Интервью ⟩ «Я хотела показать динамичную современную Россию, которая все-таки захлопывается». Режиссер из Эстонии задумала портрет, а написала реквием

Фото: Postimees

Сегодня, 29 апреля, на фестивале документального кино Hot Docs в Торонто состоится мировая премьера полнометражной картины прославленного эстонского мастера Марианны Каат «Последний реликт» (оригинальное название – Viimane Reliikvia). Фильм был снят в Екатеринбурге в конце 2010-х годов и рассказывает о мощной энергетике места и живущих там людей. Но эти прекрасные свойства ни к чему не привели. Rus.Postimees поговорил с режиссером о том, зачем делался этот фильм и для чего он нужен сейчас, несмотря на крушение всех надежд.

Эстонской публике, привычной к ноябрьскому празднику PÖFF и специальным док-фестам в течение года, уже не нужно разъяснять, почему неигровая эстетика часто затыкает за пояс высокобюджетные голливудские сказки. Нет ничего удивительнее самой жизни. Новая картина Марианны Каат рассказывает о надеждах на перемены в российском обществе, о поиске альтернатив, занимающем там людей и сейчас. Фильм исследует возможности и вскрывает причины, почему они так и не были реализованы. В эстонском прокате картина пойдеь с 11 мая.

Режиссер и продюсер документального кино Марианна Каат. Фото: Личный архив

- Как получилось, что вы, эстонский режиссер, поехали снимать в Екатеринбург?

- Я не сразу нашла тему. Сначала Светлана Стасенко хотела сделать фильм о Евгении Ройзмане и обратилась ко мне как продюсеру. Я даже получила здесь, в Эстонии, первые деньги на развитие проекта, но очень быстро поняла, что кино не получится. Ройзман в то время был главой города. За пределами России его знали мало, и достаточного материала для полнометражной картины я не увидела. Этот проект мы прервали, но город меня не отпускал, такая в нем энергетика. Я хотела сделать портрет России, но было не за что зацепиться. И тут одна моя немецкая коллега сказала, что в 2018 году будет 100 лет, как была убита императорская семья, и этой датой можно заинтересовать телевидение. И я в 2016 году поехала в Екатеринбург уже с этой темой. Она очень важна для города, и я поняла, что за два года пройти с нуля весь производственный цикл тоже не получится. Пришлось шире смотреть – искать, что для города характерно, какие там есть силы…

- Вы сказали, что хотели снять портрет России. Но Урал – это совершенно самостоятельный регион. С его помощью вряд ли можно сделать что-то подобное.

- Да, в общем, ни с одним регионом так нельзя (смех). Но что на Урале все особенное – это правда. У меня даже есть своя теория, почему именно там царя убили. Мне кажется, это была низовая инициатива. Там такая энергетика, что люди хотят сами решать, что им делать. Они и порешили…

- Во всех смыслах…

- Ну да, будет, как мы решили, и все.

«Последний реликт». Процессия с иконой, изображающей царскую семью. Фото: Baltic Film Production

Марианна Каат

1957 – родилась в Таллинне.

1976–81 – училась в Ленинградском Университете Театра, Музыки и Кинематографии (ЛГИТМИК), специализировалась на театроведении.

1981–82 – редактор информационного бюллетеня «Экран», выходившего при Управлении кинопроката ЭССР.

1983–85 – училась в аспирантуре ЛГИТМИК, защитила диссертацию о проблеме главного героя в эстонском игровом кино 1970-80-х годов.

1986–91 – редактор и ассистент режиссера объединения Eesti telefilm.

1995-1999 – байер программы закупок Эстонского ТВ.

1992-2003 – преподаватель медиапрограммы Международного университета Concordia.

Режиссерская фильмография: «Не только домашнее море» (1989, Mitte ainult kodumeri), «Своими словами» (1991, Oma sõnadega), «Фантомы Мариинки» (2006, Maria teatri fantoomid), «Копанка номер 8» (2010, Auk number 8), «Рабочее название: чудо-ребенок» (2012, Tööpealkiri: Imelaps), «Под полом» (2015, Põranda all), «14 падежей» (2017, 14 käänet).

- Почему фильм так называется?

- Когда я задумывала фильм к 100-летию расстрела Романовых, там все вертелось вокруг этих царских останков. В Екатеринбурге ходит много легенд об останках – связанных с подвалом дома Ипатьева и с местом, где бросили останки. Конечно, название отсылало к известному эстонскому фильму (Viimne reliikvia – историческая мелодрама Григория Кроманова, снятая на Таллинфильме в 1969 году и ставшая лидером союзного проката (44,5 млн человек) – прим. ред.), а когда ушла тема Романовых, я стала смотреть, работает ли название на другом материале. По-русски фильм в итоге называется «Последний реликт», и это работает, потому что уже включается память о демократической России, чей проект не сложился.

«Последний реликт». Паломнические практики памяти царской семьи - часть повседневности Екатеринбурга. Фото: Baltic Film Production

- Поясните, пожалуйста.

