Великое посольство Петра Первого не имело прецедентов в истории: нигде и никогда монарх не отлучался за границу на полтора года ради того, чтобы посмотреть мир и научиться плотничать.
Царь-невидимка, или Туда и обратно
За 315 лет, прошедших с того дня, когда Великое посольство отправилось в путь (случилось это 9 марта 1697 года), оно успело превратиться в легенду, в которой зерна истины непросто отделить от плевел исторического лубка. Ясно одно: Петр с самого начала замыслил посольство как повод для знакомства с Европой и – кроме прочего – обучения нелегкому делу кораблестроительства. В 1720 году царь писал о себе в третьем лице: «В 1696 году началось новое в России дело – строение великим иждивением кораблей, галер и прочих судов. И дабы то вечно утвердилось в России... многое число людей благородных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного. И что дивнейше, аки бы устыдился Монарх остаться от подданных своих в оном искусстве и сам воспринял марш в Голландию, и в Амстердаме, на Ост-Индской верфи, вдав себя с прочими волонтерами своими в научение корабельной архитектуры, в краткое время в оном совершился...»
Гримасы и конвульсии
Общеизвестно, что царь намеревался путешествовать инкогнито, под личиной урядника Преображенского полка Петра Михайлова, и повелел подвергать цензуре все письма, исходившие из Москвы, чтобы никто в Европе не узнал о его задумке. На что Петр рассчитывал – непонятно: даже если бы никто не проболтался, не узнать русского самодержца было невозможно.
Судя по запискам современников, Петр, каким мы привыкли видеть его в фильмах, и реальный Петр – это «две большие разницы». Правитель России выделялся далеко не только громадным ростом: на правой стороне лица у него имелась большая родинка (видимо, художники опасались изображать ее на портретах), главное же, как писал английский епископ, Петр был «подвержен конвульсиям во всем теле, и похоже, что они сказываются и на его голове». Полагали, что государь пострадал от яда, которым его отравили при жизни брата. Левый глаз Петра смотрел неподвижно, его лицо то и дело искажали гримасы, левая рука и левая нога непрерывно дергались, и для того, чтобы это скрыть, Петр «сопровождал непроизвольные подергивания постоянными движениями тела»; как все это выглядело со стороны – пусть каждый представит сам.
Если прибавить к этим особым приметам эксцентричное поведение Петра, ни на миг не забывавшего, кто здесь царь, его природную горячность, усугублявшуюся неумеренным потреблением водки, бренди и перцовки (к ней Петр пристрастился в Лондоне), а также болтливость подданных, станет ясно, что сохранить инкогнито Петр не мог.
И четыре карлика
Все это, однако, не помешало 25-летнему государю за полтора года не только научиться строить корабли, но и укрепить связи с европейскими монархами, изучить множество наук и ремесел, ввезти в Россию новейшие технологии (корабельные пушки, якоря, компасы, телескопы, микроскопы, термометры, барометры, часы), а также уговорить поехать в Москву несколько десятков ученых и инженеров. Великое посольство должно было посетить Польшу, Австрию, Англию, Голландию и Венецианскую республику; не доехал Петр только до Венеции – его отвлек бунт стрельцов на родине. При этом царь объехал стороной Францию и с Королем-Солнцем так и не встретился.
Формально главой посольства стал Франц Лефорт, наместник Новгородский. «Вторыми лицами» были русские – наместник Сибирский Федор Головин и Волховский воевода Прокофий Возницын. В состав миссии вошли 20 знатных вельмож и 35 молодых россиян (в их числе Александр Меншиков), а также денщики, священники, толмачи, музыканты, певцы, повара, кучера, семьдесят солдат и четыре карлика. Итого – более 250 человек. С собой посольство везло разукрашенные жемчугом и драгоценными камнями шелковые и парчовые наряды, огромную партию собольих шкурок, сходивших в те времена за мировую валюту, большой запас меда, копченой лососины, а также любимый барабан Петра.
В России «на царстве» остались три регента, которым «подчинялся» истинный и.о. царя – князь Федор Ромодановский.
Охота на царя
В учебниках истории обычно пишут о том, как в Амстердаме Петр в качестве простого рабочего строил корабль «Апостолы Петр и Павел», как он встречался с немецкими курфюрстами, королями Англии и Польши, императором Священной Римской империи, как осмотрел музей-кунсткамеру в Дрездене и монетный двор в Лондоне, чтобы потом основать аналогичные учреждения в Санкт-Петербурге.
Но энергии у русского царя хватало и на многое другое. Он посещал фабрики, лесопилки, мануфактуры, ботанические сады и лаборатории, спускался в трюм китобойного корабля, чтобы посмотреть, как варят ворвань, учился чинить часы и изготовлять гробы, изучал фортификацию и баллистику (в Риге Петра, с рулеткой обмерявшего крепость, чуть не пристрелил часовой), а также гравировальное искусство (сохранилась гравюра Петра с изображением ангела, попирающего исламский полумесяц), встретился с изобретателем пожарного насоса, участвовал в морских учениях Ост-Индской компании, скупал картины – правда, не Рембрандта, а безвкусную маринистику...
Между тем весть о царе-невидимке стремительно распространялась по Европе, и на Петра стали «охотиться» как аристократы, так и обыватели. В Коппенбрюгге самодержца настигли вдова курфюрста Ганновера и супруга курфюрста Бранденбурга. Петр, до того с иностранными дворянками не общавшийся, спотыкался, краснел, бормотал по-немецки: «Я не могу говорить...» Но робость царя быстро прошла, и когда он в танце нащупал пластины китового уса в корсетах и закричал соратникам: «У немецких дам чертовски жесткие кости!» – дамы были в восторге. «Это человек совсем необыкновенный, – писала одна из них. – У него очень доброе сердце и в высшей степени благородные чувства... Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума».
Дептфордский разгром
Такое впечатление Петр произвел не на всех. В Лейдене в анатомическом театре царь рассматривал труп с раскрытыми мышцами и услышал вдруг, как русские вельможи нелестно отзываются о царском хобби. Рассвирепев, Петр подвел их к трупу и заставил рвать мускулы зубами; голландцы были в ужасе. К медицине Петр проявлял большой интерес, посещал прозекторскую анатома Рюйша (Рёйса) и увлекся хирургией настолько, что с той поры всегда носил с собой футляр с инструментами, при каждом удобном случае участвуя в операциях. На амстердамском рынке царь научился у бродячего зубодера вырывать зубы при помощи ложки и кончика шпаги. Упражнялся он на слугах.
Подивил Петр английских депутатов парламента, согласившись наблюдать за их работой лишь через слуховое окно на крыше здания. Хуже всего, однако, пришлось эсквайру Джону Ивлину, в дептфордском особняке которого Петр с товарищами поселился. Через три месяца русские уехали, а хозяин, навестив дом, схватился за голову: полы и ковры были перемазаны чернилами, голландские печи разбиты, окна выбиты, перины и простыни разодраны, картины продырявлены (они служили мишенями для стрельбы), полсотни стульев просто исчезло – возможно, ими топили печи; от сада, который хозяин выращивал 45 лет, не осталось вообще ничего, там «будто маршировал целый полк в железных сапогах». В итоге король выплатил эсквайру фантастическую компенсацию.
Велико же было удивление иностранцев, когда после безумного европейского турне царь-сумасброд за считанные годы превратил Россию в передовую европейскую державу...