Геннадий Афанасьев: «После «бронзовых событий» русские стали мудрее»

Геннадий Афанасьев Фото: Алексей Старков

...тем не менее, у русской общины Эстонии нет единого, сплачивающего интереса, считает заместитель председателя совета Социал-демократической партии, политик из Ида-Вирумаа Геннадий Афанасьев. Напомним, что недавно СДПЭ объединилась с Русской партией Эстонии (РПЭ), заместителем председателя которой Афанасьев являлся.

«Социальный заказ» на интеллигенцию

– Целый ряд событий последнего времени говорит, что в русской общине, кажется, что-то меняется. Активизировавшаяся полемика вокруг русской школы, волна митингов и забастовок, слияние РПЭ с социал-демократами и даже ряд гражданских инициатив в городах Северо-Востока, будь то недавние поиски девочки в Нарве или сбор подписей за перенос шоссе в Силламяэ... Все-таки находимся ли мы на некоем новом этапе развития русской общины Эстонии?

– Я бы не стал связывать это с русской общиной, а сказал бы, что это больше связано с развитием гражданского общества Эстонии в целом. Те примеры, которые вы привели, охватывают ведь не только русских, а вообще всех проживающих в Эстонии. В нашем государстве активизировались именно гражданские слои населения, которым очень долго говорили «ваши проблемы – это ваши проблемы», и люди наконец-то поверили, что это так и, кроме нас, их никто решать не будет.

– Ну а русский компонент гражданского общества – он тоже «проснулся»?

– Если смотреть на уровне семьи, то этот компонент всегда существовал и будет существовать, потому что связан с родным языком. Если на уровне государства, то здесь говорить о русском компоненте очень сложно, поскольку люди, которые причисляют себя к русским, неоднородны по своей структуре, по социальному статусу. И государству в течение 20 лет удавалось эту раздробленность каким-то образом сохранять и не давать появляться общему интересу многих слоев. О чем можно говорить сегодня? О том, что русские люди, которые живут в Эстонии, ищут свое место в Эстонии. И находят каждый по-своему.

– Общего интереса нет?

– Как показала практика, общего интереса нет.

– Выжить, сохранить русскую школу, сохранить язык – разве это не общие интересы?!

– Хороший вопрос. Выжить – ну, каждый выживает по-своему. За 20 лет, можно сказать, сменилось уже два поколения. Людей, которые имеют опыт жизни при Советском Союзе, становится все меньше. Вырастает молодежь, которая этим опытом не обременена, не знает другой ситуации, и для нее жизнь в Эстонии – это нормальное явление, она чувствует себя как рыба в воде. Здесь вопрос выживания, наверное, не стоит.

Во-вторых, русская община понесла очень сильные утраты в 1994-1996 годах. Тогда в первую очередь уезжала интеллигенция. И не только уезжала, а ее сознательно выдавливали. То есть те, кто мог бы генерировать идеи, анализировать ситуацию, подсказать выход, как правило, оказались за пределами Эстонии. Соответственно, остальная масса была дезориентирована. Да и все силы у оставшихся уходили на то, чтобы справиться со стрессом от этой уникальной ситуации – не ты уехал из страны, а страна взяла и ушла от тебя.

– На ваш взгляд, сегодня задача восполнения утраченной интеллигентской прослойки в русской среде (о ней, кстати, говорят и эстонские политики, в частности Яак Аллик) решилась, решается или к ней даже не подступаются?

– То, что мы называем «русской общиной», – на самом деле, разрозненные группы по интересам. Этакая мозаика. И все эти интересы – они хаотичны, как броуновское движение, нет направленного потока. А если нет русской общины, то нет и прослойки, которая представляет общинные интересы. Интеллигенция всегда считалась совестью общества. А чтобы стать совестью общества, надо, чтобы это общество было и был социальный заказ. Вот этого заказа сегодня у русской общины нет.

– А разве, скажем, политика интеграции – это не социальный заказ со стороны государства? Пусть рожденный не в среде самих русских, но – для русских?

