На сцене Эстонского молодежного театра (Eesti Noorsooteater) была представлена премьера пластического спектакля «Шинель» по одноименной повести Николая Гоголя. В качестве постановщика выступил актер и режиссер Русского театра Даниил Зандберг.
«Шинель»: хаос правит всем
Пластический спектакль предполагает полное отсутствие какой бы то ни было вербальной коммуникации: сюжетные перипетии, внутренний мир героев, история их взаимоотношений — все передается посредством пластики. Даниил Зандберг отнюдь не новичок в этой сфере: в 2019 году он поставил в Русском театре безмолвный спектакль «Васенька», а в студенческие годы играл и ставил спектакли в Санкт-петербургском театре пантомимы и пластики «Ателье». Его мать — также режиссер пластического театра, училась у литовского режиссера Гедрюса Мацкявичюса, который считается одним из основоположников пластической драмы.
Пластический театр имеет в нашем двуязычном культурном пространстве особенно мощный потенциал — он способен объединить зрителей с разными родными языками так, как не под силу ни одной интеграционной программе. И именно сейчас, во времена тотального разобщения, чувствуется острая необходимость в подобном единении — пусть всего на один час в темном пространстве театрального зала.
В основу первого пластического спектакля Даниила Зандберга легла повесть Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского» — история о семейной трагедии священника. «Васенька» получился пронзительным, незабываемым и, пожалуй, более светлым, чем сама повесть Андреева.
С «Шинелью» вышло наоборот. Гоголевская «Шинель» пропитана иронией, и в то же время эта история маленького человека рассказана с большим сочувствием, причем не только к нему самому, но и к окружающим его людям — ее жестокий мир не двуцветен, черное и белое распадаются на полутона, а добро и зло в нем, как и в жизни, тесно переплетены. Повесть мощно повлияла на развитие русской литературы и дала новые всходы. Известная фраза, часто приписываемая Достоевскому: «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"», — очень точно отражает суть. Постановка же выдержана в стилистике кошмарного сна, здесь нет оттенков и полутонов, лишь сплошная темнота. Забавное и доброе в процессе переноса на сцену из литературного первоисточника тщательно выпололи, а печальное, мрачное и жестокое — предельно акцентировали.
Впрочем, именно в этом виде спектакль как нельзя более точно попадает в нерв сегодняшнего дня. С 24 февраля темных красок в мире, кажется, стало несравнимо больше, и безжалостная и апокалиптическая «Шинель» очень точно отразила эти настроения, скорее всего даже предугадала их, так как, вероятно, постановка начала готовиться до печальных событий.
Выдержанное в темных тонах сценическое оформление минималистично, но очень выразительно. Шинель здесь из предмета гардероба превращается в полноценный персонаж — инфернального двойника главного героя, титулярного советника Акакия Акакиевича (Таави Тыниссон). Этот смысл был заложен и в повести, а в спектакле вышел на передний план и заиграл новыми красками.
По сути «Шинель» — театр одного актера, хотя в постановке заняты и другие артисты (Анти Кобин, Геттер Мересмаа, Евгений Моисеенко и Стеффи Пяхн), но все они присутствуют на сцене в жутковатых масках и лишь оттеняют главного героя.
В самом начале спектакля есть своеобразная отсылка к «Васеньке» — одинокий напуганный младенец, растущий в нелюбви и очень быстро убеждающийся в небезопасности и враждебности окружающего мира. На сцене появляется и мрачного вида демиург, слепивший себе на потеху уродливую глиняную фигурку. В финале он ставит эту фигурку на полку рядом с другими, замыкая тем самым круг жизни и смерти. И опять мрачный посыл точно отражает реальность: в условиях войны, наверное, примерно так себя и ощущает простой человек — беспомощной глиняной фигуркой, вылепленной кому-то на потеху.
Мир зандберговской «Шинели» — это мир, которым, как сказал мертвый лисенок в «Антихристе» Ларса фон Триера, правит хаос; это пространство, в котором маленький человек — бессильная глиняная фигурка — обречен страдать до тех пор, пока смерть не положит конец его страданиям. Здесь нет ни справедливости, ни милосердия (у Гоголя как раз милосердие есть, просто оно фатально запаздывает — как мы помним, генерал в конце концов пожалел главного героя и мучился угрызениями совести, узнав о его смерти), ни тем более любви.
Нужно признать, что из зрительного зала выходишь с чувством опустошения. Похожее чувство возникает, когда читаешь о военных преступлениях. Все так же погружается во тьму и, кажется, что миром действительно правит хаос. Однако хочется верить, что жизнь «победит смерть, а свет — тьму», и безжалостный мир «Шинели» останется лишь на театральных подмостках.