:format(webp)/nginx/o/2022/04/27/14512099t1hc9d2.jpg)
Литературная премия для авторов, пишущих на русском языке, выдаваемая фондом «Капитал культуры Эстонии», как и большинство институций, связанных с русской культурой и образованием, давно нуждалась в серьезном реформировании. Михаил Трунин находит отрадным, что у фонда нашлась воля не консервировать проблему, а заняться ее решением.
Этот текст написан для эстонской газеты «Сирп» в ответ на ламентации Калле Каспера (имя писателя на эстонском языке - Kalle Käsper; по каким-то загадочным причинам при передаче кириллицей первую гласную фамилии стало принято транслитерировать как «а», а не «я») по поводу решения «Капитала культуры Эстонии» превратить премию авторам, пишущим на русском языке, в премию авторам, пишущим на иностранном языке. Хотя мой текст создавался для публикации на эстонском, я написал его первую версию по-русски - по причине, которая потребует отдельного обсуждения во вступлении.
После публикации колонки Каспера по-эстонски энтузиаст-переводчик Лейви Шер перевел ее на русский и опубликовал в фейсбук-группе «Таллиннцы»! Среди «таллиннцев» находятся эксперты по всем вопросам, от вирусологии до геополитики, нашлись там и специалисты по литературе, выражавшие поддержку смелым суждениям Каспера (разбор линий его аргументации будет предпринят ниже) и неодобрение фонду «Капитал культуры Эстонии», а заодно (так у «таллиннцев» заведено) и эстонскому государству вообще, которое только и думает о том, как бы отменить русскую культуру - да побольше, побольше!
Однако это не конец истории: спустя два дня русскоязычный новостной портал ERR опубликовал перевод Лейви Шера у себя - причем отнесся к тексту некритически и непрофессионально. Дело в том, что в переводе Шера встречаются не только опечатки, которые редактор Елизавета Калугина все же исправила, но и разные переводческие странности, а также смысловые ошибки и стилистические ляпы.
Например, в русской версии фигурируют поэты «София-Элизавета Каткова и Дан Ротар». Оба известны в Эстонии, имена и фамилии обоих имеют нормативные кириллические написания. София-Елизавета Каткова, хоть и подписывает свои эстонские тексты именем Sofia-Elizaveta, публикуется и по-русски, ее оригинальные тексты легко ищутся в простой выдаче гугла. Невозможно не посетовать редактору ERR, чье собственное имя Елизавета, за такой недосмотр.
Дан Ротарь, фамилии которого в варианте на латинице просто неоткуда взять мягкий знак, в последние несколько месяцев регулярно появлялся на канале ETV+ (не чуждом порталу rus.err) как ведущий рубрики об эстонской музыке в программе «Мельница», и там его фамилия писалась правильно. Что же мешало редактору перепроверить и исправить хотя бы личные имена?!
Есть в переводе и другие странности, особенно в тех частях, где переводчик пытается использовать русскую фразеологию. Например, фраза «Venekeelse autori kirjandusauhinda anti välja üle kahe kümnendi, alates 2001. aastast. Lausa hingusele see õnneks siiski läinud ei ole» переводится просто: «Литературная премия для русскоязычных авторов вручалась более двух десятилетий, начиная с 2001 года. К счастью, она все-таки не исчезла окончательно».
Лейви Шер для пущей красоты решил ввернуть в свой перевод фразеологизм «приказать долго жить», который действительно означает «умереть, перестать существовать», но сделал это неуклюже: «Литературный приз русскоязычному автору присуждался более двух десятилетий - с 2001 года. И совсем уж долго жить он не приказал» (в итоге фразеологизм не читается, а смысл последней фразы ускользает). Еще один пример: эстонскому выражению «kirjutada sahtlisse» соответствует русский эквивалент «писа́ть в стол», поэтому когда в русском переводе говорится «Свободно писать в России можно только в ящик», это может вызывать недоумение либо смех.
Итак, я написал свой ответ Касперу по-русски - чтобы, не дай бог, не оказаться переведенным на русский без собственного ведома или участия. Но у моих претензий к качеству перевода и редактуры текста Каспера есть дополнительный посыл: частная история публикации на русском языке отражает, так сказать, стандартное состояние русского языка и русской культуры в Эстонии.
