Херсонец, прошедший российский плен: СИЗО в Чонгаре – это фабрика заработка на судьбах людей

В любимом Херсоне. Фото: Личный архив Алексея Барчука

Процесс обмена пленными между Россией и Украиной стоит на месте четвертый месяц подряд. Но если военнопленных на локальном уровне еще как-то меняют, по договоренностям между отдельными враждующими подразделениями или в специальных пунктах линии разграничения, то по гражданским все намного сложнее. Никто точно не знает, сколько граждан Украины не из числа военнослужащих пребывают в местах лишения свободы на территории Российской Федерации или на оккупированных Россией территориях Украины.

В каждом обмене на сотню военнопленных лишь несколько человек могут быть из числа мирного населения. Более того, Россия всячески препятствует процессу освобождения населения из плена. Большинство не комбатантов, которым удалось вырваться на свободу, смогли это сделать лишь благодаря выкупу за твердую и конвертируемую западную валюту и иные материальные средства – автомобили, оргтехнику, сельхозтехнику и много чего еще.

Мне удалось пообщаться с одним из таких вырвавшихся – жителем Херсона Алексеем Барчуком, который пробыл в плену у россиян 405 дней. Сейчас Алексей в безопасности в Эстонии. Мы проговорили около двух часов, и все это время я силился понять, как этот добродушный и совершенно простой человек смог пережить все то, что выпало на его долю за последние два года. Но Алексею повезло, его родственники приложили все усилия, в том числе финансовые, чтобы освободить его, тогда как у многих тысяч пленных украинцев такой возможности нет.

Компьютеры

– Алексей, как вы попали в плен?

– Мой племянник работает в пенсионном фонде Херсонской области. До войны он был заместителем начальника областного отделения фонда. Когда началось полномасштабное вторжение, он решил остаться в городе. В пенсионном фонде все знали, что он остался в Херсоне. Начальство ему прислало электронный лист с приказом спасти оргтехнику. Прямо в буквальном смысле слова вывезти из офиса пенсионного фонда максимальное количество оргтехники.

А у второй жены моего старшего брата квартира буквально в двух кварталах от этого здания пенсионного фонда. Сергей там поселился и стал понемногу вывозить технику. Это происходило где-то около двух месяцев. Так было вывезено около 30 компьютеров. Но потом он перестал выходить на связь. Мы подумали, что, может, где-то затаился, спрятался, почувствовал слежку или еще что-то.

Тогда мы решили перепрятать эту оргтехнику. Сейчас я понимаю, что это было неправильное решение, потому что из него все равно бы выбили все, что он может знать. Но мы все-таки сделали одну ходку с техникой. У меня как раз есть квартира в ремонте в доме, где никто не живет. У меня были ключи и от подъезда этого дома, поэтому я решил, что там можно будет надежно спрятать те компьютеры.

На второй ходке нас уже ждали. Может быть, они нас и раньше пасли, а может и случайно совпало, что мы с ними там столкнулись. Когда нас взяли и завели в эту квартиру, то Сергей (племянник) был уже там. Я не знаю, пытали они его или нет, но, тем не менее, когда мы уже общались с ним позже, то он сказал, что пытки были. Его душили, угрожали семье, перед этим был обыск у его матери, у которой проблемы с сердцем.

– А зачем вы эти компьютеры вывозили? Там была какая-то важная информация или что-то еще?

– Как говорил мой старший брат, мы могли бы обменять те компьютеры на племянника в плену. Это сейчас я понимаю, что это была просто глупость, но тогда нам казалось, что это вполне реально и осуществимо.

– Как события разворачивались потом?

– 21 июля 2022 года нас арестовали, забрали три наших автомобиля: у брата, его жены и у меня. Впоследствии на моей машине ездил начальник Днепровского РОВД (отдел полиции), я лично видел. Нас арестовывали какие-то люди с автоматами, в камуфляже все, общались между собой с ярко выраженным российским акцентом, но кто они были, ОМОН, полиция, ФСБ или Росгвардия, я до сих пор не знаю.