– За что лично я благодарен государству, так это за то, что в 94-96-х годах оно сделало из меня русского. Я был гражданином СССР, жил с уверенностью, что «все люди равны, все люди братья», с дворового детства был двуязычен. И вот эта первая националистическая «пена» 90-х годов – она сделала из меня русского человека. То есть я осознал, что я русский (смеется).
Что касается интеграции, то, на самом деле, у нас под этим термином кроется представление государства о том, какими должны быть здешние русские. Но это видение – однобокое. Любая интеграция подразумевает диалог. А вот этого диалога не было, и мнения самих русских здесь не спрашивали. Поэтому-то, в принципе, и признано, что интеграция в том виде, в каком ее мыслило государство, провалилась.

– Через месяц исполнится пять лет «бронзовым событиям». На ваш взгляд, за это время русская община – ну, или «сумма русских» – как-то изменилась и куда дело движется?

– Я думаю, что русские стали мудрее.

– «Мудрее» – в смысле боязливее?

– Взвешеннее. Мне показалось – по крайней мере, из общения со своим окружением, – что они перестали верить на слово той же власти. Если раньше было молчаливое доверие, то, на сегодняшний момент, появилось больше людей, мыслящих критически, которые стали взвешивать и оценивать – а правду ли говорит нам власть? Причем так люди стали относиться и к Таллинну, и к Москве. А раз так, то и больше стали решать сами, не идя на поводу, скажем, у телевизора.

– Стало уже общим местом: «Русские тут «голосуют ногами», мечта любого школьника с 14-15 лет – уехать». Может, эти самостоятельные решения и принимаются в пользу отъезда отсюда?

– Уезжает, наверное, молодежь. Пожилые не уезжают, потому что срываться с места смысла нет. Уезжает тот, кто видит свое будущее в несколько ином свете, чем предлагается здесь государством. Хотя в основном люди отправляются за границу не по политическим, а по экономическим соображениям. Но, как показала практика, многие со временем возвращаются, потому что везде экономическая ситуация плохая. Социология утверждает – разницы между русскими и эстонцами нет, уезжают в пропорциональном отношении одинаково.

Дать слово профессионалам

– Вокруг русской школы уже с год с треском ломаются копья. Что, по-вашему, ее ждет?

– В том, что происходит вокруг русской школы, очень слабо представлены учителя, ученики. И где общественность? Где митинги на улицах, наконец? Этого нет. Значит, на самом деле, тему все-таки больше раздувают политики, которые решают свои задачи. И яркий тому пример – Таллинн. Очень много говорили о частной гимназии, а пока на горизонте всего одно такое учебное заведение.

Если частная русская гимназия появится за счет частных средств и даст выбор лучших возможностей для обучения – ради Бога. Но сегодня политики ничего, кроме понижения статуса школы из государственной в частную, не предлагают. Потому и нет этому начинанию волны учительской и ученической поддержки: всем понятно, что государственная школа по статусу выше и больше защищена, чем частная.

Во-вторых, если с предложением о частной школе выходит муниципалитет, это однозначно воспринимается как противостояние двух уровней власти – государственной и местной. А после 2007 года люди устали от противостояния. Они хотят начинать строить жизнь на позитиве, понимая, что худой мир все-таки лучше доброй ссоры.

Наконец, ведь опыт создания русской школы уже был – и в Таллинне, и в Нарве. Это был 2000 год, когда российское посольство вышло с инициативой создания русских лицеев. У власти тогда были центристы, была политическая поддержка со стороны России – а результат? Кончилось тем, что школы получили по классу компьютеров, и дело заглохло.

Сейчас господин Стальнухин хвалится тем, что у Нарвы якобы есть договор с московскими школами. Но я как бывший директор школы скажу, что никогда не стал бы подписывать договор с частным лицом. Стальнухин выступил там как представитель нарвской коалиции. Но коалиция – она же меняется, это не стабильная организация.

– Так что будет в результате с русской школой?

– Будет то, что будет. Еще в 97-м году, работая в Раквере, я шел к тому, чтобы часть предметов вести по-эстонски. Уже тогда по требованию родителей. Потому что потребность в хорошем знании эстонского языка была очень велика. И то, что сегодня делает государство, – оно делает правильно с точки зрения направления, а с точки зрения исполнения – может быть, не совсем.

Мне кажется, на уровне министерства была некая надежда, что в русских школах просто займут места безработные учителя эстонских школ. Эта надежда не сбылась, но из-за нее никто и не готовил педагогов для русских школ как иноязычных. С другой стороны, на мой взгляд, основная беда школы – в том, что ее проблемами занимаются политики, а не профессионалы. Учителя эстонские и русские друг друга понимают, все плюсы и минусы этой реформы видят, но голос профессионалов не доходит до тех, кто принимает решения.

