– Счет идет на единицы, сотни?
– По моим наблюдениям, счет идет уже на тысячи. Это серьезное изменение отношения за прошедшие семь месяцев. По сути, без введения визового режима, грузинские власти осуществляют фильтрацию людей на границе. Власти определяют, кого они хотят видеть в Грузии, и тех, чье пребывание недопустимо.
– Это касается только тех, кто уже пожил тут, или проблемы могут возникнуть и у первоходов?
– Есть достаточно много отказов во въезде и первоходам. Не секрет, что проблемы с попаданием в Грузию есть у жителей кавказских российских республик. Особенно у чеченцев.
– То есть, условных благополучных москвичей, которые рванули с детьми в Грузию на фоне новостей, это не касается?
– Москвичей это тоже касается. Просто в меньшей степени. Это касается всех русских. Просто к кому-то меньше внимания, к кому-то больше.
– А если человек на границе говорит, что Грузия для него – это лишь транзитная страна?
– У нас все решают офицеры на местах, прямо на границе. Тут все зависит от того, насколько человек будет убедительным, не будет вызывать каких-то подозрений у грузинских офицеров. Все зависит от исполнителя на месте.
– Можно ли оценить перспективы введения визового режима в привязке к выборам? Такие вещи в демократиях обычно связаны.
– До выборов сравнительно далеко. Выборы, и парламентские, и президентские тут будут в 2024 году. Вся ситуация, которая происходит в Украине, больно бьет по Грузии. Я уже не говорю о том, что Украина – один из основных торговых партнеров Грузии, и вся нынешняя война привела здесь к росту цен. Но в Грузии нет и ни одной семьи, которая бы не пострадала от оккупационных действий России. Будь то 90-е годы, будь то война 2008 года. Все-таки двадцать процентов Грузии остается под оккупацией. Примерно десять процентов являются беженцами от этих войн. Это большая проблема в Грузии. Повторение тех событий в большем масштабе в Украине вызывает понятные флешбэки у общества.