25 августа в 19.00 в Доме писателей в рамках Дней Довлатова состоится лекция профессора Калифорнийского университета и старшего научного сотрудника Таллиннского университета Игоря Пильщикова «Джаз в мире Довлатова». Елена Скульская побеседовала с участником предстоящего фестиваля о музыке и свободе.
- Известно, что джаз — это прежде всего импровизация. Что это значит? Это значит, что в джазе «как» гораздо важнее, чем «что». Важно — не какое произведение играют, а как его играют. Поэтому многие музыканты играют «одни и те же» джазовые «стандарты», но играют их настолько по-разному, что они воспринимаются как совершенно разные произведения. Из этого следует важнейшее свойство джаза: в нем стирается грань между композитором и исполнителем. Более того, исполнитель в джазе важнее композитора. Как писал Довлатов, «джаз — это искусство самовыражения. Джазовый музыкант — не исполнитель. Он творец, созидающий на глазах у зрителя свое искусство — хрупкое, мгновенное, неуловимое, как тень падающих снежинок или узор листвы над головой».
- Совместное выступление — это всегда диалог. Играя, музыкант всегда прислушивается к тому, что играют другие. Однако над классическим исполнителем камерно-симфонической музыки есть «координатор» — дирижер, превращающий серию монологов в квази-диалог. В джазе, особенно в большом коллективе, «биг-бэнде», тоже бывает дирижер. Но он необязателен. Поэтому символ джаза, событие, воплощающее и символизирующее его сущность, — не слаженное выступление биг-бэнда, а «джем-сешн», спонтанно возникшая совместная импровизация музыкантов, случайно оказавшихся в одно и то же время в одном и том же месте. Именно поэтому джазовые коллективы гораздо менее стабильны, чем, например, рок-группы. В джазе «почти все» играли «почти со всеми», а в роке такое разнообразие могут позволить себе скорее «сессионные» музыканты, чем рок-звезды. Кстати, заимствованное русское «сессионный» (session) и заимствованное русское «сешн» (session) по-английски — одно и то же слово («сессия»).
- Джаз в СССР в 1950-е, 1960-е и 1970-е годы — это символ свободы, а точнее, не столько свободы, сколько раскрепощения. Логика раскрепощения — это несвершившаяся логика освобождения: мы не можем стать полностью свободными, но мы можем отстраниться и уйти в сторону от того, что нам не нравится и что вообще здесь — в стагнирующем Советском Союзе — происходит. Такова же и проза Довлатова: это движение не против существующего порядка, а в сторону от него. Хорошо знавший Довлатова Александр Генис писал: «Иногда Бродский говорил, что хотел быть не поэтом, а летчиком. Я не знаю, кем хотел бы стать Довлатов, но думаю, что джазистом. По-своему Сергей им и был. Во всяком случае, именно в джазе он находил систему аналогий, позволяющую ему обосновать принципы своей поэтики». Джаз для Довлатова и его советских современников — совсем не то же самое, чем он, джаз, был для американских и европейских джазменов (черных и белых) и их слушателей. И, кончено, не то же самое, чем он стал для нас. Поэтому для современников Довлатова аналогия «проза Довлатова — джазовая музыка» очевидна, а для нас уже — увы? — нет.