Случайно включил канал «Орсент» в субботу 15 сентября. Шла телепередача «Многоточие». Трое молодых людей обсуждали событие установления в Ласнамяэ памятника покойному Патриарху Московскому всея Руси Алексию, пишет протоиерей Игорь Прекуп.
Канцлер Эстонской мультикультурной ассоциации Андрес Ингерман грубо оскорбил православных верующих
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Все трое демонстрировали весьма слабую информированность о личности и жизненном пути Патриарха, но мое особое внимание привлек канцлер Эстонской мультикультурной ассоциации, председатель Еврейского молодежного собрания Эстонии Андрес Ингерман, вернее, не он, а его огульные обвинения православного духовенства в коллаборационизме с КГБ.
Если бы его высказывания были просто некомпетентными, это бы еще ничего, дело привычное, если бы утверждения его были бы пусть голословными (и к этому мы привыкли), но хотя бы сопровождались оговорками типа «кое-кто у нас порой», так нет же! Ему мало было навесить покойному Патриарху ярлык стукача, так он еще неоднократно настойчиво подчеркивал, что все священнослужители занимались доносительством и Русской Православной Церкви якобы не привыкать быть придатком государства за последние триста лет.
Видный молодежный мультикультуралист и знатный антифашист повеселил меня историческим открытием: оказывается, когда Петр I установил синодальную систему (как говорит Задорнов, «наберите воздуха в грудь»), Патриарх носил звание обер-прокурора Синода, являясь, таким образом, государственным чиновником.
Я посмотрел на его собеседников, которые с умным видом кивали, и мне показалось, что их исторические познания, в том числе о петровской синодальной реформе, аналогичны представлениям иностранцев о России: «водка, матрешка, балалайка, Pussy Riot»… (Для тех, кто не в курсе: Петр I дождался смерти Патриарха Адриана в 1700 г., потом в течение 20 лет оказывал давление на церковную жизнь, и только в 1721 г. издал Духовный Регламент, положивший начало синодальной эпохе: вместо Святейшего Патриарха учреждался Святейший Синод (не «священный», как было сказано одним из собеседников, а именно «Святейший», т.е. патриарший титул и полномочия отныне переносились с физического лица на лицо коллективное), а при этом каноническом суррогате царь учредил должность обер-прокурора, который не возглавлял данную структуру, а являлся «оком Государевым», наблюдателем за исполнением царской воли.)
Разумеется, невозможно объять необъятное, Андрес Ингерман - казалось бы, не специалист по церковной истории, ему простительно не знать…
А никто к нему и не предъявляет претензий за незнание церковной истории. Во-первых, синодальная реформа в Российской Империи – это политическое событие государственного масштаба, а историю России молодежному лидеру, заведующему в Эстонии мультикультурностью, хорошо бы знать хотя бы в основных чертах, ну и, во-вторых, кто ж вас, юноша, тянет за язык, рассуждать о том, чего не знаете?
Впрочем, «песня не о нем, а…» нет, не о любви, а о невежестве и хамстве. Молодой человек, хотя и «рожденный в СССР», но сформировавшийся уже в постсоветскую эпоху, вероятно, учил историю по учебникам М. Лаара, и я бы ему охотно посочувствовал, если бы его обусловленное историческими обстоятельствами неведение не трансформировалось в невежество.
В чем разница между этими двумя понятиями? Как объясняет античный философ Платон, «тем-то и скверно невежество, что человек ни прекрасный, ни совершенный, ни умный вполне доволен собой». Иными словами, все мы ограниченны в своих познаниях, способностях, возможностях – в этом нет ничего постыдного. Честно признаваться в незнании чего бы то ни было, задавать вопросы – не стыдно, ибо только так восполняются пробелы и расширяется кругозор. Стыдно другое: когда мы или не отдаем себе отчета в своей ограниченности, или, осознавая ее, тем не менее, не только не стремимся приобрести недостающие знания, но самодовольно и уверенно рассуждаем о том, о чем отдаленного представления не имеем, и тем самым свою ограниченность возводим в норму – вот это стыдно.
Ладно, если бы речь шла о том, скажем, «есть ли жизнь на Марсе». Так ведь нет, молодой человек с комсомольским задором и менторской безапелляционностью облив помоями сплошь все духовенство Русской Православной Церкви (а он неоднократно подчеркивал, что речь обо всех), оскорбил не только память многих исповедников веры, вынесших на себе тяготы атеистических гонений, но и чувства тех, кому эти люди лично дороги, т.е. чувства множества людей, ничего плохого ему не сделавших.