Нас привезли в Днепровское РОВД, заставили выгрузить компьютеры. Меня на ночь закрыли в комнате для следователя, где есть небольшая клетка для подследственных. Маленькая такая клетка, где-то метр на два, с металлическим столом и стулом, прикрученным к полу. И меня туда на всю ночь закрыли, а моего друга Олега, который нам помогал, его пристегнули к батарее, где он просидел всю ночь. Старший брат провел ночь в камере КПЗ (камера предварительного заключения).

– Как долго вы находились в таких условиях?

– На следующий день меня и моего друга Олега подселили в камеру к моему старшему брату Артему. Это была одноместная камера, где были только одни нары. Там был умывальник без воды. Нам воду приносили в пластиковых бутылках. Туалет источал такой запах, что становилось дурно. Дырку туалета мы затыкали пластиковой бутылкой, потому что не могли заснуть от такого запаха.

И периодически к нам подселяли всяких алкоголиков и наркоманов. Иногда у нас в камере было по 5 человек.

– Какая площадь камеры была?

– Ну, где-то два с половиной метра на три. Я спал на нарах, мой брат спал под нарами. Когда было много народу, мы с братом спали на этих нарах вдвоем вальтом.

Несмотря на то, что это было лето, по ночам в камерах было очень сыро и холодно. Никакой вентиляции, было окно только в соседнюю камеру. А в соседней камере сидел Сергей, с несколькими другими подозреваемыми.

– Пока вы там были, вас кто-то разыскивал?

– Да, моя жена нас сразу нашла там. На следующий день начала сразу передачи приносить. Она принесла нам одеяло, туристические коврики, спальники, мы могли на пол постелить и ребята, которые попадали к нам в камеру, могли хотя бы как-то лежать на них.

– Сколько всего вас было арестовано?

– В плену нас было пятеро: я, мой друг Олег, мой старший брат Артем со своей женой и Сергей – его сын, который, собственно, и работал в том пенсионном фонде, из-за которого случился весь сыр-бор.

– Что было на допросах?

– Первую неделю допросов вообще не было. Потом меня вызвал следователь, у которого был мой телефон. Он просто фиксировал «факт нарушения российского законодательства». Кража в особо крупных размерах государственного имущества. А следователя, который вел наше дело, я увидел вообще через месяц. Молодая девушка. Только меня завели в кабинет, она сразу начала мне угрожать: вам угрожает десять лет с конфискацией имущества.

Я у нее спросил, что я у российского государства украл? Компьютеры, отвечает она. Ну я ей говорю, подождите, эти компьютеры России не принадлежат, они стоят на балансе пенсионного фонда Украины. В общем, она мне так и не смогла ответить, что же я украл у Российской Федерации. Но все равно, вам грозит 10 лет, статья 158, УК РФ, пункт 4: кража государственного имущества в особо крупных размерах в составе организованной преступной группы.

Я подписал, но с допиской, что с этим обвинением я не согласен. Я прекрасно понимал, что если не подпишу, то придут дядьки, оденут мне пластиковый мешок на голову и потом все равно подпишу. Потому что у меня уже было, когда меня арестовывали, меня кинули в багажник, там продержали и когда открыли, то говорят: ну что, где компьютеры и твоя машина? Я им сказал, что у меня нет машины. На что мне в ответ: мы сейчас тебе прострелим коленку, и все равно скажешь. Тогда я понял, что с ними бесполезно говорить о каких-то там правах.

– Что вы делали в застенках все эти дни, чем занимались?

– Когда нас перевели в Чонгар, там был яркий свет и можно было читать. Моя жена Наташа нам передавала книги. Сидели, разгадывали кроссворды. Ну и ловили ухом, что там снаружи творится, где прилеты и так далее.

– Были прилеты в Чонгаре? (этот населенный пункт расположен в районе администраттивной границы Херсонской области с Крымом)

– Да. Точно могу сказать, 22 июня около 5 утра был прилет в Чонгаре на мост, который был между Чонгаром и Крымом. И периодически были прилеты где-то рядом.

