Время коммента ⟩ Человек человеку – упс: что на самом деле показал мониторинг интеграции

Когда следы империи превращаются в напоминания о меньшинствах. Фото: Sander Ilvest/Postimees/Scanpix Baltics

Раз в три года Минкульт Эстонии заказывает мониторинг интеграции эстонского общества. Результаты очередного из них были обнародованы 5 марта. Число рифмуется с количеством групп, на которые разделились живущие в стране неэстонцы. В трех из них с интеграцией «более или менее хорошо», в двух «все не здорово». Критериев деления людей тоже было пять, и они давали интересные результаты. В целом ясно, что разрыв между группами растет, хотя и не в ожидаемом ключе.

Людей, которые полностью влились в эстонскую среду, насчитывается 18 процентов. К ним добавляются некие «местные патриоты», у которых не все так идеально, есть куда расти – их 23. Еще 17 процентов – молодежь, которую не волнуют ни война в Украине, ни собственная польза для Эстонии. Их называют очень тревожным словом «прагматики» - так, помнится, предпочитали называть диктатора Путина в начале его творческого роста. А вот вторая группа людей, которые в основном никого не любят и на всякий случай никому не верят, составляет 43 процента. То есть это, на минуточку, едва ли не половина всех респондентов.

Стенд в Доме эстонского языка в Нарве. Фото: Matti Kamara (Pohjarannik)

В этой группе достаточно тех, кто неплохо говорит по-эстонски. Знание языка, согласно исследованиям, не имеет жесткой корреляции с лояльностью. В этой группе найдутся и те, кто пойдет воевать за Эстонию, даже имея российское гражданство. А если и не пойдет, то будет оказывать или хотя бы демонстрировать большую поддержку национальной обороне. Война, идущая поблизости, изменила представление людей о своей защищенности, а искренняя надежда на приход «освободителей» из числа тех, что продолжают буксовать в Украине, стала вовсе маргинальной.

Но проблема эстонского общества, по-видимому, лежит в другой плоскости. Это общество в большой степени внутренне отчуждено и питается недоверием. Как справедливо заметила в недавнем эфире Rus.Postimees Марью Лауристин, речь необязательно идет о взаимном недоверии русско- и эстоноязычных жителей. Оно как раз уже сейчас сходит на нет, если представители национального меньшинства на работе и в общественной жизни используют государственный язык, а дома говорят на родном. Как это было и есть в странах с большим числом иммигрантов (например, США, постколониальная Западная Европа).

Социолог Марью Лауристин и журналист Павел Соболев в прямом эфире Rus.Postimees. Фото: Eero Vabamägi/Postimees

Речь о недоверии «маленького человека» к правительству и «большой» Европе, к банкам и работодателям, к торговым сетям и развлечениям. Культурные институции вызывают просто приступы недоверия, не говоря уже об учреждениях образования. О медиа же я предпочел бы умолчать из соображений корректности, а то начну тупо жаловаться. Настороженность и подозрительность в отношении любых проявлений открытости, расслабленность со своими (и то - до поры, до времени) и напряженность с чужими – и все это на фоне разлада во власти и грызни правящих партий, к которой сводится вся политическая дискуссия в стране.

Именно взаимное недоверие граждан, основанное на негативных ожиданиях, тормозит то, что принято называть интеграцией, а вовсе не лень или слабая мотивация тех, кто пытается обходиться без эстонского языка в общественных местах. Таких людей все меньше, но полностью они, конечно, не исчезнут никогда: ни одна европейская страна не обходится без своего иноязычного гетто. Но его наличие вовсе не означает, что все носители данного языка отличаются одинаковыми асоциальными признаками.

Появление возмутительных надписей в городской среде не должно бросать тень на всех носителей языка, на котором они написаны. Фото: Mihkel Maripuu

Откуда негативные ожидания? Я это связываю с тем, что в Эстонии на всех уровнях общества, за исключением, наверное, наименее обеспеченного, царит праволиберальный порядок. Это значит, что все хотят быть богатыми и презирают тех, кто по каким-то причинам таковым не является. Притом, что скромно живущих людей явное большинство, внутри этой группы нет признаков социальной солидарности. Люди разобщены и настроены критически и в свой, и еще чаще в чужой адрес. Нормализованы отношения, когда обходительность надо включать только с теми, кто тебе зачем-либо нужен. Это называется «практичность».

Тут есть от чего приуныть. Ведь протестантская этика, которая веками пронизывает жизнь Эстонии, состоит совсем в другом. А именно, в понимании труда как добродетели, а богатства – как ресурса общественного блага. По-видимому, период советской оккупации, когда нечего было и думать о прямом следовании протестантской этике, оказал разрушительное действие на умы людей, привив многим представление о том, что богатство достигается лишь нечестным путем. Поэтому те, кто начинают стремиться к нему с появлением первых же возможностей, оказываются максимально далеки от протестантских традиций.

Макс Вебер и его классическая работа «Протестантская этика и дух капитализма». Фото: Wikimedia Commons

С первых лет восстановленной независимости основой эстонского успеха объявлялся дух предпринимательства, индивидуализм и конкуренция, которой нравится провозглашать себя свободной. Это понятно: Эстония таким путем хотела как можно дальше уйти от насквозь токсичного «социалистического пути развития», который был на самом деле совершенно чужд советской империи. Реальным социализмом, в отличие от какой-нибудь Норвегии, там и не пахло, но ассоциации сильнее разумных доводов. Поэтому и понятия о солидарности, взаимопомощи, коллективности и общественном благе были засунуты в долгий ящик.

Конечно, общество очень выросло в сравнении с нравами дикого капитализма конца прошлого и начала нынешнего века. Но взаимное недоверие и недовольство как защитный рефлекс продолжают оказывать мощное инерционное влияние. Что с этим делать? Трудно, если вообще возможно, государству «принять меры» в отношении таких долгих социальных процессов. Но стоит сознавать: вот здесь тонко, здесь слабое место, здесь люди растеряны и чувствуют себя слабыми.

Два брата, живущие по разные стороны границы Швеции и Норвегии встречаются на мосту Свинесунд - каждый на своей стороне в период самоизоляции 2020 г. Фото: PETTER BERNTSEN/AFP

Когда говорится, что люди предпринимают мало усилий, плохо стараются, недостаточно интегрируются и склонны к иждивенчеству, я тут же думаю о том, сколько раз в год премьер-министр этой маленькой небогатой страны пользуется услугами бизнес-джета. Хотя это, видимо, не мое собачье дело.

И кстати, насчет премьер-министра. Надеюсь, никаких скидок на архаичный и унизительный гендерный праздник быть не может. Долой пережитки оккупации! Им не должно быть места в обществе равных возможностей и неуклонно растущей интеграции!