/nginx/o/2023/12/08/15769194t1h2566.png)
/nginx/o/2023/04/20/15267359t1he012.jpg)
Появление и быстрое исчезновение скандальной цитаты в Нарве вызвало смущение целевой аудитории и повышенное внимание государства. Что бы ни хотел донести до нас автор, это граффити - уже часть новейшей истории Эстонии. О том, как работает скандал в культуре, Rus.Postimees расспросил Алексея Плуцера-Сарно - автора и участника самых радикальных акций, говорящих о политике на языке искусства.
Алексей Плуцер-Сарно (1962) – по образованию филолог-русист, по профессии скандалист, вандал и хулиган. Составитель словаря русского мата, идеолог арт-группы «Война», участник ее акций и сам себе художник, работающий с перформансом и другими формами телесной и визуальной выразительности. Родился в Москве, в 1992 году окончил Тартуский университет, затем работал журналистом в России, там же скандалил и эпатировал публику. Покинул страну из-за преследований властей, но возмутительные выходки на этом не прекратились. С 2010 года живет между Эстонией и Израилем.
- Алексей, повод для нашего разговора – акция, случившаяся в Нарве в канун страстной пятницы 14 апреля. На парапете вокруг места, где стоял советский танк, появилась цитата из российской военной пропаганды. Власти Эстонии приняли автора надписи за верного путинца, хотя он утверждает, что лишь провоцировал сограждан. Значит ли это, что акция достигла цели? И как она тебе?
- Надпись на стене – это граффити, а не акция. Акция - это действие в публичном пространстве с участием художника, а граффити – рисунок или надпись на городском объекте. Тело художника тут не нужно, он может хоть всю жизнь прятаться от публики как мой соратник, британский художник Бэнкси. Другое дело, если художник своим граффити сознательно спровоцировал власть на репрессии, чтобы показать всем ее бесчеловечность. За нашей акцией на Литейном мосту в Питере, которое было всего лишь фаллическим граффити, последовали ожидаемые аресты, репрессии и в конце концов убийство Лени Ё...утого (одного из лидеров и наиболее радикальных участников арт-группы - прим. ред.).
Именно шквал репрессий и всемирная дискуссия сделали наши акции актуальными. Но я не верю в звериное лицо эстонской власти, вряд ли они будут прессовать художника по тюрьмам за зубодробительное, можно сказать, «бронетанковое», но общественно безобидное граффити. Да, художник своей двусмысленной надписью нажал на болевую общественную точку и инициировал дискуссию, но никакого закона не нарушил. Он лишь выявил зловещие убийственные смыслы этого танка и рашисткого шабаша вокруг него. Но пока все же ждем реакции власти – это будет часть самой акции-провокации, ее продолжение.
- Как и для чего, на твой взгляд, искусство обращается к действию?
- Искусство всегда действовало активно, расширяло пространство возможностей и вызывало бурные дискуссии. Оно должно быть революционным, провокативным, ведь каждый великий художник создавал новый язык искусства и тем самым нарушал существующие нормы, вызывал негодование. Общественное возмущение – это голоса консерваторов, охранителей и жандармов. Из столетия в столетия все они поносили художников и требовали упрятать их в тюрьму или психушку. Через аресты, ссылки и тюрьмы прошли тысячи художников. Из громких имен достаточно вспомнить Бенвенуто Челлини, Караваджо, Ван Гога, Оскар Уайльда, Малевича.
- Искусство ассоциируется в основном с картинками и фигурками, а тут не пойми что. Как объяснить, зачем это надо?
- Скоморохи, клоуны, юродивые столетиями устраивали что-то на городских площадях. Искусство освоило «улицу» еще со времен Древней Греции. Искусство родилось на свободе, его много позже загнали в застенки музеев и галерей. Но и сегодня различные видео, документирующее художественные акции, украшают лучшие музеи мира, а уличные граффити Бэнкси стоят десятки тысяч долларов, их даже пытаются периодически украсть – вместе со стеной. Наш 67-метровый член на разводном мосту – это тоже не музейная вещь. Но зато вся страна смеялась, даже менты, арестовавшие Лёню Ё...утого, хохотали и показывали друг другу фотки в телефоне. Акции - это искусство для народа, юродивое скоморошество.
- Ты участвовал в работе группы «Война», которая громко заявляла о себе во времена, которые сейчас в России иногда называют «вегетарианскими». Но, кажется, и тогда это оказалось слишком. Вы знали, на что идете, это было сознательным поднятием ставок?
- Главному герою моих акций, моему другу и соратнику Лене Ё...утому орки сломали позвоночник в подмосковном лесу (он якобы погиб под случайно упавшим деревом - прим. ред.). Трудно назвать это вегетарианством. У нас было более десяти уголовных дел, просто мы хорошо скрывались. Да, у нас была концепция делать каждую следующую акцию все более радикальной, смелой, революционной. Закончилось все это предсказуемым разгромом. Я с трудом вывез ребят в Европу, они были в розыске, у них были конфискованы все паспорта. Один из моих собутыльников, Боря Березовский, познакомил меня с Мишей Саакашвили, тоже любителем опрокинуть бокальчик. Миша всем моим сделал паспорта «оперативного прикрытия», и ребята просто исчезли. Да, мы поднимали ставки и глумились над бандитской системой. И это было весело.
- Прокомментируй, пожалуйста, название группы. С кем шла война? Кто ее вел?
