Эльмо Нюганен в предлагаемых обстоятельствах

Уважающий себя режиссер должен поставить Шекспира и Чехова, а если он эстонец, то еще и Таммсааре. Эльмо Нюганен поставил четыре спектакля по эстонскому классику, включая спектакль на хуторе Таммсааре-Пыхья, под открытым небом. Фото: Сийм Вахур / архив Городского театра

15 февраля главному режиссеру Таллиннского Городского театра Эльмо Нюганену исполнится 50 лет. И рассказ об этом человеке должен быть театральным. В четырех картинах, с прологом, но без эпилога.

Пролог. Неостановленное мгновение

– То, что обозначающая десятки лет цифра сменилась с 4 на 5, имеет для вас какое-то значение?

– Когда смотришь на себя со стороны, думаешь: ну какой это юбилей, это же условность. Фаустовское наивное намерение остановить мгновение. Жизнь идет, ты делаешь свою работу – вот и все.

– Уважающий себя режиссер должен хоть раз поставить Шекспира и Чехова, а если он эстонец, то еще и Таммсааре. Вы ставили «Ромео и Джульетту» и «Гамлета»; «Чайку» и «Пианолу»; играли Тузенбаха в «Трех сестрах» и Лопахина в «Вишневом саде»; поставили три части «Правды и справедливости» и «Я любил немку». Вы можете сказать, что сделали хотя бы половину из задуманного?

– Я уже не мыслю в таких категориях. Когда-то, будучи моложе, я думал: вот эту вещь поставлю непременно! В школе думал: стану режиссером – поставлю «Мастера и Маргариту». Если бы мы жили в советской действительности, поставил бы. Но сейчас эта книга говорит с нами, живущими в Эстонии, уже по-другому. И я не очень уверен, о чем сейчас говорить, ставя эту вещь.

Картина 1-я. В театре есть таинственные двери и окна

– Осенью будет 20 лет, как вы пришли в Городской театр, а в режиссуре уже 44 года, если считать спектакль про Калевипоэга, который вы поставили еще в детском саду...

– Да! Я тогда впервые почувствовал в себе режиссера. Заставил маму вырезать из синей материи овал Чудского озера, сам поставил сказку и сам сыграл главную роль...

– В жизни художника всегда есть период предыстории. Для вас это, видимо, кафедра сценического искусства и «Угала»?

– Да. Тогда я понял, что в театре есть какие-то загадочные двери, загадочные окна – их можно открыть, и приходит некое новое понимание того, как существовать актеру на сцене, как работать в режиссуре. Все это происходило, когда Калью Комиссаров ставил с нами «Три сестры». Для меня это стало открытием – каким может быть театр. Очень неоднозначным и в то же время твердо стоящим на чеховской почве. В Вильянди я почувствовал вкус от пребывания на сцене. Когда зритель с тобой. Когда он молчит или смеется, а ты чувствуешь его следящие за тобой глаза. В Вильянди отношения театра и публики вообще были очень интимными. А в Таллинне я вначале не понимал, со мной зритель или нет, как он чувствует, чем дышит... Трудно было!

Картина 2-я. Молодежный театр, ставший Городским

– Как получилось, что вы пришли в Молодежный театр?

– B 1992 году мне это предложили, а я колебался. Надежды на строительство нового зала на улице Лай рухнули, из дома на Сальме, где театр играл спектакли, нам пришлось уйти. Посещаемость была очень плохая. Зал был холодный, его не топили. Последней каплей стало известие о том, что Ану Ламп, актриса божьей милостью, собирается уходить, потому что уже не первый сезон у нее не было интересных ролей. Мы с ней не говорили об этом, но я решил: да, я возьму этот театр и постараюсь, чтобы никому из актеров не приходили в голову упадочнические мысли! Мы решили оставить большие площадки и сосредоточиться на маленьком зале...

– Это правда, что когда построили Небесную сцену, кто-то сказал: «“Гамлета” здесь не сыграешь»?

– Я сам и сказал. На пресс-конференции по случаю открытия новой сцены. Прошло два года, я репетировал «Гамлета», и мне об этом напомнили! А вообще у каждого зала своя аура, и каждый спектакль можно сыграть только в его собственном пространстве.

– В 1995 году ваши «Ромео и Джульетта» с успехом прошли на Эдинбургском фестивале. Вскоре театр из Молодежного превратился в Городской. Потом появились Адская и Небесная сцены. Но ведь наряду с физическим строительством театра шло и духовное. По каким принципам?