О каких премиях, оригинальности авторов и своеобразии местного русского языка вообще можно говорить, если один из ведущих русскоязычных новостных ресурсов Эстонии считает нормальным публиковать у себя любительский перевод, взятый из группы «Таллиннцы»?! Впрочем, если возвращаться к теме литературной премии для авторов, пишущих на русском языке, то с ней и раньше было много проблем - к их обсуждению мы и обратимся.
Я писал в марте 2023 года: «Русская литература в Эстонии - это небольшой круг людей и небольшой набор текстов. Представляется, однако, что даже маленькие участки культурного поля время от времени требуют серьезной реорганизации. Не пора ли этим заняться?». Решение, которое принял фонд «Капитал культуры Эстонии», назревало уже давно, ибо в последние несколько лет невозможно было не заметить, как сузился и без того небольшой круг русскоязычных авторов - упомяну хотя бы тот факт, что в этом году вместо привычных шестерых номинантов на премию их удалось набрать всего четыре.
Каспер упрекает «Капитал культуры Эстонии» не только в несерьезности оснований для реформы, но и фактически выдвигает обвинения в политической ангажированности: «приходится сделать вывод, что премию русскоязычному автору искоренили среди прочего по причинам, которые можно называть политическими: Россия - наш враг, следовательно, нашим врагом является и русская культура». Колонка Каспера состоит из подлогов и инсинуаций, и процитированный мной пассаж - лишь «вишенка на торте» риторических нагромождений.
Я попробую распутать этот клубок, сосредоточившись в своем анализе исключительно на художественной литературе. В числе сетований Каспера есть и такое, что новый формат премии закрывает двери для авторов мемуаров и литературоведческих исследований, написанных на русском языке, а также для энтузиастов, посвятивших свою жизнь литературе, например, изданию журналов или организации фестивалей.
Я всегда придерживался мнения, что литературная премия должна вручаться именно за художественные произведения. Включение в число номинантов исследователей, мемуаристов и организаторов культурных мероприятий всегда представлялось мне очевидным показателем того, насколько мал круг русскоязычных авторов в Эстонии.
Первый тезис Каспера касается частотности повторения одних и тех же имен среди номинантов. Каспер считает, что «"Одни и те же имена" - это, на самом деле, всего одно имя – Андрей Иванов. Частотность повторения всех других [русскоязычных авторов] далеко не так велика».
Но так ли это? Я сравнил списки номинантов в категориях «проза», «поэзия» и «премия автору, пишущему на русском языка» за период с 2019 по 2024 годы. Моя статистика не охватывает все категории (отдельные премии вручаются за эссеистику, драматургию, переводы и др.), я выбрал прозу и поэзию как основные и наиболее репрезентативные, однако даже на их основе можно сделать интересные выводы.
Чтобы не разбрасываться именами эстонских писателей, многие из которых, я уверен, читателям русского Postimees мало о чем говорят (сожаления по этому поводу - тема для отдельного текста), я отошлю интересующихся подробностями к своей публикации на эстонском. Если говорить кратко, то за выбранный мной период, с 2019 по 2024 год, было три эстонских автора, которые дважды номинировались в категории «проза» и четыре автора, которые дважды номинировались в категории «поэзия», причем далеко не каждый из них получал премию, несмотря на повторяющуюся номинацию.
Совсем историческими случаями можно считать две премии подряд, которые в категории «проза» получила Мудлум (ни до, ни после нее подобного не повторялось), и три номинации в категории «поэзия», которых удостоился Хассо Крулль (премию при этом он получил только один раз).
Упомянутые авторы, как и другие, перечисленные мной в публикации на эстонском, - это абсолютный топ современной эстонской литературы, их повторная номинация едва ли может вызывать вопросы в ее правомерности. Что же было в русскоязычной части в то же самое время? Не будет преувеличением сказать, что там повторяющая номинация - это не исключение, подтверждающее высокий статус номинированного литератора на культурном поле или высокое качество созданного им произведения, а правило, лишь подтверждающее узость круга авторов, пишущих в Эстонии на русском языке.