Теперь по обвинениям. Сразу оговорюсь, что под сотрудничеством с КГБ имею в виду не просто встречи с функционерами спецслужб или иных властных структур для решения каких-то зависящих от них вопросов церковной жизни (уполномоченный по делам религий, например, мог дать, а мог и отобрать у священника справку о регистрации, что лишало его возможности легально священнодействовать). Для любой организации (а Церковь в институциональном аспекте – это общественная религиозная организация) невозможно действовать в обществе и не иметь контактов с представителями светской власти. Но речь не об этом, а именно о сотрудничестве на основании соответствующих обязательств.
Я не собираюсь доказывать, что покойный Патриарх не был сотрудником КГБ. По нескольким причинам: во-первых, нечего опровергать, потому что, как уже было исчерпывающе объяснено Ильей Никифоровым, отсутствуют доказательства, а значит, и предметного разговора быть не может, ибо опровергать нечего; во-вторых, потому, что я знаю определенно: «агентом», т.е., тайным проводником интересов враждебной богоборческой системы он не был. Подписывал он что-то там или не подписывал, не знаю, но, что этот человек использовал свой талант политика и все связи (в том числе и на международном уровне), чтобы отстаивать позиции Православия в Эстонии – это я знаю определенно. Именно благодаря ему властям не удалось превратить Александро-Невский собор в планетарий, а Пюхтицкий монастырь – в дом отдыха шахтеров, не говоря уже о многих других приходах, которые ему удалось уберечь от закрытия.
Вообще вопрос о сотрудничестве духовенства любых вероисповеданий с КГБ – тема трагичная, болезненная и очень непростая. Было? Да, было. В лице некоторых людей. Но приписывать коллаборационизм отдельных людей всем священнослужителям – омерзительная клевета.
Назовите мне хоть одно сообщество, которое «недремлющее око» в советское время не держало бы в поле своего зрения через инфильтрованных агентов. Кто, находясь в здравом уме и трезвой памяти, станет утверждать, что наличие среди того или иного, например, профессионального сообщества отдельных порочных или некомпетентных лиц – это основание приписывать порочность и некомпетентность всем членам этого сообщества?! А почему, в таком случае, это порочное обобщение допускается в отношении Русской Православной Церкви? Почему кто-то себе позволяет грязью одних вымазывать всех остальных – тех, кто, ценой существенных лишений, жертвуя зачастую свободой, а то и самой жизнью, от этой грязи держался подальше?!
Г-н Ингерман, блистая познаниями в гэбистском служебном жаргоне, позволил себе утверждать, что «практически все священнослужители, которые жили в советское время, были задействованы в соответствующих органах» и занимались «сливом исповеди». Т.е. священник будто бы «после службы очень быстро бежал в соответствующую квартиру, и под карандаш сотрудникам госбезопасности сдавал все эти исповеди». Это не просто ложь, клевета – это бред. Если г-ну Игнерману известен хоть один случай, когда священник «прибежал» (видимо, торопясь, пока не забыл) на конспиративную квартиру и пересказал содержание исповедей, то есть совершил тяжкое каноническое преступление, пусть назовет его имя и предоставит, в качестве доказательства, соответствующий документ.
Однако мало того, что г-н Ингерман позволяет себе голословные обвинения священнослужителей в иудином грехе, так он еще подает нарушение тайны исповеди как обычное дело, как своего рода общепринятую практику, обвиняя в этом подряд всех пастырей того времени, исподволь внушая людям недоверие к духовенству и кощунственно провоцируя непочтительное отношение к исповеди как таинству!
Не только не все, но даже не большинство «священнослужителей, которые жили в советское время, были задействованы в соответствующих органах». Но даже среди тех, кто «был задействован», далеко не каждый виновен в нарушении тайны исповеди.
О количестве «задействованных» очень хорошо, на мой взгляд, заявил «АиФ» еще в 1992 г. известный московский пастырь прот. Александр Шаргунов: «Если говорить о священниках — об архиереях прилично сказать самим архиереям, — то в процентном отношении, на мой взгляд, это может быть не более чем 1 к 10. То есть примерно так же, как это было с самого начала вокруг Христа. Не могу настаивать на том, что эта пропорция абсолютно точна, но совершенно уверен в одном: большинство священства в этом грехе неповинно». Отец Александр засвидетельствовал, что из 20 близко знакомых ему священников, КГБ почти всем делал гнусные предложения, но безуспешно.