- Ну, тогда ведь выборы 2018 года приближались. И в Екатеринбурге у многих была уверенность, что Путин должен сам, по-хорошему уйти. Было много сил в городе, которые на этой волне пытались о себе заявить. Мой польский оператор, впервые попавший в Россию с моим проектом, говорил: «Я никогда не думал, что русские так любят демонстрации!» Было такое чувство, что люди ищут что-то. Потом это пошло на убыль. Последнее, что я снимала, было шествие за Навального в 2018 году. И такой энергетики там уже не было.

- Как вам удавалось договориться о съемках не только протестных акций, но и парадов с участием силовиков?

- Я сейчас вспоминаю все это и думаю: «Вот я молодец!» Муж говорит, что я и с мертвым могу договориться! Раз с церковью удавалось, чтоб нас пускали. Но с каждым приездом ощущалось, что люди все больше боятся брать на себя ответственность. Даже с хором, который в фильме поет, было так. Я его случайно услышала и восхитилась. Мы побежали договариваться, они с радостью, все отлично. Только условились о съемке – бежит взмыленный администратор: нам не разрешают так, надо через министерство согласовывать. Ну, мы и писали официальные письма от эстонской фирмы…

«Последний реликт». Бал кадетов военного училища. Фото: Baltic Film Production

- Не напрягались, что фирма эстонская?

- Мы этого ждали, но отказов не было. С полицией было интересно. Когда мы на улице снимали, к нам подходили и спрашивали: «вы пресса»? И, когда мы говорили: «нет, мы кино», к нам тут же теряли интерес. Я это уже знала наперед и всем говорила: «мы кино, мы кино». Я думаю, что у них есть инструкция насчет прессы - проверять документы, пробивать людей по базам. У прессы должна быть аккредитация, а у нас же не было ничего, мы просто снимали. Поэтому я дергалась поначалу, а потом поняла, что это работает, и осмелела. Я вам даже больше расскажу. Там был такой явный офицер спецслужб по фамилии Сорокин, который за всеми приглядывал. Без отдыха, без выходных - бедный человек. Он у меня все спрашивал, где кино показывать будут, а я откуда знаю? Ну вот, и мы на Первое мая решили снять парад. Хотели в центр площади встать, чтобы фронтально технику взять. Нам полиция говорит: не положено. Вижу: два чувака стоят посереди, я к ним. Один поворачивается - Сорокин! Я говорю: здрасьте! Второй такой: а это еще кто? Сорокин ему с уважением: это эстонское телевидение! Разрешили.

- Вы говорили в интервью, что работа ваша держится на эмпатии к героям. В этой картине тоже?

- Я ими восхищаюсь, очень люблю их. Эти люди просто не могут по-другому. Я когда-то снимала эстонских диссидентов, которые сидели в советские годы в зоне «Пермь-36». Я спрашивала у них: неужели вы тогда хотели что-то изменить? И мне один ответил: «Я не мог по-другому, мне было стыдно жить».

- Но они же не умеют мало-мальски вести себя друг с другом - собачатся, тянут каждый на себя одеяло! Это в фильме сразу бросается в глаза!

- Мне кажется, это характерный срез, говорящий о том, какие отношения нормализованы в российском обществе. Из этой наглядной иллюстрации можно сделать вывод, что надо, по крайней мере, учиться договариваться. Надо уметь слушать, находить компромиссы друг с другом. Только так можно осилить этот режим.

«Последний реликт». Положено или не положено - это часто основной вопрос. Фото: Baltic Film Production

- А Эстонии разве интересно, что где-то в России научатся договариваться?

- Во-первых, это все рядом с нами и никуда не денется. Во-вторых, мы ведь тоже через такое проходили, но договорились. У эстонцев есть одно важное качество. Мы можем ссориться, не соглашаться, но, когда наступает момент принятия решения, мы останавливаемся и принимаем его. Потом опять можно ссориться.

- Почему это так?

Это хуторское, наверное. Индивидуализм сдерживается лютеранской этикой – что ты работать должен, просто так тебе ничего не дается. А в России индивидуализм безудержный. Только я личность, только я имею право, я вам всем покажу!

- Эстонцам, по крайней мере, понятно происходящее в фильме. А что в нем удивит, на ваш взгляд, зрителя издалека – из Западной Европы, например?

- Я с нетерпением жду премьеры в Торонто, у нас там full house. Для меня это пока загадка. Но у меня был датский монтажер, и я по нему отслеживала реакцию. Он до работы над фильмом знал только, что в России есть Путин, и все. А теперь может консультировать по русскому вопросу. Мне хотелось сделать такую картину, чтобы ее и русские смотрели с интересом. Потому что, например, фильм «Навальный», который «Оскара» получил, сделан исключительно для западного зрителя. А в моем фильме есть умолчания, обход очевидностей, которые неинтересны для людей, имеющих отношение к России.

