Известная российская правозащитница, лауреат премии имени Сахарова «За свободу мысли» Людмила Алексеева, находящаяся в Эстонии по приглашению Фонда открытой Эстонии, дала интервью порталу DzD.ee.
Алексеева: какой бы поганой ни была здешняя демократия – она лучше нашего авторитаризма
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Людмила Михайловна, есть ли то, чем вы в России гордитесь?
Самое важное – это наш русский язык. Московская Хельсинкская Группа, председателем которой я являюсь, проводит в странах Балтии семинары с правозащитниками на русском языке, чему они очень рады. Страны постсоветского пространства – это русскоязычный ареал, здесь мало кто говорит на английском, а русский знают.
В России прекрасный театр до сих пор. Конечно, есть тенденция к опошлению, дешевому развлекательству, шуточкам, любят показывать обнаженное тело на сцене. Но в то же время театр продолжает замечательные традиции, появляются новые театральные направления – например, ставятся пьесы на материале из жизни, невыдуманные истории, производящие очень сильное впечатление.
После провала 90-х годов опять возрождается кинематография. Наши российские фильмы завоевывают призы в Каннах, в Берлине, на других фестивалях.
К сожалению, с изобразительными искусствами у нас беда.
Насколько важным считаете сохранение русского языка в Прибалтике? Должно ли государство давать возможность гражданам учиться на русском языке?
У меня к этому двоякий подход. С одной стороны – абсолютно, категорически необходимо сохранение русского языка среди неэстонского населения.
Я долго жила в Америке, 13 лет. Первое поколение эмиграции, их дети и внуки говорят на чистом русском языке. Они даже отправляют своих детей в частную русскую Сергиевскую гимназию под Вашингтоном ради русского языка.
Новое поколение эмигрантов, к сожалению, не поддерживает знание русского языка у своих детей. Это большая утрата. Я категорически за то, чтобы семьи делали все для сохранения русского языка. Как бы хорошо ни переводили Пушкина и Есенина, в переводе вы не почувствуете красоты языка.
С другой стороны, я могу поставить себя на место жителя Эстонии. Если бы я жила здесь и планировала жить дальше, а мои дети не владели в совершенстве эстонским языком, это затруднило бы их жизненный рост. Не для того, чтобы читать эстонскую классику – пусть читают русскую – а для жизни.
Мне кажется оптимальным, чтобы ребенок выучился в эстонской школе, а своими силами, в частном порядке я жестко следила бы за тем, чтобы мои дети родной язык не забыли и говорили на нем чисто. Но на эстонском тоже надо говорить чисто, иначе они будут жить в этом государстве на обочине.
В Эстонии живет большое количество граждан России, считаете ли вы, что это создает опасность государственной стабильности?
Нет, никакой опасности для Эстонии в этом нет. Если человек реально не приемлет нынешнюю ситуацию в Эстонии, то у гражданина России есть прекрасная возможность уехать в Петербург, Москву или хотя бы какой-нибудь Псков. Если он не уезжает, то понимает, что жизнь в Эстонии имеет преимущества перед жизнью в России.
Если он критикует местную власть, пусть критикует – ну и что? Критика очень полезная вещь. Пусть эстонцы слушают – может быть, что-нибудь и воспримут полезное из этой критики. Критика полезна. Всегда полезно посмотреть на себя со стороны – умному человеку, я имею в виду.
Мы, русские, даже будучи меньшинствами в странах Балтии, не пропадем. Если так важно сохранить именно национальное – лапушка, переезжай в Псков, там этого национального полно. Ты не хочешь? Я понимаю, почему: здесь чисто, здесь хамства нет, здесь демократия – какая она ни поганая, все же лучше российского авторитаризма, который крепчает. Если нам здесь нравится и мы пользуемся благами, которые эстонцы создали – давайте потерпим.
Можно сколько угодно критиковать власть, но что делать, если власть защищена законодательно? В Эстонии нельзя, например, созвать референдум по примеру латвийского – по закону требуется одобрение парламента, что в нынешней ситуации невозможно.
Если кто-то считает, что законы ущемляют права, надо добиваться их изменения. Но следует помнить, что мои права кончаются там, где они нарушают права другого. Здесь проходит граница.
В данном случае – я понимаю русскоязычных жителей Эстонии: им хочется говорить по-русски в этой стране, не испытывая дискриминации своего языка по сравнению с эстонским, который является государственным.
Латыши и эстонцы – очень маленькие нации. Если дать такие же права русскому языку, как эстонскому или латышскому, это будет замедлять развитие эстонского языка, а может быть, русский язык даже начнет превалировать. В Латвии в советское время именно так было, даже численность нелатышского населения была там в советское время выше.
Малые народы любят свой язык точно так же, как мы. Ни эстонская, ни латышская культура сравниться не могут с русской. Но – своя рубашка ближе к телу, им-то нравится свое!
Чешский писатель Милан Кундера говорил: «Человек, принадлежащий большой нации, даже не может представить себе мук человека, принадлежащего малой нации».
Они боятся исчезнуть. Мы-то сохранимся – может, ужмемся, но все равно сохранимся. С точки зрения русских – понимаю русских. С точки зрения латыша – понимаю латыша. Мне никогда в голову не приходило, что национальное самосознание человека, принадлежащего к малой нации иное, чем национальное самосознание человека, принадлежащего великой нации.
Я, слава тебе Господи, русская. Но чем человек отличается от животного? Он может поставить себя на место другого и постараться с ним договориться так, чтобы оба могли ужиться, учитывая потребности друг друга.