– Зачем вас перевезли аж в Чонгар, за десятки километров от Херсона?

– Нас отвезли сначала в Олешки, там мы провели три ночи, а оттуда Росгвардия нас перевезла в Каланчак. А в Чонгар нас перевели, возможно, потому, что они там строили большое новое СИЗО. Возможно, им надо было его заселять кем-то. И, возможно, с нас просто начали, потому что, когда я 31 августа освобождался, то изолятор работал на полную, все камеры были заселены. По крайней мере, на нашем этаже я не помню, чтобы были пустые камеры.

– Это новое отдельное здание с фундамента, или как-то еще?

– В 2014 году это было общежитие пограничников и таможенников, до того там был какой-то техникум. Там были учебные классы и общежитие.

У нас была четырехместная камера, площадью где-то 3 на 4 метра. Туалет, умывальник, железный стол. Но там хотя бы было место для прохода посередине, можно было гулять от окна до дверей. Но окно, это, конечно, условно сказано, оно было закрыто железным щитом. Лишь небольшой лучик света сквозь него мог попадать в нашу камеру, а так солнца мы вообще не видели. За все время нахождения в Чонгаре на прогулку нас ни разу не выводили.

– Я слышал, что по вашему делу был суд. Как проходил судебный процесс?

– На суд нас возили в Геническ. Я так понял, что там были российские судьи и прокуроры. Те, что приезжают подзаработать.

Я очень благодарен нашему адвокату, он сам из Херсона, который поднял шум. По нашему делу было много нарушений, не было никакой описи конфискованного имущества, ничего. Он обо всем этом говорил на суде, и прокуроры сильно нервничали по этому поводу. Мне показалось, что они тогда пытались показать, что начинается работа в каком-никаком, но правовом поле, хоть и российском. С того момента наше дело пошло быстрее.

Удивительно, но наш адвокат добился ослабления статьи. Вместо 158 переквалифицировали на 160 статью, по которой можно быть на домашнем аресте, и по этой статье троих из нас выпустили на домашний арест. Меня с Сергеем оставили в застенках. Был другой судья, на которого никакие аргументы не действовали, и он просто принял решение оставить нас в СИЗО.

– Как вы считаете, почему?

– Думаю, что нас просто держали в заложниках. Хотя убежать там было просто нереально, кругом блокпосты. Трем нашим освобожденным под домашний арест моя жена сняла дом, и им даже за калитку нельзя было выходить. Там установили камеры наблюдения, каждый шаг был на виду.

Кроме того, Сергею (племяннику) предлагали сотрудничать, но он отказался.

– В каком виде предлагалось сотрудничество?

– Ему предлагали работать в пенсионном фонде Российской Федерации в Херсонской области.

– В чонгарском СИЗО были пытки по отношению к вам или другим пленным?

– Изначально происходит так называемая «прописка», нас приняли очень жестко. Нас всех согнули буквой зю, заставили раздеться догола, смотрели наколки, били дубинками, но не по лицу, а только по телу, рукам и ногам. И все это дело повторялось периодически: выгоняли в коридор, раздвигали ноги, снова надо было стоять в позе зю, затекали ноги, руки, все тело.

И еще говорят, упадешь – вообще забьем.

– Зачем они это делали?

– Наверное, чтобы мы не сильно возмущались. Среди нас было много уголовников, которые сидели при Украине, ну а там были другие порядки, конечно, у них было побольше прав. Они нас сразу поставили на место, вы тут никто и звать вас никак. Если надо, забьем до полусмерти.

Такое происходило по несколько раз на день. В самом начале такое могло происходить до пяти раз в день. Нас выгоняли в коридор под предлогом досмотра камеры, били снова, хотя что там досматривать, камера микроскопическая.

– Над вами издевались только русские или среди них были и коллаборанты?

