Трехликий Плуцер, или Как революционный матрос в лесу под Кейла русские книги жег

Какое кощунство - книги в огне! Может быть, этим книгам там и место? Разберемся вместе с Алексеем Плуцером-Сарно. Фото: Veera Kopti / Вера Копти
Copy

Нет, на самом деле у Алексея Плуцера-Сарно лиц гораздо больше: выпускник Тартуского университета, создатель словаря русского мата, художник, журналист, идеолог арт-группы «Война», автор многочисленных перформансов, эмигрант, гражданин Израиля, собственник недвижимости недалеко от Кейла. И это еще не все, но - Google в помощь. При личном общении мы насчитали трех Плуцеров. На этом и остановимся.

Теплый августовский вечер. От звенящих в воздухе комаров спасает только химзащита да предвкушение необычного действа: Алексей Плуцер-Сарно пригласил зрителей ближнего круга на перформанс под эпатажным названием «Худлит пора пороть!»

Такой экзекуции русскую литературу революционный матрос Плуцер, как было подписано приглашение, собирался подвергнуть за то, что она, эта самая литература, на протяжении XIX и XX веков вела народ, а значит, и нас с вами, явно не туда. 

Место дислокации

«Арт-акция по ликвидации русской литературы» прошла во дворе когда-то популярного загородного ресторана. Залежавшуюся на рынке недвижимость со всей начинкой - от мебели до посуды - более десяти лет назад купил эмигрировавший из России Плуцер-Сарно, как он сам говорит, за совсем небольшие деньги.

Поэтому вот вам - первое лицо скандалиста, вандала и хулигана: хлебосольный хозяин недвижимости, собравший у себя в гостях представителей творческой интеллигенции из Эстонии, друзей-релокантов, эмигрантов из России и Беларуси. 

«Пока я еще человек, объясню, что к чему. Потому что когда начнется перформанс, меня уже не будет», - благосклонно объясняет он зрителям, добавив, что, кроме зрелища, будет и угощение: вобла, соленые огурцы, кислая капуста, черный хлеб.

Вот он какой, совсем простой: домовладелец Плуцер-Сарно на фоне собственного портрета многолетней давности.
Вот он какой, совсем простой: домовладелец Плуцер-Сарно на фоне собственного портрета многолетней давности. Фото: Вера Копти.

Осматриваюсь. Кострище, сложенное из разнокалиберных досок, огромная растяжка с портретом самого Плуцера в его бородатый и волосатый период и надписью Wanted - «Разыскивается» и целая коллекция страшноватых предметов: какие-то пики, пилы, топор, кирпичи, вилы... 

Вокруг расставлены столы и разномастные стулья. Непонятно, какое место лучше занять, чтобы лучше видеть, не театральный спектакль ведь, а совсем другой жанр - перформанс. Чувствую - чтобы сделать хорошие фотографии, придется побегать вокруг. Так и получилось.

Поэт не пророк

Плуцер незаметно исчезает и появляется преображенным. Правда, нет цилиндра и роскошных кудрей - со времени его московских эскапад прошло 17 лет. На нем белая рубашка и ярко-красный поварской фартук, он выкатывает откуда-то из кустов тачку, наполненную... книгами, затем приносит еще две сетки-авоськи, тоже с книгами, и начинает.

Объекты для порки доставлены.
Объекты для порки доставлены. Фото: Вера Копти.

Это - уже совсем другой человек: актер - не актер, лектор - не лектор. Даже пластика меняется. Каждое его высказывание до нелепости эпатажно, весело присыпано матерками, но подтверждено заранее выписанными из источников цитатами. 

«У меня большая претензия к русской литературе», - Плуцер берет в руки томик Пушкина. Лицо непроницаемо, интонации язвительные. 

Вот он, «наше всё» Александр Сергеевич в руках своего палача.
Вот он, «наше всё» Александр Сергеевич в руках своего палача. Фото: Вера Копти.

Читает:

 
«Паситесь, мирные народы!Вас не разбудит чести клич.К чему стадам дары свободы?Их должно резать или стричь.Наследство их из рода в родыЯрмо с гремушками да бич».

«Паситесь, говорит солнце русской поэзии, мирные народы… Резать вас или стричь, как баранов! Да, были у него стихи о свободе, но свободу в XIX веке  воспринимали как свободу исключительно для избранных. Пушкин - светоч русской поэзии - был другом жандарма Бенкендорфа, а тот с царем обсуждал, сколько надо дать Пушкину на лапу, чтобы писал то, что нужно власти!» - гневается Плуцер.

И начинает резать книгу огромными ножницами, приговаривая: «Резать или стричь? Резать или стричь? Подрежем-ка Пушкину бакенбарды!»

На окровавленной плахе лежит книга очередного русского классика. Сейчас как размахнется - и пополам!
На окровавленной плахе лежит книга очередного русского классика. Сейчас как размахнется - и пополам! Фото: Вера Копти.

«Гоголь ни слова не написал по-украински, а призывал "стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племен", Герцен, будучи глубоко аморальным типом, писал о морали... "Кто виноват?" Да ты и виноват! Достоевский относился к своей жене хуже, чем к прислуге... У меня много претензий к творцам русской литературы!» - Алексей Плуцер с удалью революционного матроса рубит русскую классику топором, нанизывает на пику, ломает об толстое издание стул, цитируя при этом бессмертный афоризм того же Гоголя: «Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?»  

