Мы завершаем публикацию воспоминаний кинорежиссера Александра Витальевича Гордона, супруга сестры Андрея Тарковского, Марины Арсеньевны, написанных специально для нашего еженедельника к 80-летию Мастера.
Последние годы Андрея Тарковского
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Тарковский более трех лет ждал решения вопроса о съемках в Италии. Может быть, за это время он мог снять фильм в России. Но такой путь он избрал...
«Ностальгия» вдали от родины
7 марта 1982 года Тарковский выехал в Италию на съемки «Ностальгии». Финансировал съемки канал итальянского телевидения RAI, а «Мосфильм» оплачивал съемки нескольких сцен в России. В архиве «Мосфильма» остался неподписанный вариант договора, где было указано имя актера Анатолия Солоницына. Пока шли переговоры, Солоницын заболел, и в подписанном договоре стоит имя Олега Янковского.
В «Ностальгии» два героя: тоскующий по родине искусствовед Горчаков, изучающий в Италии следы пребывания русского композитора Березовского, и итальянец Доменико (Эрланд Юсефсон), несколько лет державший в заточении свою семью из страха перед внешним миром. Доменико – альтер эго Горчакова. Мотив свечи, которую по просьбе Доменико проносит через бассейн Горчаков, взят из легенды о паломнике, несшем свечу весь путь из града Господня домой. Путь Горчакова кончается смертью. Доменико публично сжигает себя в знак протеста против мира, который пошел не той дорогой.
За «Ностальгию» Тарковский получил приз в Каннах, но не главный, как он ожидал, и винит в этом члена жюри Сергея Бондарчука, якобы выполнявшего заказ советских властей. В жизни Тарковского наступает критический момент: на конференции в Милане 6 июля 1983 года он заявляет о невозвращении в Россию, где, по мнению режиссера, его ждали бы безработица и унижения. Он требует, чтобы его сына выпустили в Италию. Власти просят Тарковского вернуться в Москву, где обо все можно мирно договориться. Тарковский отказывается и взывает к мировой общественности, чтобы воссоединиться с семьей.
Он продолжает работать. Переговоры с лондонским театром «Ковент-гарден» увенчались успехом, и Андрей приступил к постановке оперы Мусоргского «Борис Годунов». Впервые Тарковский ставит оперу. А с кино пока что нужно было ждать. Только в конце 1984 года завязались отношения Тарковского с Шведским киноинститутом.
Пророчества «Жертвоприношения»
В мае 1985 года на острове Готланд начались съемки «Жертвоприношения» по сценарию Тарковского. Процитирую отрывок из книги «Андрей Тарковский. Собиратель снов» Лейлы Александер-Гарретт, ассистента и переводчика Тарковского: «Изначально фильм должен был называться “Ведьма”... Позже я узнала, что в первом варианте сценария герой картины был неизлечимо болен: у него был рак. Говорят же, что настоящий художник видит свою судьбу, а иногда и судьбы человечества. Премьера “Жертвоприношения” почти день в день совпала с катастрофой на Украине. Все западные газеты писали о том, что Тарковский предвидел Чернобыль... Разумеется, это полная чушь. Писали и о том, что убийство премьер-министра Улофа Пальме произошло недалеко от места съемки эпизода, в котором люди как безумные метались, ожидая атомного взрыва. На этом основании Тарковскому приписывали дар предвидения».
В декабре 1985 года, когда съемки были почти закончены, Андрей заболевает, проходит медицинское обследование, и ему сообщают о страшном диагнозе. Болезнь Тарковского всколыхнула западный мир. Первой предложила помощь Марина Влади – предоставила Андрею жилье, устроила его в клинику для лечения, проходившего под наблюдением ее мужа, известного онколога.
Сестра Марина и отец, Арсений Александрович Тарковский, узнали о болезни Андрея не сразу. Почему-то опасность преуменьшалась, даже диагноз напрямую не упоминался: «Что-то с легкими». В 1-м Мосфильмовском переулке, где жила мать Ларисы, жены Андрея, с Андреем-младшим и дочерью Ларисы от первого брака, тоже до поры не били тревогу – семья, видимо, надеялась на выздоровление Андрея. В апреле 1985 года к власти пришел Горбачев, и в январе 1986 года наши «славные органы», которые прекрасно знали о болезни Тарковского, отпустили сына к больному отцу. Андрей, уже тяжело больной, продолжал монтировать «Жертвоприношение».
