/nginx/o/2024/04/02/15977417t1h16a6.jpg)
:format(webp)/nginx/o/2022/04/27/14512099t1hc9d2.jpg)
Насколько оскорбительно эстонское слово tibla для русских по национальности жителей Эстонии? Уместно или нет употреблять его в публичном пространстве? Rus.Postimees обратился за разъяснениями к экспертам-лингвистам.
ЭКСПЕРТ ⟩ Откуда взялись «тиблы» в эстонском языке, что это слово означает и нужно ли на него обижаться (38)
Споры, связанные с употреблением слова «тибла», случаются в Эстонии регулярно, и очередная громкая история выстрелила на днях: депутат Европарламента Яна Тоом направила запрос руководству Кайтселийта, потребовав изменить текст одной из солдатских песен.
«В Ортологическом словаре эстонского языка 2018 года о слове tibla говорится, что его значение - в уничижительном смысле "русский", то есть, употребление этого слова выражает уничижительное отношение к русским», - считает Тоом.
Что за песня?
Речь в запросе евродепутата Тоом шла о композиции Vahvus группы Untsakad, которая появилась на диске «24.02», изданном по инициативе Кайтселийта в знак солидарности с борющейся с российской агрессией Украиной. По замыслу авторов, tibla в этом тексте - это, видимо, отсылка к военным РФ и пособникам российских властей.
Идея руководства Кайтселийта состояла в том, чтобы во время срочной службы молодые люди могли петь новые солдатские песни.
«Kõik tiblad mutta tampida ei ole meil problem», - поет группа Untsakad (автор стихов Аапо Ильвес). В переводе на русский это звучит как «Закатать в землю всех тибл для нас не проблема». Альбом вышел на эстонском и украинском языках.
:format(webp)/nginx/o/2024/08/02/16263905t1h9492.jpg)
По словам старшего научного сотрудника Института эстонского языка (EKI) Елены Каллас, этимология слова tibla зафиксирована в двух источниках - Этимологическом словаре эстонского языка и на портале словарей Sõnaveeb.
Так, в Этимологическом словаре эстонского языка отмечается, что tibla, вероятно, происходит от слова «витеблянин» - так в свое время называли переселившихся в Эстляндию ради работы жителей Витебской губернии.
Эта версия составителям словаря кажется наиболее правдоподобной (в отличие от второго варианта, согласно которому слово tibla происходит от русской бытовой присказки «ты, бл*дь»).
В словарях ÕS 2018 и EKI Ühendsõnastik / Большой словарь EKI слово имеет стилистическую пометку HALVUSTAV venelase kohta (уничижительное/пренебрежительное по отношению к русскому).
Народная этимология
На вопросы Rus.Postimees отвечает филолог и семиотик Таллиннского университета Михаил Трунин.
:format(webp)/nginx/o/2022/05/27/14580916t1h55cd.jpg)
- Можно ли достоверно отследить происхождение слова tibla в эстонском языке?
- Происхождение слова tibla в эстонском языке едва ли будет установлено однозначно. В данный момент существуют две базовые версии. Одна из популярных версий происхождения слова tibla связывает его с русским экспрессивным выражением «ты, бл*».
Это объяснение можно часто встретить (в том числе в Эстонском этимологическом словаре), однако лингвисты рассматривают его как народную этимологию, реальная вероятность которой мала.
Общая проблема с народными этимологиями заключается в том, что они, как правило, основываются на случайных звуковых совпадениях, которые зачастую подкрепляются мифологическими историями (типа «Когда Иван Грозный шел брать Ревель, он остановился там-то, топнул ногой и сказал то-то...»).
Особенно много народных этимологий можно встретить в случае топонимов: например, название Вийтна якобы может восходить к слову «видно», потому что в районе этой деревни была не то башня, не то возвышение, с которого открывался хороший обзор...
Все это - не более чем красивые истории. Если мы вернемся к слову tibla, то заметим, что связь его значения и функционирования с выражением «ты, бл?» кажется более тесной и даже в чем-то убедительной. Тем не менее, никаких научных доказательств в пользу этой версии привести нельзя.
Другая версия связывает происхождение слова tibla с этнохоронимом «витеблянин», обозначающим жителя города Витебск. Это объяснение, хотя и весьма необычно, считается более вероятным.
Эстонский этимологический словарь утверждает: «Связь с топонимом Витебск выглядит более правдоподобной, так как в XIX веке оттуда в Эстонию приезжали белорусы / русские».
И проблема здесь даже не в том, что расстояние от Витебска, например, до Тарту - 580 километров, а в том, что письменных фиксаций слова «тибла» в текстах XIX века пока не обнаружено.