Думаю, самое правильное сейчас – оставить вопрос русской школы в стороне, внести поправку в законы, чтобы приостановить перевод предметов на эстонский язык, и дать провести официальный мониторинг на уровне всего государства, чтобы посмотреть, какую стадию переживает сейчас русская школа, чем она «болеет», а потом уже профессионалам выработать рекомендации.

– Для русского человека нет ничего более милого душе, чем что-то отложить «на потом». А потом стать заложником этого «потом»…

– Так до сих пор именно такая политика в отношении русской школы и применялась. Вы смотрите – сколько раз откладывалась эта реформа, начиная с 2002 года! А почему? Реформа не готова.

Партии и партии

– Русская партия слилась с социал-демократами, а социал-демократы ясно дали понять, что намерены потягаться здесь, в Ида-Вирумаа, с центристами на грядущих через полтора года муниципальных выборах. Что дает вам основания верить в успех попыток отобрать голоса?

– Мало кто говорит, что на политическом ландшафте Эстонии началась смена партий. Общепризнано, что общество у нас постсоветское, а значит, и партии в нем – тоже постсоветского типа. Все партии, которые у нас были в течение последних двадцати лет – и те же центристы, и реформисты, – это «осколки» КПСС. Не по идеологии, а по своей структуре, по вертикали партийной власти, по философии партийного строительства.

Русская и социал-демократическая партии отличаются тем, что за последнее десятилетие уже проходили через процессы объединений с кем-то, то есть имеют большой опыт переговорных процессов, умение искать компромиссы между разными группами и высокий индекс демократичности и толерантности. У нас не было диктатуры большинства, не было т.н. демократического централизма, который сильно развит, скажем, у центристов и реформистов. У них же сейчас все беды – это повторение того, что было с компартией в период 1988-89 годов.

– Все это прекрасно, но чем вы собираетесь центристов-то побеждать?

– Что произошло с коммунистической партией? Она развалилась. То же самое произойдет и с центристской, и с реформистской, повторяющими ошибки коммунистов. Поэтому социал-демократическая партия просто должна находиться в нужный момент и в нужном месте.

Это не значит, что мы на Северо-Востоке сразу победим в 2013 году. Маловероятно, потому что, находясь двенадцать лет у власти на местах, одни и те же люди, естественно, обросли связями. Социал-демократическая партия свое будущее видит в сильном гражданском обществе, развитию которого будет содействовать. Центристы с реформистами всегда разделяли общину, неважно по каким признакам – национальным, социальным, их задача – разделять и властвовать. Им всегда нужен противник, чтобы существовать самим. То есть «спарринг-партнер» Ансипа – Сависаар, уберите Сависаара – тут же свалится Ансип. Социал-демократической партии с ее принципами противник не требуется. Сейчас общество почувствовало потребность в появлении подобных партий.

– Русская партия Эстонии занимала «нишу» национальной партии, и теперь эта «ниша» свободна. Она будет «замурована» и никогда не востребована или через год-два опять возникнет партия, которая напишет на знамени «Партия русских Эстонии»?

– Да, Русская партия была «нишевой» и четко писала в программных установках об интересах русской части населения Эстонии. Но на самом деле с этим сегментом избирателей работали две партии: русская и центристская. Хотя центристская партия нигде в программных установках этого не писала, она всегда позиционировала себя как «защитница русских». Поэтому, когда мы ушли, это не значит, что в этом сегменте не осталось партии.

Центристов поддерживает до 80 процентов тех русских избирателей, которые приходят на выборы. Соответственно, до тех пор, пока кредит доверия центристам не исчерпан, никакой другой русской партии на этом «поле» просто не появится. Она невыгодна ни центристам, ни другим политическим силам в Эстонии – дополнительный конкурент никому не нужен, наверное, она будет невыгодна и российской стороне. И я не знаю ни одного финансового источника, который мог бы спонсировать появление данной новой партии. Сейчас все прагматики, и гораздо проще заключить договор с какой-то партией, уже представленной в Рийгикогу, чем создавать что-то с нуля.