреливали офицеры советских внутренних войск, которые в те времена еще охраняли эстонские тюрьмы. В ноябре 1992 года тогдашний руководитель эстонской тюремной системы Рейн Лайд отдал распоряжение сформировать спецгруппу из семи чиновников, но поскольку на исполнение смертных приговоров после казни Орусте было наложено вето, то до «дела» так и не дошло.

Расстрельную команду, согласно правилам, следовало поощрять так же, как шахтеров и других занятых на вредной работе. В предписаниях был обозначен размер месячной зарплаты для лиц, которые были «непосредственно задействованы в исполнении процедуры». В день исполнения приговора членам спецгруппы полагалась надбавка на «усиленное питание» – 10% от месячного оклада. Чтобы, так сказать, рука не дрогнула.

Проработавшим в спецгруппе более трех лет платили «денежную компенсацию» – денежное довольствие за один месяц. Она полагалась и в случае перехода на другую работу, а также при выходе на пенсию. Каждый год давали 15 дополнительных дней к отпуску и путевку в санаторий.

Похороны казненного проходили в обстановке строгой конспирации. Доступ к могиле следовало ограничить, чтобы поблизости не ошивались посторонние. Из числа местных жителей нужно было завербовать осведомителей, которые немедленно сообщали бы о появлении в районе кладбища подозрительных лиц (не только в связи с похоронами конкретного лица, но и в целом).