Это была прежде всего война с устаревшими формами искусства. Лучше всех об этом сказал отец-основатель русского акционизма Андрей Монастырский:
«...В основном все заняты коммерцией... Люди слабые. Художники хотят как-то жить. Мало таких героев, как группа "Война". Ведь сегодня только на группе "Война" держится московская ситуация современного искусства. Если бы не группа "Война", все современное российское искусство было бы ужасно провинциальной, жалкой такой как бы, э-э-э, коммерческой е...тней! Сегодня же группа "Война" – это та основа, на которой все держится. Иначе всё искусство стало бы страшным провинциальным захолустьем».
Именно в этом смысле я приветствую акцию Вована Каштана, она тоже освежает галерейную затхлость художественной жизни.
- Акции «Войны» выглядели целенаправленным испытанием пределов, такой пальпацией болезненных мест. Было ли это троллингом власти?
Власти меня мало интересуют, я действую в пространстве искусства. А «испытание пределов» современного искусства – не моя идея и не программа действий нашей арт-группы. Это неотъемлемая специфическая черта всего мирового акционизма. Акционизм – авангард экспериментов.
- Как, когда и почему ты стал деятелем современного искусства?
- Не знаю, наверное, уродился таким неугомонным.
- Как с твоим художественным хулиганством связана твоя давняя работа над словарем русского мата?
- Изначально это никак не было связано. В 1977 году я попал в литературный спецкласс школы-гимназии 1567 к Льву Иосифовичу Соболеву. А уж погрузившись в филологическую клоаку, я там обнаружил трехэтажный мат как совершенно нетронутую целину, не было ни одного вменяемого словаря. И до сих пор нет, потому что на этом карьеру не сделать, в профессоры не возьмут, грантов не отсыпят. Так что я спокойно за 40 лет работы собрал только для первых трех томов более двух тысяч самых жутких трехэтажных выражений.
Эта коллекция до сих пор не издана, если не считать краткую промо-версию, вышедшую в 2000 году, где было всего 100 страниц матерщины. Сейчас это три тома почти по тысяче страниц каждый. Но позднее я, конечно, увязал все свои проекты в единое целое. И можно смело сказать, что наш Литейный фаллос встал из глубин русской обсценной культуры, где у меня есть 1221 выражение только с одним трехбукванным словом. Ну, тем самым, которое, видимо, необходимо для строительства заборов. Его сначала пишут крест-накрест, а потом к нему доски приколачивают.
- Намерен ли ты когда-нибудь закончить словарь? Это реалистично?
Первые два тома закончил вчерне месяц назад, третий том доделаю к следующему лету.
- Ты называешь себя учеником Лотмана, но лексикография мата – это не то, что ассоциируется с его интересами. Он делал для тебя исключение?
- Я бросил филфак в Москве и приехал в Эстонию ради Лотмана. Жил в Тарту, ходил на его лекции и даже одно время числился в его семинаре. В этом смысле - ученик. Но в бюрократическом смысле научным руководителем моим он не был, он такими хулиганами, как я не занимался. А со словарями меня поддерживали - в тартуский период - профессор Александр Дуличенко, в питерский период – профессор Александр Герд, а в московский – академик Владимир Топоров. Последний прямо меня захвалил незаслуженно, ибо словари мои – лишь черновые материалы, коллекция фольклора, это не академическая работа. Это в большей степени речевой портрет «русского мира», так как каждое значение сопровождается жуткими цитатами, все виды простонародного «срача» там даны во всей своей красе.
- Осенью 2022 года у тебя была выставка в Таллинне, где экспонировались отчеты об акциях и фигуративные изображения. Ты просто хотел напомнить Эстонии о себе, или у выставки был еще какой-то месседж?
Это случайность, я никогда нигде не выставлялся, с кураторами не работал. Акционизм девальвируется, если начать им приторговывать. В Таллинне никаких планов тоже не строил, просто гулял с любимым другом Тыну Антиповым и рядом с баром «Валли» мы встретили галериста Рене Кирспуу, дело было летом. И знаешь, как говорится, слово за слово, хреном по столу, выяснилось, что грядет мой юбилей. Он и предложил сделать выставку к моему 60-летию. Таллинн маленький город, особенно если, выпивая, дефилировать между Kunsti Kohvik и Valli Baar.
- Ты каждый год приезжаешь в Эстонию, что тебе тут нравится? А что - нет?
Эстония единственная страна в мире, где я дома. Жаль, что с моим израильским паспортом вид на жительство не удается получить, а то я бы вообще и не выезжал отсюда. Что не нравится? Иммиграционные правила и бездушные чиновники! Даже знаменитого артиста не пустят здесь жить, хотя я много хорошего мог бы сделать для эстонского искусства, для скучающей молодежи, какую-нибудь «Академию акционизма и перформанса» мог бы открыть. Это очень перспективная страна с огромным потенциалом. Мне есть что предложить и есть с чем сравнить.
Как художник я работал в Японии, Испании, Чехии, Словении, Польше, Германии, Дании, Израиле и других странах. Жизнь там некомфортна для меня: шум, гам, суета, люди чужие и все очень законсервировано, эксперименты в искусстве никому не нужны. В Эстони же любые новшества принимаются прямо-таки на ура. Вот и сейчас – сидим, обсуждаем Вована Каштана из Нарвы, где еще такое возможно? Впрочем, я сторонник экспериментов только в искусстве, в жизни я консервативен: люблю свободу, тишину, покой и хороших друзей. И мой покой, и моя свобода – здесь, в Эстонии.