С 2019 по 2024 год Андрей Иванов был номинирован четырежды и получил свою премию все четыре раза (три из них - за последние три года подряд). Елена Скульская была номинирована трижды (одна полученная премия), Лариса Йоонас - также трижды (также одна полученная премия). В выбранный временной период не получали премий, но повторно становились номинантами Надежда Катаева-Валк (два раза) и Илья Прозоров (три раза).
Иными словами, каждый год одни и те же имена в списке номинантов на премию для автора, пишущего на русском языке, составляли примерно половину. Удивляться здесь, в общем, нечему: счет литературных произведений, изданных по-эстонски за год, идет на сотни, в то время как книг на русском языке у проживающих в Эстонии авторов выходят единицы. По опыту своей работы в жюри премии в 2018 году могу сказать, что главной проблемой было собрать достаточно представительный список, в котором, с одной стороны, появились бы хоть какие-то новые имена, с другой, - не было бы откровенных графоманов и дилетантов.
Здесь мы подходим ко второму аргументу Каспера, который утверждает, что, кроме уже получавших литературные премии, в Эстонии предостаточно творческих людей - особенно тех, кто сочиняет стихи на русском языке. Каспер перечисляет известных ему русскоязычных поэтов, из которых выделяет двух - давно, хоть и эпизодически публикующегося Дмитрия Краснова и Никиту Афанасьева, добавляя, что последний «еще молод, его первый поэтический сборник вышел нынче, и наверняка автор втихаря надеялся, что он привлечет внимание жюри, но ему показали лишь кукиш».
И здесь Каспер характерно проговаривается: чтобы оказаться в числе номинантов на премию, автору, пишущему в Эстонии на русском языке, зачастую достаточно просто издать книгу - неважно, какого качества тексты в нее войдут.
Это дискредитирует институт премии как таковой, ведь суть премирования литераторов заключается в экспертной оценке их творчества со стороны жюри, а конечная цель - построение литературной иерархии, основанной на принципе честной конкуренции (важен не сам факт, что кто-то написал и издал книгу, а то, какого качества тексты читатель в этой книге найдет).
Поэтому даже гипотетическая номинация авторов типа Афанасьева вредна для литературного поля: дебютная книга редко получается такого качества, что ее нужно немедленно относить в число шести лучших за год. Каспер утверждает, что у Афанасьева есть «несколько стихотворений, которым могут позавидовать и многие премированные поэты».
Я таковых в книге «Кавардак и хамство» не обнаружил, зато там в изобилии поэтические клише, плохо скрываемые черты ученичества и прочие банальности. Я не могу позволить себе быть голословным, поэтому процитирую четыре строчки из стихотворения «Не находится новых слов...», посвященного важной для поэзии теме поиска выразительных средств: «Не находится даже смех, / Даже с задницы, как у Моцарта, / И сознаться пора при всех, / Что не знаю, а что найдется-то». Моцарт действительно любил скатологический юмор и часто прибегал к нему в письмах к близким. Например, своей кузине австрийский композитор желал: «Сладко спите, / Задницу к носу подтяните».
Однако такую манеру выражаться нельзя назвать по-русски «смехом с задницы»: Афанасьев употребил просторечно-разговорную конструкцию типа «я ржу с него», где предлог «с» указывает на объект, вызывающий смех. У Моцарта вызывала смех не задница, а характерное для скатологического юмора нарушение социальных норм и табу, связанных с телесными функциями. Заканчивается четверостишье Афанасьева еще одной разговорной конструкцией: «...а что найдется-то», где финальная частица «-то» мотивирована лишь необходимостью соблюсти выбранный стихотворный размер.
Писать так - несомненный признак поэтического дурновкусия. Но проблема в данном случае заключается не в том, умеет ли тот или иной автор писать, и даже не в том, есть ли у него потенциал для самосовершенствования.
Когда речь заходит о премиях как одном из способов организации литературы, встает вопрос об их институциональной значимости. И здесь важен не столько факт получения премии, сколько факт номинации: признание автора и его произведения в числе нескольких лучших за год дает важные стимулы для развития литературной карьеры и ориентиры для того, в каком состоянии находится литературное поле. Поэтому считается, что даже к номинации большинство авторов идет на протяжении лет активной творческой работы.