– Уже изначально, в 1992 году, я стремился создать театр, в котором мне бы хотелось работать в любой должности. Я не думал об авторском театре. Я смотрел изнутри: как добиться того, чтобы и актер чувствовал себя хорошо, и режиссер... и зритель? Очень важно было, чтобы в театре был актер, который может сыграть Гамлета. Если у тебя нет такого актера, нечего и браться за эту пьесу. Актера нельзя одалживать в других театрах, его надо вырастить. «Гамлета» я начал ставить, так как чувствовал, что для Марко Матвере пришла пора сыграть принца датского – и этот момент упустить нельзя.

Картина 3-я. Режиссер входит в иные миры

– Ваш чеховский период пришелся на 1989-1995 годы – в сумме шесть лет. Почти за тот же срок вышли четыре спектакля по Таммсааре. Такой «работе сериями» есть рациональное объяснение?

– Думаю, что да. Ты входишь в этот мир, тебя затягивает его обаяние, тебе хочется в нем покопаться. Помню, когда после Чехова я поставил Достоевского, то понял, что в этот мир еще вернусь. Но понял и то, что быть в таком мире два спектакля подряд не смогу. Он затягивает... как воронка. Ты чувствуешь, как это опасно, и соображаешь, что надо отойти в сторону, чтобы потом, переведя дыхание, вернуться. А с Таммсааре – я хотел начинать с «Карин и Индрека», но предлагаемые обстоятельства были не самыми благоприятными. Пришлось начать со второй части, «Школа Мауруса». Когда она была готова, стало ясно, что можно вернуться к «Карин и Индреку», и вместо одного Таммсааре получилось два. Потом возник летний проект постановки третьего тома, который я назвал «Республика Варгамяэ», на хуторе Таммсааре-Пыхья, под открытым небом.

– Вы работали в России и Польше, в Торуни поставили спектакль «Обручение» по Гомбровичу. Чей это был выбор?

– Главный режиссер тамошнего театра Анджей Бубень дал мне карт-бланш, а я хотел поставить в Польше именно польскую драму. Спросил Анджея – какая пьеса у вас считается самым крепким орешком? Он сказал – «Обручение» Гомбровича. Для поляка это то же, что для англичанина «Гамлет». И я, не прочтя еще пьесы, сказал: «Буду ее ставить!»

Картина 4-я. Что впереди?

– В марте в Городском театре выйдет ваша новая постановка по рассказам и пьесам молодого Чехова, когда тот был еще Антошей Чехонте...

– Я знал, что именно хочу сказать, но не знал, на каком материале. Мы дошли до Бунина, перечитали все, что переведено на эстонский, прониклись его вкусом, но предлагаемые обстоятельства были таковы, что требовался спектакль на большой сцене, легкий и не слишком дорогой. Так мы дошли до Чехонте. «Предложение», «Медведь», «Толстый и тонкий»... Психология очень интересная. Или «Который из трех?»: девушка выбирает жениха и вдруг понимает, что больше всего любит деньги. Очень современная история!

– Назовите десятку режиссеров, которые близки режиссеру и актеру Эльмо Нюганену?

– Их явно больше десяти. Три литовца: Эймунтас Някрошюс – меня потрясли его шекспировские постановки! – Римас Туминас и Миндаугас Карбаускис. Из Латвии – Адольф Шапиро, хотя он давно живет в России, и Алвис Херманис. Из России... Петр Фоменко, Лев Додин, Анатолий Эфрос – его постановки я видел в молодости. Канадец Робер Лепаж. Два вечера подряд смотрел в Москве его «Липсинк». Говорили, что Лепаж – это технические приемы, трюки... Ничего подобного! Он блестяще работает с актерами, психология его постановки безупречна. В Эстонии... Прийт Педаяс, Мерле Карусоо, Калью Комиссаров, которому я очень многим обязан, Младен Киселов – он, по-моему, уже стал эстонским режиссером, – молодые Тийт Оясоо и Март Кольдитс, совсем молодой Уку Уусберг...

– Что такое счастье?

– Сложный вопрос. Вроде бы все у меня сделано: построил дом, вырастил дерево, то есть Городской театр, родил, правда, не сына, а трех дочерей. Но мне с девочками легко. А что такое счастье – не скажу. Внутренний покой, наверное.

***

Справка «ДД»:

Эльмо Нюганен родился 15 февраля 1962 в Йыхви. Окончил профтехучилище по специальности «портной». Учился на факультете культуры Таллиннского педагогического института (1982-1983), в 1988 году окончил кафедру сценического искусства консерватории («школу Пансо»).

В 1988-1992 годах – актер и режиссер вильяндиского театра «Угала». С осени 1992 года – главный режиссер Городского театра. Поставил в России спектакли «Аркадия» (БДТ, 1998, Госпремия в области театрального искусства) и «Tout payé» (Ленком, 2003). Снял два игровых фильма – «Имена в граните» (2002) и «Безумный» (2006).

Женат на актрисе Городского театра Анне Реэманн. В семье три дочери: Саара, Мария-Нетти и Соня.