А вот одно косвенное подтверждение в пользу «витеблян» мне удалось обнаружить.
В газете Meie mats от 28 февраля 1920 года (то есть, уже после подписания Тартуского мира) опубликовано стихотворение Pärnu riimid III, датированное 23 января 1920 года (еще во время Освободительной войны) и подписанное J. Hõbelaisk.
В стихотворении, где с горькой иронией описывается жизнь военного Пярну, среди прочего попадаются Põiktänavatel tibla banded - / Suur-Valgevene viimased anded (то есть: «На угловых улицах банды тибл - / Последние дары Великой Беларуси»).
Возможно, находка более ранних фиксаций этого слова скорректирует и его этимологию.
- Действительно ли слово tibla звучит оскорбительно и уничижительно по отношению к русским?
- Да. Слово tibla - это уничижительный термин, используемый для обозначения русских или русскоязычных людей.
Активизация его употребления, по всей видимости, связана с войнами (сначала Освободительной, а потом Второй мировой) и русским колониализмом, и, хотя его значение может варьироваться в зависимости от контекста, оно неизменно воспринимается как оскорбление.
Среди фиксаций слова tibla, которые я просматривал в репозитории Digar, самая ранняя датируется 8 (21) апреля 1917 года (то есть еще до начала Освободительной войны) и обнаруживается в газете Meie mats.
Фельетон под названием Waras («Вор») начинается так: Olin juba mõni aeg ilma kindla teenistuseta olnud, kui õnnelikul juhtumisel N. tehasesse koha sain. Seal paigutati mind kolme tibla juure elama (перевод: «Я уже некоторое время был без постоянной работы, когда по счастливой случайности получил место на заводе N. Там меня поселили вместе с тремя тиблами»).
Здесь несомненен презрительный оттенок, однако еще нет тех агрессивных коннотаций, которые прослеживаются при дальнейшем просмотре того же журнала Meie mats, а также других изданий военного времени, в которых tibla обозначает русского как врага.
Например, межвоенный журнал Sõdur (январь 1929 года) печатал заметки и воспоминания об Освободительной войне, где часто можно встретить пассажи типа tibla jääb tiblaks, olgu punane või valge (перевод: «тибла остается тиблой, будь он красным или белым»).
Впоследствии это слово распространилось на тех русских иммигрантов, которые принесли в Эстонию менталитет и привычки завоевателей (колонистов) и которых воспринимали как диких и бескультурных.
Когда печально известный политик Урмас Рейтельманн утверждает, что «в Эстонии паразитируют 300 тысяч тибл», он вряд ли проводит какие бы то ни было разграничения.
Когда речь заходит об употреблении оскорбительных слов в публичном поле (особенно, когда это делают политики), негативные коннотации превалируют над оттенками значений.
Стало быть, проблема заключается не в том, чтобы определить значение слова tibla для говорящего, а в том, чтобы определить значение этого слова для тех, кого им называют.
Если любой публичный человек позволит себе обзывать чернокожих или украинцев известными уничижительными словами, это вызовет однозначно негативную реакцию.
Ни одному русскому в Эстонии не понравится, если его назовут тиблой - вне зависимости от того, что конкретно о нем думает говорящий.
- Насколько слово tibla нынче нецензурно? В каких случаях все же допускается его употреблять?
- К счастью, цензура в Эстонии и Европейском союзе запрещена. Человек волен употреблять любые слова - важно только понимать их последствия и, в случае чего, быть готовым к ответственности.
Но есть, как минимум, одна сфера, где границы допустимого расширяются, и это художественная литература.
Например, в романе Вахура Афанасьева «Серафима и Богдан» (2017) инспектор природоохраны ругает рыбака-браконьера: «... черт бы тебя побрал! [...] Прямо в устье рыбкой промышляешь… Как все равно, чертовы тиблы…» (перевод Веры Прохоровой).
Или из упоминавшегося в начале стихотворения 1920 года про Пярну: Kord märkad juniori-rühma, / Mis tõmmanud end kui „tibla" küüru (перевод: «Иногда заметишь группу молодых людей, / которые сгорбились как тиблы»).
И в упоминавшейся эстонской межвоенной периодике, и позже в эмигрантском журнале Tulimuld время от времени печатались стихи, в которых попадается слово tibla.
Все эти поэтические контексты, конечно, требуют более подробного изучения и разбора, однако нельзя не признать наличие в эстонской литературе такого рода поэтической традиции, которую следует отличать от высказываний политиков.
И мне кажется, что песню Аапо Ильвеса Vahvus следует читать как прежде всего поэтическое (а уже потом - политическое) высказывание.