5 января 1987 года
Андрей умер 29 декабря 1986 года. Мы с Мариной, нашим племянником Арсением, сыном Андрея от первого брака, и родственниками Ларисы вылетели во Францию. В Париже – растерянность: неизвестно ни место похорон, ни время; рождественские каникулы и Новый год заморозили организацию похоронных дел.
На похороны съехался народ из Италии, Германии, других стран Европы. Из России приехала только кучка родственников, официальной делегации из Советского Союза не было, венок на могилу Тарковского возложило советское посольство. На ленте было написано «От Союза кинематографистов». Официальные лица еще не понимали, кто теперь Тарковский – эмигрант-невозвращенец или всемирно признанный русский режиссер.
5 января 1987 года. Церковь святого Александра Невского на улице Дарю. Зимний мутный день. Молодой человек в белых перчатках расставляет гостей, следит за проходом, не допуская тесноты. В храме полумрак, горят в шандалах свечи. Напротив алтарных дверей установлен гроб, он заколочен: такова традиция, идущая из средневековья, когда свирепствовала чума. Свеча на гробе горит перед иконой Святой Троицы. Мгновенно вспоминается «Андрей Рублев». Священник подходит к аналою, наступает тишина, и в ней – гулкая дробь шагов едва не опоздавших Марины Влади и Отара Иоселиани. Совершается отпевание, сначала на французском, потом на русском языках.
Утром перед похоронами я поехал в клинику забирать Андрея. В ожидании машины мы сидели в уютном холле с Ростроповичем. Клиника суперсовременная, аппаратура новейшая, вышколенный медперсонал, потрясающий дизайн, но сидеть в этом уюте очень грустно. Мы с Мстиславом Леопольдовичем разговорились, познакомились, перешли на «ты». Ростропович после отпевания летит в Вашингтон давать концерт, не успевает на кладбище.
Отпевание начинается позже: машина за нами приехала, опоздав на два часа. Ростропович смачно выразился, сказал, что на похоронах русского даже во Франции он видит знакомый отечественный бардак.
Прощание с Андреем
...Сладко поет хор, и дым ладана клубится за спиной священника. Церемония подходит к концу. Люди в униформе выносят гроб во двор, начинается гражданская панихида. На правом крыльце церкви устанавливают виолончель, и Ростропович играет «Сарабанду» Баха.
Зимний день короток, и когда мы оказались на кладбище, уже стемнело. Серые кресты слабо светились среди деревьев, в сыром воздухе каркали вороны. Процессию давно ждут, уже было приготовлено место в старой могиле есаула Григорьева – по соседству со свежей могилой Сергея Лифаря, знаменитого русского танцовщика. В руках священника появляется мешочек с русской землей и ложка. Он первый бросает в могилу несколько ложек земли. За ним – родные. В эти горестные минуты мы стоим в неподвижности, а когда оглядываемся, видим хвост уходящей процессии.
«Поторапливайтесь, могилу уберут потом!» – распорядитель указывает на могильщиков. Трое алжирцев с лопатами в руках ждут нашего ухода. Около могилы осталась небольшая группа – я, Марина, наш племянник Арсений, Игорь Бортников из «Совэкспортфильма» с женой, жена советника по культуре из посольства. Я вопросительно смотрю на могильщика, а он показывает мне на часы – без четверти пять, конец рабочего дня. Я беру у него лопату и забрасываю могилу землей. Устав, передаю лопату Сене. В руках у Бортникова появляется вторая лопата. Когда могила зарыта, мы украшаем ее венками и цветами. И только потом уезжаем...
Через несколько лет мэр города Сент-Женевьев-де-Буа выделил место на кладбище для перезахоронения. А на кладбище в подмосковном Переделкине, рядом с могилой отца, установлен крест в память Андрея Тарковского. Есть куда прийти поклониться.