Сердце Зверя, сердце человеческое

Собака Шарик (Александр Жиленко). Фото: Архив Русского театрa

Спектакль Натальи Лапиной «Собачье сердце», премьера которого состоялась в Русском театре 31 марта, обречен на сравнения с фильмом Владимира Бортко.

Что и понятно: картина Бортко за четверть века превратилась в эталон, по которому почти все мы меряем постановки по Булгакову. Тем сложнее пойти своим путем. Наталье Лапиной это удалось вполне.

Не исключено, что ключом к спектаклю служит в первую очередь декорация: профессор Преображенский с коллегой и прислугой живет в доме, очень похожем по конструкции на Башню Татлина, она же – проект авангардистского памятника III Интернационалу, вращающегося дома о семи этажах, в котором, по мысли архитектора Владимира Татлина, должны были разместиться высшие органы всемирной рабоче-крестьянской власти.

Вавилонский ковчег

С одной стороны, Башня может намекать на близость профессора к этой самой власти, с которой он, если разобраться, находится в очень странных отношениях: не любя пролетариат и где-то кичась этой нелюбовью, Преображенский в конечном итоге обслуживает владык пролетариата, всемогущих виталиев александровичей и прочих «толстых и рослых людей в военной форме», и более того, с их ведома и под их защитой проводит евгенические эксперименты, которые опять же должны пойти на пользу революции, желающей сделать из старого человека какого-то нового. В трактовке Лапиной профессор (Дмитрий Косяков) – не столько осколок прежней эпохи, как в фильме Бортко, сколько зарвавшийся ученый, из гордыни возжелавший повторить акт Творения. Не зря в сцене операции он, помолясь, превращается почти в Бога-Отца, которому ассистируют Бог-Сын Борменталь (его играют попеременно Даниил Зандберг и Дмитрий Кордас) и Святой Дух Зина (Анастасия Цубина).

С другой стороны, Башня Татлина решает по меньшей мере одну важную задачу: она, как закрученная спиралью пружина, позволяет сворачивать и разворачивать внутреннее пространство спектакля так же, как сворачивается и разворачивается по воле автора текст «Собачьего сердца» с его то и дело меняющейся перспективой. В Башне Татлина, как в Ноевом ковчеге, должно было найтись место всем образцовым представителям Интернационала, общества будущего; декорация спектакля столь же многослойна – на нижнем ярусе обитает профессор, этажом выше комфортно расположились «люди в черном» из вездесущего и всезнающего ЧК, где-то в недрах дома живут швейцар Федор и председатель домкома Швондер...

Временами действие на сцене происходит не на одном, а на двух, а то и на трех планах. Возникает чудесное, но и жуткое 3D-ощущение. Жуткое, потому что квартира Преображенского – никакая не башня из слоновой кости, где можно, отгородившись от мира, спокойно работать и напевать под нос «От Севильи до Гренады». Всякое ощущение безопасности ложно. В любой момент к профессору может вторгнуться кто угодно – тот же Швондер (в исполнении Александра Синяковича напоминающий юных пламенных революционеров), журналист из «Красного Прожектора» (Артем Гареев играет бесцеремонного идиота, местами похожего на Владимира Ильича), те самые люди в черном...

Боги собачьего мира

Последние – находка режиссера; у Булгакова их в столь явном виде не было. Истинные боги этого дивного нового мира, обозначенные как Первый, Второй и Третий, появляются по вызову профессора, которого невнятно пытаются подкупить какие-то иностранные державы, и остаются в квартире до самого конца постановки. Это улыбчивые ребята в черной коже, и от улыбок их веет потусторонним холодом (особенно прекрасно изображает Первого Михаил Крячок). Сразу ясно, что они могут все – и им, главное, можно все. В присутствии кожаных соглядатаев реплики Преображенского и прочих звучат по-новому – страшно, тревожно, болезненно. Хотя ничего такого чекисты вроде и не делают: играют на своей верхотуре в бадминтон, умываются, завтракают, читают газеты. И следят. За профессором, за залом, за пространством и временем.

На этом фоне и разворачивается история собаки Шарика, он же Полиграф Полиграфович Шариков, которого молодой актер Александр Жиленко играет блестяще, в диапазоне от воистину милого пса до развязной трактирной швали, от воспитуемого жилтоварищами юного хама-стиляги (тут как нельзя кстати – подаренный Швондером «галстух») до бандита и насильника из подотдела очистки. Это чуть другая история, чем в «Собачьем сердце» Бортко, с другими интонациями, ритмами, репликами. История о людях, возомнивших себя богами, и о том, как они не смогли ничего сделать с «человеческим сердцем, самым паршивым из всех, что существуют в природе».

Спектакль начинается с метели, которая, кажется, будет вечной, и заканчивается ею. Но если в начале профессор Преображенский, найдя Шарика, стремится запереться в своем доме, в финале он с собакой, наоборот, отправляется гулять – прочь из вавилонской Башни Татлина, подальше от соглядатаев в черном, вон из мира холодных, бездушных экспериментов над мозгами и душами. Возможно, к покою. Или к свету. Или просто к свободе.