Если же иногда появляется кто-то, врывающийся в короткий список со своей дебютной книгой, то мы имеем дело с поистине экстраординарным случаем. Но для авторов, пишущих на русском языке, такого рода «экстраординарность», к сожалению, стала нормой.
Если бы премия сохранилась в неизменном виде, то что бы она дала Никите Афанасьеву или любому другому автору, еще не научившемуся писать без клише и прочих неуклюжих оборотов? Ложную (само)уверенность в том, что он уже состоявшийся поэт и делает все правильно. Сочинять стихи не запрещено никому, но чрезмерные похвала и одобрение (а премия - это один из главных видов похвалы со стороны профессионального сообщества) начинающим авторам могут лишь вредить.
И здесь нельзя обойти вниманием Илью Прозорова, который интересен мне не как творческая личность, а с социологической точки зрения. Тем более что Каспер посвящает Прозорову отдельный абзац, утверждая, что его «повести и новеллы не все одинаково удачны, но среди них есть поистине мастерские произведения». Понижая градус пафоса, я бы переформулировал суть дела так: из автора слабой книги «Тоска зеленая» Прозоров дошел до стадии заурядного литератора, который публикует в течение года один-два коротких рассказа в эстонской периодике - качественно переведенных и прилично отредактированных.
Роль эстонских переводчиков и редакторов в превращении текстов Прозорова в пригодные для публикации по-прежнему остается неизвестной. Когда параллельно с эстонским переводом Прозоров где-то публикует и русский оригинал, я по-прежнему нахожу там словесные неуклюжести, небрежности и нестыковки, однако нельзя не признать, что их количество уменьшилось. Пусть порой все еще трудно отделаться от ощущения, что автор сам не понимает, что пишет, когда читаешь фразы типа «Так, видимо, люди миллион лет назад разговаривали, когда по земле бегали динозавры» или пассаж про «сварливую муху, истуканом бьющуюся об абажур лампы»: бегающие динозавры с людьми на Земле не пересеклись, а истукан - это неподвижная статуя, которая, по определению, не может совершать никаких действий, тем более биться об абажур.
Кажется, сочинения Прозорова не оказывают никакого существенного влияния на состояние литературного поля и в факте их публикации вообще не было бы проблемы, если бы не одно обстоятельство: за пять лет Прозоров был трижды номинирован на премию для автора, пишущего на русском языке. Вдумаемся: по количеству номинаций на премию фонда «Капитал культуры Эстонии» в период 2019 по 2024 годы Илья Прозоров сравнялся с Хассо Круллем!
И это верный симптом системного сбоя: любое публичное выступление Крулля, хоть устное, хоть в печати, - это практически всегда событие, в то время как даже симпатизирующий Прозорову Каспер признает неровность творчества своего протеже. Даже фальшивящий музыкант иногда может взять правильную ноту, даже художник с неуверенной рукой порой способен создать удачную линию, даже неумелый писатель в состоянии написать несколько запоминающихся фраз и предложений.
Однако для мастерства высокого уровня требуется не случайное попадание, а последовательное, осмысленное владение ремеслом, которое превращает отдельные удачи в закономерность. Стоит ли похвалить Прозорова за прогресс? Конечно, стоит. Но зачем же номинировать его на премии с упорством, достойным лучшего применения?
Почему так происходит, можно понять: у русскоязычных авторов в Эстонии нет своего издания для поддержки начинающих авторов, они никак не связаны с молодежной секцией союза писателей Эстонии, во «взрослой» литературной периодике их тоже не очень ждут - в том числе из-за трудно преодолимого языкового барьера, а образцовый пример успешного русскоязычного писателя последних лет для многих - это Андрей Иванов, который возник буквально из ниоткуда.
Такая проблема давно известна в истории литературы как казус «нового Гоголя». Когда Достоевский написал свой первый роман «Бедные люди» и показал рукопись потенциальному издателю Некрасову, последний был настолько впечатлен, что принес текст своему коллеге Белинскому со словами: «Новый Гоголь явился!». Белинский отреагировал сдержанно-скептически, ответив: «У вас Гоголи-то как грибы растут!» (Прочитав рукопись, Белинский отказался от своего скепсиса, но это уже другая история).