– Вся охрана в Чонгаре – это были коллаборанты. Начальник СИЗО Тютюрай был тюремщиком в Херсоне. (Олег Тютюрай был заместителем начальника херсонской колонии по персоналу. Украинским судом был признан виновным по статье коллаборационизм – сотрудничество с агрессором, и осужден на 14 лет тюрьмы с конфискацией имущества - прим. ред.)

Начальник отряда Селюк Антон Владимирович был начальником отряда в СИЗО на Перекопской. (СИЗО по улице Перекопская, 10, в городе Херсон - прим. ред.).

Но нас приезжал бить их спецназ, они разговаривали на чисто русском языке. Вот они били сильнее всех. Они приезжали сначала два раза в неделю, потом только раз в неделю.

Но еще с Днепровского РОВД Херсона мы заметили, что как только у Украины были какие-то успехи на фронте, у них сразу проявляется жестокость по отношению к нам. То же было и в Каланчаке, где нас охраняли только русские. Только где-то что-то произойдет на фронте, плохое для русской армии, сразу заставляют учить гимн, бьют током и так далее. Они просто ненавидят украинцев.

Но как только на фронте все ровно, то они нормальные. Помню, нам один русский солдат – башкир – показывал на телефоне, как ВСУ заходили в Херсон.

– Военные или политические заключенные были в этом СИЗО?

– Про украинских военных не слышал, но были российские военные заключенные, которые что-то где-то натворили. Из политических я знаю только одного – это мэр Херсона Игорь Колыхаев. Он какое-то время содержался в камере напротив нашей. Я точно знаю, что это он, потому что мне через кормушку удалось увидеть его лицо. (10 июня 2022 года на портале Rus.Postimees вышло интервью с мэром Херсона Игорем Колыхаевым. Позднее он исчез. 13 сентября 2022 года Красный крест подтвердил, что Игорь Колыхаев удерживается российской стороной в статусе пленного - прим. ред.)

У меня была открыта кормушка и ему открыли кормушку, ему передавали бритву, кажется, чтобы он мог побриться.

Когда Херсон был оккупирован, при нем все коммунальные службы работали, ездили маршрутки, троллейбусы, работали водоканал, РЭС. Даже отделение Приватбанка работало, и туда можно было пойти и снять с карточки деньги.

– Как думаете, он до сих пор там?

– Нет, его вывезли 29 июня. Я запомнил дату, потому что мне стало интересно. Возможно, его уже вернули туда, но до 31 августа его еще не было.

– К нему было такое же отношение, как и ко всем остальным заключенным?

– Нет, он был что-то вроде ВИП-заключенного. В четырехместной камере он сидел один. На допросы никуда его не выводили, еду ему приносил человек не менее, чем помощник дежурного. Всем вот этим коридорным это не доверялось.

На свободу за семь тысяч долларов

– Как происходило ваше освобождение?

– Все вышло очень спонтанно. Когда судья второй раз отказался освободить нас под домашний арест и продлил мне содержание под стражей до октября, вдруг 30-го августа во второй половине дня приезжает следователь и говорит: ты хочешь завтра выйти на свободу? Я ему говорю: конечно, хочу. Ну, тогда поехали, отвечает тот. Он берет Сергея, и мы едем в дом, где на домашнем аресте находятся Артем, Лида и Олег. На месте уже находился адвокат.

Там мы узнали, что нам уже сменили статью на 165, по которой можно закрыть дело по соглашению сторон. То есть, у них закон как дышло, куда повернешь, так и вышло (улыбается). И мы стоим в непонятках, почему нас освобождают. Нам выдали документы, что у нас нет судимостей. Пришел адвокат и говорит, что его поставили в очень узкие рамки принятия решения – с каждого по 5 тысяч долларов (адвокату по 2 тысячи долларов за каждого). Если не заплатите, то дело возобновят.

День освобождения. Фото: Личный архив Алексея Барчука

Деньги прислал мой сын, он уже много лет работает за границей, он переслал деньги нашим друзьям, которые передали их адвокату. Это такие люди, которые в Украине принимают деньги из-за границы, потом звонят в Россию, подтверждают получение денег, а человек в России отдает рублями.