Лично я могу сказать, что из тех священников, с которыми мне доводилось общаться, были и такие, о ком я знаю, что они в советское время «значились в списках», и такие, кому предлагали радужные перспективы в обмен на сотрудничество, но они сумели изящно уклониться от навязчивых благодетелей. С их слов я позволю себе классифицировать всех завербованных церковно- и священнослужителей (те самые предположительные 10%) по трем категориям: 1) внедренные в церковную среду сотрудники ГБ, 2) завербованные из религиозных мирян с перспективой карьерного роста по церковной линии, 3) завербованные из духовенства.
Однако это деление – поверхностное и формальное, ни о чем толком не говорящее, потому что речь идет не о роботах, но о людях. А человеческая душа – потемки. И в этих потемках происходят порой чудеса. Даже иной внедренный агент мог проникнуться благодатью Божией и, уверовав искренне, стать верным чадом Церкви (и такое порой происходило), не говоря уже о тех, кто подписывал соответствующие соглашения под давлением.
Стала крылатой фраза, приписываемая Ленинградскому митр. Никодиму (Ротову) : «Подписывать, но не исполнять!» – якобы сказанная им в ответ священникам (если не ошибаюсь, они были преподавателями Духовной Академии – форпоста кадровой политики митр. Никодима, направленной на подготовку образованного духовенства), которые в растерянности сообщили ему, что гэбисты вынуждают их подписывать соглашения о сотрудничестве. Впрочем, как именно «не исполнять», владыка не уточнил, положившись на совесть и смекалку вопрошавших. Факт это или же легенда, но в любом случае очень точно отражает позицию многих «подписантов».
Общеизвестно признание, которое сделал все в том же 1992 г. в интервью «Русской мысли» один из «птенцов гнезда Никодимова» митр. Виленский и Литовский Хризостом (ушедший на покой по состоянию здоровья два года назад): «Я сотрудничал с ними сознательно — в том плане, что я стремился настойчиво проводить свою линию церковную, да и патриотическую, как я ее понимал, при содействии этих органов. Я никогда не был стукачом, не был доносителем...
...Я был вынужден дать подписку, что буду информировать КГБ... Если я в донесениях о ком и говорил плохо — то прежде всего о врагах Церкви, о тех же кагебешниках, внедренных в Тело Церковное. Я их всех знал, потому что они и не таились. Их не нужно было высчитывать, а сразу видно было, кто из них настоящий агент. По поступкам. Потому-то о них я всегда говорил на собеседованиях в КГБ плохо. Я пошел на эти контакты, уже будучи епископом».
Однако даже если не принимать во внимание, что и среди пресловутых 10% не все так уж однозначно было, все равно ни у кого и никакого морального права нет огульно очернять всех пастырей, большинство из которых не заключали сделок с совестью. Причем особенно это неприятно со стороны человека, который представляет еврейскую молодежную организацию. Вот уж кто-кто, а евреи на генетическом уровне должны понимать, как порочно поспешное обобщение, как мерзко, когда по отдельным (пусть и внешне преуспевающим) выродкам судят обо всем народе.
Своими, мягко говоря, некорректными высказываниями Андрес Ингерман оскорбил память многих честных пастырей, в том числе и тех, кто достойно нес крест своего служения, избежав ареста, ссылки и заключения, и тех, кто прошел через лагеря, и тех, кто в лагере скончался, и тех, кто был расстрелян – все они были священнослужителями РПЦ, которые, согласно его утверждению, все виновны в нарушении тайны исповеди, все были агентами КГБ, все писали доносы, все… Он оскорбил не только их память, но и чувства всех тех православных верующих, в чьих сердцах оставили след пастыри, чье служение протекало в советскую эпоху, потому что, если «все», значит, и они…
И наконец, Андрес Ингерман лично мои чувства оскорбил, потому что мой духовный отец, протоиерей Владимир Залипский, почти сорок лет служил в условиях атеистических гонений. Его христианская любовь и пастырская мудрость запечатлелись во множестве сердец. Огульное обвинение всего духовенства советской эпохи, а стало быть, и о. Владимира, в тяжком каноническом преступлении (разглашении тайны исповеди), в шпионской и подрывной деятельности в Церкви – это личное оскорбление мне, для которого память об о. Владимире Залипском и о многих других пастырях и архипастырях нашей Церкви – святое. И я был бы очень рад узнать, что Андрес поразмыслил над информацией, представленной в данной статье, и понял, что так говорить недопустимо. А поняв, безотлагательно публично извинился перед всеми, кого оскорбил.
Я думаю, что если это было всего лишь неуклюжее высказывание, и он оскорбил наши чувства невольно, то он охотно попросит прощения. Если же извинений не последует, вывод один: сказанное им – осознанное и преднамеренное оскорбление всех, кому небезразлична память пастырей, жертвенно служивших в советскую эпоху.