«Часто заканчивают алкоголем, наркотиками, самоубийствами». Военный и психолог рассказали о проблеме, которая обострится в Украине после войны

Исследование, проведенное под эгидой Министерства охраны здоровья Украины, показало, что около 90% жителей Украины имели проявления хотя бы одного из симптомов посттравматического стрессового расстройства, а 57% граждан находятся в зоне риска его развития. О том, как можно решить эти проблемы, ведущий дискуссионной передачи Rus.Postimees «Украинская студия» поговорил с бывшим сержантом морской пехоты Украины Максимом Полупановым (позывной «Факел») и психологом из Киева Юлией Шуваевой.

Согласно данным Всемирной организации здравоохранения, 20% населения, проживающего в течение последних десяти лет в районах, пострадавших от войны, имеет различные формы психического расстройства: от легкой депрессии и тревожности до психоза. Почти каждый десятый имеет психическое расстройство умеренной или тяжелой степени. Эти цифры актуальны и для Украины, что подтвердили в украинском Министерстве охраны здоровья.

Как известно, полномасштабное вторжение России в Украину продолжается, эскалация набирает обороты. Полтора миллиона украинцев с оружием в руках находятся на передовой, десятки миллионов - перемещены внутри страны, либо стали беженцами в других странах мира.

В Украине понимают проблему и взялись за разработку Национальной программы психического здоровья. Но что делать сейчас, пока идет война? Как быть родным тех людей, которые вернулись с фронта или из плена и уже находятся во власти психических расстройств?

- Мой первый вопрос к тебе, Максим. Как ты можешь описать сейчас свое состояние? Ведь известно, что год назад, после службы в Мариуполе, ты освободился из российского плена. Как ты прожил этот год, как прошла твоя реабилитация?

М.П. - Ну я расскажу, как она происходила - поэтапно, сразу после моего освобождения. Сначала это было просто неверие в то, что со мной произошло. Это чудо какое-то, что я дома. И это тоже очень сильный стресс, это очень влияет на психику человека.

Второй этап - когда я прошел реабилитацию длительностью около месяца. Потом начались такие вещи: почему я выжил, почему меня освободили… Появилось какое-то чувство вины. Это очень тяжело переносится. И потом уже на фоне всего этого получается как бы взрыв: мысли хаотичные, сна практически нет, можно по двое-трое суток вообще не спать. Из-за этого психологическое состояние только ухудшается.

Для того, чтобы с этим бороться, нужно пройти прежде всего хорошую психологическую реабилитацию, поработать с психологами, со специалистами по работе с военными травмами. Кроме того, без каких-то антидепрессантов тут не обойтись, приходится проходить какой-то курс. Но опять же, все зависит от того, как человек приходит в чувство,  от его окружения, от отношений в семье, быта... И человеку необходимо выговориться.

- Прежде всего человеку надо, чтобы было куда вернуться, да?

М.П. - Да, главное общение с людьми, которые тебя понимают, поддерживают. А не с теми, которые что-то краем уха слышали и делают вид, что им интересно, а на самом деле ничего не поймут. На данный момент я чувствую себя уже намного лучше.

- Это очень заметно. Полгода назад я брал у тебя интервью и даже визуально замечаю изменения. Юлия, вопрос к вам: скажите, существует ли ПТСР среди мирного населения в Украине?

Ю.Ш. - Давайте сначала определим, что такое ПТСР. Потому что это посттравматическое стрессовое расстройство, это реакция организма на пережитое событие, в котором сам человек или его близкий принимал участие непосредственно. То есть то, что сейчас происходит с украинцами, может быть острой стрессовой реакцией, которая проходит после трех месяцев. А также дистрессовым расстройством, это такое состояние организма.

Но не ПТСР, хотя симптомы могут быть очень схожими. Говорить о ПТСР у людей, которые пережили формирующее событие, как, например, те, которые находились под оккупацией, над которыми совершалось системное насилие, угнетение в разных формах, мы сможем после войны. ПТСР развивается на сразу, а где-то после трех-шести месяцев после завершения травматичного события, а диагностируется оно исключительно психиатром.

Люди в Украине сейчас находятся внутри травмы. То есть травмирующее событие еще не закончилось, оно накапливается. Многие потеряли своих близких, дети, которые оказались в плену, потеряли родителей. Но это не будет самим ПТСР, потому что главным критерием, когда мы можем диагностировать расстройство, является непосредственное участие в событии.

- Максим, что более всего повлияло на твое расстройство: пытки в плену или травмы во время боевых действий в Мариуполе на «Азовстали»?

М. П. - Ситуация такая, что я уже с 2014 года, с самого начала был там. Так вот за эти годы до полномасштабного вторжения у меня в батальоне погибло 20 человек. А когда у тебя по 10-15 человек в день погибает, когда уходят ребята, с которыми ты много лет очень хорошо знаком, побратимы, хорошие военные специалисты, это все накапливается. А в спокойной обстановке вспоминаешь всех.