Но я не могу назвать услуги адвоката выкупом, потому что, действительно, как мне кажется, он проделал хорошую, большую работу.

– Это похоже на бизнес на людях.

– Да, они (российские силовики, судьи, прокуроры) приезжают туда зарабатывать. Как и начальник Днепровского РОВД, который, как мне стало известно позже, приехал из Донецка. Он коллаборант еще с 2014 года. Старший следователь Ирина Владимировна, она из Крыма приехала. Остальные, я не могу сказать, но у меня забрали ноутбук и мой телефон, я сильно переживал, что там начнут смотреть мой телефон, мою историю фейсбука, когда мы тринадцатого марта ходили, отмечали день освобождения от фашистов. Думаю, ну все, сейчас меня ФСБ как возьмет в оборот…но, нет, три дня проходит, неделя прошла, и никто меня не трогает. А потом я свой телефон увидел у одного из коллаборантов. Он просто его забрал, перепрошил и спокойно им пользуется.

По сути, это меня спасло, так что я даже не могу на него пожаловаться. В какой-то степени я ему даже благодарен, что он оказался таким жадным.

– Почему так долго вас держали в плену?

– Ну, я так думаю, что почти сразу наше дело получило резонанс. Наши родственники начали бить во все колокола, моей жене звонили журналисты даже из США. У моего брата забрали много денег, он бизнесмен. У него там в доме обыск был, забрали все, даже камеры видеонаблюдения. Была бы будка у собаки, наверное, и ее бы забрали.

Мне в этом плане повезло, потому что я сказал им не адрес проживания, а адрес регистрации. А прописка у меня в обыкновенной квартире, там, где жила дочка с внуком. Они туда даже не приехали. У меня забрали только то, что было при себе: машина, телефон, ноутбук, деньги.

– Как вы оказались в Эстонии?

– Когда адвокат отдал мне все документы, то мы сразу выехали в Симферополь к друзьям. Там, буквально где-то два-три дня в себя приходил еще, искал лучшие варианты, как уехать, и 20-го сентября через Крымский мост и Кавказ выехал в Грузию. У них есть специальные перевозчики, которые из Крыма возят прямиком в Грузию. Российскую границу я прошел более или менее, благодаря справке о несудимости, и хорошо, что у меня был заграничный украинский паспорт, благодаря которому я смог въехать в Грузию. В Тбилиси я уже сел на самолет и с пересадкой в Риге я долетел до Таллинна.

Любимое место Алексея Барчука в Эстонии. Площадь Вабадузе, декабрь 2023. Фото: Дмитрий Мороз

Мой друг Олег и Сергей въехали в Украину через Сумскую область, там, оказывается, есть пункт пропуска. Мой брат Артем с женой Лидой в Польшу поехали. В Эстонии мы сейчас всей семьей: я, жена, дочка и двое внуков.

– А почему Эстония?

– У меня здесь родственники живут еще с восьмидесятых годов прошлого столетия. Они помогли нам с жильем, адаптироваться. Я сейчас ищу работу, встал на биржу труда в Кассу по безработице, но что-то с работой мне туговато пока что. Я строитель с большим опытом, но мне тут предлагают работу с 7 до 19, семь евро в час, но я такую работу не вытяну, все-таки мне не 20 и даже не 40 лет. Но я надеюсь, что найду что-то, не вешаю нос. Потому что я хороший строитель, в Херсоне очередь была на меня.

– Вам нравится в Эстонии?

– Да, но я человек очень домашний, очень люблю свой город Херсон. Мне нравилась моя дача на берегу Днепра, которую сейчас смыло водой, после подрыва Каховской ГЭС. Я там рыбачил постоянно. Но, надеюсь, что еще не все потеряно, получится восстановить все. Мои родители переехали в Херсон, когда мне было три года, я, кроме Херсона, в своей жизни ничего не помню.

«Нет ничего лучше рыбалки». Фото: Личный архив Алексея Барчука

– Как вы вынесли все это? Все-таки сидеть больше года, это очень тяжело психологически.