«Последний реликт». Виталик и Сережа - звезды Екатеринбурга, которые уверены, что всегда интересны «западному» зрителю. Фото: Baltic Film Production

- Я пытаюсь смоделировать сторонний взгляд и думаю: надо же, это какая-то дикая Россия, где ходят по улицам медведи, а тут какие-то небоскребы!

- Да, это была моя изначальная идея. Мне надоели фильмы о бабушках в бедной российской деревне. Я хотела показать абсолютно современную Россию, и Екатеринбург хорошо подходил по архитектуре, городской среде, энергетике, там молодежь не отличается от нашей. Потому что ведь в таком внешне цивилизованном контексте особенно сложно осознать российский тренд. С бабушками все понятно, а каково жить в современном динамичном городе, который, тем не менее, находится в буквально захлопывающейся, замораживающей себя стране?

- В фильме есть левацкая молодежь. У нее ничего так и не вышло…

- Да, все кончилось, не раскрывшись. Их активность начала усиливаться как раз на волне грядущих выборов. А потом-то что? Потом все ясно, никому ничего не разрешено. В какой-то момент их лидера запугали, и он вышел из этой игры. Вокруг него были школьники какие-то, они отпали, а потом его самого начали исключать из университета, он перевелся в другой, и все замялось.

«Последний реликт». Возрастная оппозиция стоит до конца и ходит по судам, потому что ей нечего терять. Фото: Baltic Film Production

- Напоследок спрошу о вас. Вы же на театроведении в Ленинграде еще учились и диссертацию защитили. Там же?

Я кандидат наук, да. Но мне надо было где-то работать, и, когда я вернулась в Таллинн, то попала на студию Eesti telefilm ассистентом режиссера. Первую картину я сделала потому, что из проекта буквально исчез режиссер – отправился в политику. Оператор слонялся по коридорам в недоумении, и я подхватила этот материал под гарантии, что смогу сделать, что захочу. Это был 1989 год, резко повысился интерес к этой части мира, и я в итоге с этой своей картиной (Mitte ainult kodumeri – фильм об экологии Балтийского моря – прим. ред.) побывала на множестве фестивалей. После своего второго фильма я ушла в декретный отпуск, а Eesti telefilm развалился, как и все советские структуры. Потом я вернулась в кино через отдел зарубежных закупок для ТВ и три года разъезжала по кинорынкам как байер. В 1998 году я сделала свою фирму, и первым моим проектом был док-сериал Loomaklinik, я для Kanal 2 сняла 125 серий. А с 2003 года, когда стало понятно, что мы вступаем в ЕС, я начала думать о европейских проектах. И сделала картину о петербургских балетоманах.

- Потому что учились в Петербурге?

- Да. И русский я хорошо знаю.

«Последний реликт». Бал в военном уяилище. Фото: Baltic Film Production

- Вы ведь поэтому и с Беларусью связаны как продюсер? Вы же делали картины с тамошним известным документалистом Юрием Хащеватским…

- «Площадь Калиновского» и «Лоботомию» мы делали. Первый – о выборах Лукашенко 2007 года, второй – по следам вторжения России в Грузию. Он вышел в 2010 году.

- Фильмы о вреде «русского мира», в связи с которым эстонцам и беларусам есть что сказать друг другу…

- Примерно, только у беларусов так и не получилось ничего, хотя там столько людей выходило – на порядок больше, чем в России.

- А почему не получилось, из-за мягкости темперамента? Из-за того, что настоящей ярости не было, как считаете?

- Ну, есть конечно, такой эффект. Очень они мягкие, терпеливые, сговорчивые. Я однажды ехала в Беларусь, и мне на границе говорят: вам нужна наша страховка, ее можно здесь же оформить. Страшно извинялись. Вышли три милейшие женщины, с их помощью я заполнила брошюру на несколько страниц. Пограничница мне скорбно так говорит: вам придется за это заплатить. Я отвечаю: ну, естественно, сколько это стоит? И она, опять извиняясь, очень тихо: «Два евро». Для меня это очень большой показатель. Они поэтому с цветами выходили к тем, которые со щитами и в масках. Непонятно, кто за этими масками, народ ли они вообще. Это точно не свои, это завезенные. Они наводят порядок, где надо. Были бы свои, Лукашенко бы не устоял.

- Удивительно, что вы все это так любите.

- Конечно, люблю. Я должна чувствовать то, о чем снимаю. О Китае я не смогу свое кино снять. Мне нужен очень близкий контакт с теми, кого я снимаю. Когда я в Екатеринбург приезжала, там сразу трубили сбор: «Марианна приехала!», и все шли гулять со мной, звали в гости. Говорили: у вас свобода, расскажи нам еще про нее… Мы жарили шашлыки в лесу, и звучали тосты, тогда – в 2017 году, о том, как дружно мы будем жить. Мне очень жаль тех, кто остался, кто не смог уехать. Я бы так не смогла жить, но я понимаю, почему они не уехали. Мне страшно за них. Если им грозит тюрьма или мобилизация, они однозначно должны бежать из страны.