Хотя сотрясения мозга, которые получаешь во время боевых действий, они тоже оказывают свое влияние. То есть, к твоим воспоминаниям добавляются еще постоянные головные боли, шум в ушах, и одно усугубляет другое.

- Юлия, а к вам уже обращаются с такой проблемой гражданские?

Ю.Ш. - Сейчас вообще особый спрос на психотерапию. Людям нужна поддержка. Но я не работаю с острым кризисом, направляю таких к психиатру. Я работаю с людьми, которые утратили близких. Мы проживаем горе, работаем над депрессивными состояниями с детьми, которые потеряли родных, с людьми, которые потеряли дом.

- Максим, недавно я смотрел интервью с Богданом Кротевичем из полка «Азов», который сказал, что военным должны помогать психологи, которые прошли боевые действия, люди, которые на своей шкуре ощутили, что это такое. Это так?

М.П. - Не обязательно, чтобы он был военный, главное, чтобы он был специалистом именно по боевым травмам. У нас очень мало таких специалистов, которые должны сами пройти через все это. Я знаю подобные вещи в израильской практике, и нашим бы психологам у них поучиться. Я думаю, все у нас будет хорошо в этом плане.

- О том, что их мало, я часто слышал от военных в Украине. Юлия, скажите, что Украина или тот же Евросоюз могут сделать сейчас? Может, запустить какую-то массовую программу обучения в университетах? Ведь мы все прекрасно понимаем, что война рано или поздно закончится, и людей с ПТСР будут если не миллионы, так сотни тысяч точно.

Ю.Ш. - Перед тем, как ответить на вопрос, хочу сказать, что и израильские коллеги, и американцы, которые занимаются ПТСР, говорят, что они будут учиться у нас, потому что такого уровня насилия во время боевых действий они еще не встречали. Не всегда необходимо иметь боевой опыт; опыт работы с острой травмой - вот что важно. Психологу не обязательно нужно проживать стресс, хотя это облегчает задачу, и я понимаю военных, когда они так говорят.

Так вот с самого начала войны у нас было очень много приглашенных терапевтов, специалистов, которые нас обучали бесплатно - как работать в боевых условиях, как работать с различными травмами. И они сказали, что украинцы пишут свою историю в психотерапии.

- А хватает ли мощностей украинских высших учебных заведений, чтобы всех людей как-то систематизировать? В любом случае должны быть какие-то подготовительные моменты. Ведь человек не может просто взять и начать заниматься реабилитацией.

Ю.Ш. - В этом году в Украине просто бум на поступление для обучения психологии. Людей, которые работают с военными с 2014 года, было достаточно и до начала полномасштабного вторжения 24 февраля 2022 года. И они делятся своим опытом.

Что касается выпуска из вузов, то здесь человек вначале завершает образование, потом выбирает специализацию. А это от трех до пяти лет. То есть, если сейчас они начнут обучение, то завершат его лет через восемь. Поэтому сил нынешних психологов уже скоро будет не хватать: очень многие будут нуждаться в помощи.

И отвечаю на ваш предыдущий вопрос: государство должно заниматься просветительством и социальной поддержкой пострадавших.

- Чтобы не было потом вот этого «мы вас туда не посылали», как это происходило с «афганцами»?

Ю.Ш. - Ну, это интересный момент, ведь «афганцы» воевали не на своей территории. Люди, которые защищают свою землю, переживают симптомы ПТСР намного легче, чем завоеватели.

- Максим, хочу от тебя услышать совет тем, кто будет сталкиваться с военными с ПТСР. Может, семьям, государственным чиновникам, которые будут принимать этих военных с фронта. Что нужно делать?

М.П. - Многие из тех, кто вернулся, хотят изменить свою жизнь в корне. Семьям прежде всего надо морально поддержать все начинания таких людей. Чтобы все забылось побыстрее, чтобы этот военный не сорвался в пропасть. Потому что очень большой процент людей, страдающих ПТСР, заканчивают алкоголем, наркотиками, самоубийствами, разными преступлениями.

А государству... не знаю как в других городах, но в Киеве создан «Милитари хаб», где военный может получить любую профессию, любые навыки - все курсы для него абсолютно бесплатны. Потому что с фронта начнут возвращаться десятками тысяч, и каждому надо уделить внимание.

Мне нравится, например, как это сделано в полку «Азов». У них есть патронатная служба, которая занимается всеми вопросами. То есть как в американской армии, где тоже есть патронатная служба. Там военному не надо беспокоиться, чтобы пойти в банк или что-то еще такое, за него все это делается. Он занимается своей военной работой. И когда люди начнут возвращаться, эта патронатная служба начнет заниматься реабилитацией этих людей, их возвращением  в мирную жизнь. Это очень сильная организация, поэтому я хотел бы, чтобы и у нас в вооруженных силах такие службы работали.