– Да, это ужас как непросто. Но, смотрите, таких, как я, у них там практически все СИЗО забито. Есть ребята гораздо моложе, которых били сильнее, издевались над ними намного больше. Может, это меня как-то и сдерживало, потому что они, может, ждали от меня какую-то помощь, может, как от старшего товарища. Поэтому я сам себе не давал такой возможности – раскисать, и ребят поддерживал, старался, как мог. А вообще, если честно, вы меня в тупик поставили этим вопросом, но даже если через три года меня спросят, как я это все выдержал, я, наверное, не смогу ответить на этот вопрос.

Но психологически надломленных людей было много. Люди впадали в полную фрустрацию. Им уже было все равно на любые пытки, избиения, издевательства. Но лично я старался делиться с людьми положительными эмоциями, отрицательных в тех реалиях было и так достаточно.

Когда были прилеты по ним, мы старались шутить на эти темы, или, например, если самолет пролетал над нами, мы радовались, потому что это значит, что война идет, что Украина сопротивляется.

– До полномасштабного вторжения, до войны с Россией, как вы относились к русским, к России в целом?

– Я относился нормально. В России у меня родственники. Если бы кто-то в 2012 году сказал мне, что будет война с Россией, я бы минимум ему не поверил, а максимум – дал бы в морду. А сейчас я уже не хочу даже слышать о России, я там был больше года, мне не понравилось.

– Вам попадаются в Эстонии сторонники Путина? Как вы реагируете на них?

– Открыто их не видел, не попадались пока что. Но когда я слышу в магазинах русскую речь, с оканьями и аканьями, характерными россиянам протяжными гласными звуками, то невольно мурашки бегут по спине, меня начинает коробить. Человек, может быть, и хороший, может, даже ВСУ помогает, волонтерством занимается, но я не могу ничего поделать с собой, от одной речи российской мурашки по спине идут. Я не знаю, когда пройдет эта травма.

Место, вызывающее тяжелые воспоминания. Алексей Барчук возле посольства России в Эстонии. Фото: Дмитрий Мороз

Ольга Скрипник, глава правления Крымской правозащитной группы: 

Правозащитница из Крымской правозащитной группы Ольга Скрипник. Фото: Станислав Юрченко

«Большинство СИЗО на оккупированных территориях – это пыточные, со специальными помещениями для этого, устоявшейся практикой пыток и так далее.

Первая причина удержания гражданских в местах несвободы лежит в плоскости политики геноцида, уничтожения украинского народа, стирания идентичности. Они просто могут это делать. Но у нас есть женщины, которые держались в плену лишь для сексуального насилия над ними, например. Плюс эти люди – банальный ресурс для зарабатывания денег. Пока идут, так называемые следственные действия, грабится все имущество «подследственных», родственники платят за передачи еды, одежды и даже писем. Кроме того, оккупационные власти репрессиями пытаются запугать местное население, чтобы у людей не возникало желания сбиваться в партизанские отряды, или еще каким-то образом сопротивляться оккупантам.

Гражданские пленные – одни из самых бесправных на этой войне. Россия не признает, что она удерживает их. По этой категории людей задействованы очень слабые международные механизмы. Многих гражданских, особенно мужчин, Россия потом вносит в списки военнопленных, ко многим из них не допускается Красный крест, иные международные гуманитарные организации. В то время как по военнопленным есть четко установленные процедуры, созданы переговорные организации, Россия их признает, и процесс обмена плохо, но идет.

В Украине очень мало пленных гражданских, интересных российской стороне, а украинских гражданских в плену у России – тысячи. Однако на сегодняшний день мы не знаем точного количества таких пленных. Мы обнаружили 120 гражданских пленных в СИЗО Симферополя, вывезенных с юга Украины. А за последний год русские только в Симферополе открыли два новых СИЗО официально. Это говорит о том, что они продолжают вывозить людей до сих пор. В статистике мы опираемся на данные о пропавших без вести, которых насчитывается около 25-ти тысяч людей. Но, опять же, это все лишь приблизительные цифры».