Значительная часть русскоязычных авторов в Эстонии, отчасти сами того до конца не осознавая, хотят быть если не «новыми Гоголями», то хотя бы «новыми Ивановыми». Но реальное литературное развитие происходит не так: уникальные дарования - это всегда штучное явление, в основном же до публикации книг и номинаций на премию любой автор должен пройти хоть какой-то путь, который может быть тернист (Иванов, к слову, годами писал «в стол», а публиковаться начал после того, как по собственной воле уничтожил несколько объемных текстов).
Между тем Каспер в своей статье настаивает на том, что каждый из отмеченных им русскоязычных авторов (без ложной скромности Каспер включает в их число и себя) - явление уникальное и потому достойное литературных премий. Интереснее, однако, кого Каспер практически не упоминает (перечисление в одном абзаце получавших премию авторов в данном случае не в счет), ведь альтернативный путь для русскоязычных авторов в Эстонии давно существует.
Я имею в виду Игоря Котюха и П. И. Филимонова, которых в своем обзоре «Русская литература в Эстонии 2019» (опубликован в журнале Looming 2020, № 6) Каспер называл «регулярными стипендиатами "Капитала культуры"», а чуть раньше в романе «Чудо» - «парой скользких русских парней, сумевших наладить контакт с состоявшей из одних эстонцев комиссией».
Видимо, «скользкость» обоих для Каспера связана с тем, что они давно поняли: печататься только по-русски и хотеть стать «главным» писателем в компании из пяти-десяти публикующихся по-русски человек - это прямой путь к провинциализации культурного поля.
Котюх давно пишет на нескольких языках. П. И. Филимонов - романист уровня не ниже Иванова, но давно прекратил публиковать свои романы по-русски (последний вышел в 2015 году) и печатает их только в эстонском переводе. Причин у такого решения несколько, одна из них - очевидное нежелание становиться охотником за литературной премией для авторов, пишущих на русском языке.
Возрождение «Капиталом культуры» категории «vabaauhind» (свободная премия) должно, среди прочего, стимулировать русскоязычных авторов публиковать свои произведения в переводе на эстонский, где они вполне могут быть номинированы. И это еще один важный шаг к сближению разделенных культурных полей.
Премия, которую оплакивает Каспер, задумывалась в начале 2000-х годов как один из способов институциональной поддержки и продвижения местной русской культуры. На деле это благое начинание довольно быстро превратилось в локальный ритуал, служащий скорее для поддержания замкнутого круга авторов, чем для реального литературного развития.
Со временем провинциальные черты стали проступать все явственнее. Кроме уже отмеченной узости круга авторов, это: малочисленность читательской аудитории, которую, ко всему прочему, авторы с трудом себе представляют; как следствие - зависимость от узкой группы «экспертов» или ценителей, чьи предпочтения зачастую необъективны, а эстетический вкус далек от безупречного; отсутствие здоровой конкуренции на поле и как следствие - отсутствие полезной самокритики.
Наконец, местечковость в оценке собственной значимости - многим местным русским литераторам, особенно хоть раз в жизни получавшим премию, свойственно противоречивое сочетание чувства собственной «уникальности» и жалоб на отсутствие признания со стороны «большого» мира (такому признанию и неоткуда взяться, если твоя стратегия - стать звездой в своем местечке, на эту тему сложена ироничная поговорка: «Первый парень на деревне, а в деревне один дом»).
Наконец, еще одна характерная провинциальная черта - апеллирование к прошлому. И колонка Каспера - еще один тому пример, лишь подтверждающий, что премия давно перестала выполнять свою первоначальную функцию, став поводом для ностальгических сетований.
Естественный и давно ожидаемый конец премии фонда «Капитал культуры Эстонии» для русскоязычных авторов - это не трагедия, а возможность подумать о том, как объединить местную русскоязычную литературу с общим многоязычным культурным ландшафтом Эстонии, не запирая ее в местечковые рамки «своего кружка».
Появление премии для эстонских авторов, пишущих на иностранном языке, должно повысить качество номинантов и их произведений, укрепить здоровый соревновательный дух. Пусть прошлое остается в прошлом, а литературное развитие продолжится на более широком, открытом и конкурентном поле культурного производства.
Оригинальную версию статьи можно прочитать здесь.