Августовские тезисы Плуцера

Досталось от революционного матроса и советской литературе. Почти точно цитирую его высказывания, хотя после окончания перформанса герой вечера, вздохнув, разрешил: «Пишите все, что хотите. Никаких претензий!» Поэтому давайте так: кое-что я таки успела зафиксировать старомодным стенографическим способом, это и процитирую. Остальное скажут фотографии.

«Поэт - не пророк, писатель - не вития, они не имеют права вершить судьбы народов», - вещает Плуцер-Сарно.
«Поэт - не пророк, писатель - не вития, они не имеют права вершить судьбы народов», - вещает Плуцер-Сарно. Фото: Вера Копти.

«Издав крошечную книжку, человек уже мнит себя писателем, а как писатель сразу выступает по вопросам, как жить дальше, и считает, что вправе учить жизни и вести читателя туда, куда сам читатель пойти не догадается», - а ведь не поспоришь! Особенно хорошо это помнит старшее поколение. 

«Большевики стремились к всеобщей грамотности населения, но когда народ научили грамоте, народ написал сто миллионов доносов, в результате которых десять миллионов было расстреляно, а сорок погибли в лагерях», - пусть цифры взяты практически из головы, но какой с революционного матроса спрос? 

«Пастернак при всей его гениальности был советским писателем. Грузинских поэтов он переводил по заказу Сталина, а Бухарин на съезде писателей назвал его советским поэтом номер один. Горький из эмиграции писал: "В России каждый с удовольствием бьет другого"», - перечисляет Плуцер.

Один удар пикой, и книгу Максима Горького тоже постигла печальная участь.
Один удар пикой, и книгу Максима Горького тоже постигла печальная участь. Фото: Вера Копти.

Книгу плагиатора, по его словам, Шолохова он распилил бензопилой «Дружба». Горького решено проколоть пикой: «Вот дырочку проковыряли, говно пошло», - издевается Плуцер.  

Вообще сквернословит он, вопреки легендам, мало и по делу. Поэтому даже тонные дамы из публики, судя по их лицам, шокированы вовсе не были. Зато смеха становилось все больше. 

Публика веселится. В центре кадра - эстонская актриса Мария Авдюшко, которая спасла от сожжения одну из книг.
Публика веселится. В центре кадра - эстонская актриса Мария Авдюшко, которая спасла от сожжения одну из книг. Фото: Вера Копти.

Еще один плуцеровский тезис: «Писатель Соболев отметил: "Партия отняла у нас одно право - писать плохо". Так плохо, как пишет Соболев, писать невозможно», - заявил революционный матрос. Книга Соболева о советских моряках тоже подвергается экзекуции, а затем летит в костер, который разгорается все ярче. Языки огня пожирают книги Веры Кетлинской, Аркадия Гайдара, мало кому известного Владимира Бахметьева и тому подобных авторов. 

Костер из книг кому-то может показаться кощунством, однако не забывайте - это перформанс.
Костер из книг кому-то может показаться кощунством, однако не забывайте - это перформанс. Фото: Вера Копти.

Плуцер предлагает зрителям спасти книги от костра, но желающих почему-то не находится. «Вот, - злорадствует он, - пальцем не пошевелите для спасения, а меня обвиняют, что я уничтожаю русскую литературу!»

Выпоротые вместе с худлитом

Темнеет, перформанс закончен, Алексей Плуцер снимает фартук и готов отвечать на вопросы уже как художник-акционист, как автор множества эпатажных акций в разных странах, как филолог, наконец. Это третий за сегодняшний вечер Алексей Плуцер-Сарно - серьезный, уставший, другой. 

Алексей Плуцер-Сарно дает интервью.
Алексей Плуцер-Сарно дает интервью. Фото: Вера Копти.

«Вы сегодня посмотрели перформанс: "Худлит пора пороть!" Первый из этой серии назывался "Russian Art пора пороть!" - рассказывает он. - В Доме художников на Крымском валу в Москве расстелили белое полотно, я в белом исподнем лег, изображая тело русского искусства, и предложил меня пороть. Пороли с удовольствием».

На фотографиях этой акции, которые есть в сети, видно, что, по сравнению с той выходкой Плуцера, наш сегодняшний вечер у костра был просто утренником для младшей группы детского сада.

Оказывается, как он говорит, «акция сама по себе ничего не означает, каждый интерпретирует то, что видит, по-своему». Кому-то может стать безумно жалко книги, которые Плуцер использовал, как реквизит, подвергая нечеловеческим мучениям. Но ведь вы наверняка видели, как люди безжалостно выбрасывают на помойку целые библиотеки, собранные еще их бабушками и дедушками. И это никакой не перформанс, а правда жизни.

«А я тут всего несколько старых книжек порвал...», - резюмирует Плуцер, в личной библиотеке которого в Израиле 9000 томов.  

Костер догорает. Пора по домам. Черный юмор и жесткая сатира Плуцера не забываются и через несколько дней. 

Есть в этом кадре что-то мистическое. Алексей Плуцер растворяется в дыму. Или это начинается следующая игра?
Есть в этом кадре что-то мистическое. Алексей Плуцер растворяется в дыму. Или это начинается следующая игра? Фото: Вера Копти.

Наверняка старшее поколение с содроганием вспоминало школьные уроки литературы, а юные зрители, к сожалению, ничего не поняли, кроме мата. Что им Гекуба? Кто они Гекубе? (С)

А вот скомороху-интеллектуалу Алексею Плуцеру-Сарно до сих пор есть дело до наших с вами закостенелых душ, которые он заставил трудиться, вскрывая их, как нарывы, с помощью ерничества и сквернословия. В общем, и нас он выпорол, как Пушкина с Шолоховым. 

Наверх