Константин Лопушанский: роль живого человека

rus.postimees.ee
Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Константин Лопушанский точно знает, что Стругацкие были правы: будущее создается тобой, но не для тебя.
Константин Лопушанский точно знает, что Стругацкие были правы: будущее создается тобой, но не для тебя. Фото: Альберт Труувяэрт

Российский режиссер Константин Лопушанский прославился во время перестройки, когда вышла на экраны его нашумевшая лента «Письма мертвого человека» – умная и трагичная, как сейчас принято говорить, постапокалиптика. За ней последовали не менее интеллектуальные «Посетитель музея», «Русская симфония» и «Конец века», в 2006 году состоялась премьера не очень удачной экранизации романа Аркадия и Бориса Стругацких «Гадкие лебеди», пишет еженедельник «День за Днем».

Новый фильм Лопушанского «Роль» вышел в прокат в этом году и был показан на кинофестивале «Темные ночи». Это не откровенно фантастическая, но и не слишком реалистическая история русского актера Евлахова, который в 1919 году, убегая от ужасов большевистской революции и Гражданской войны, на сибирском полустанке встречается лицом к лицу с красным командиром Плотниковым – и обнаруживает, что видит своего двойника. Плотников вскоре гибнет. Несколько лет спустя Евлахов, живущий в благополучном финском Выборге, решает тайно поехать в советскую Россию, чтобы сыграть роль Плотникова – но не на сцене, а в жизни.

Вдохновленный идеей театрального философа Евреинова о «театре для себя», он хочет поставить величайший актерский эксперимент и проверить себя: сможет ли он, артист, которому рукоплещет Европа, перевоплотиться в легендарного краскома, да так, чтобы никто из боевых товарищей Плотникова не учуял фальши? «Это не патриотический блокбастер», – говорит Константин Сергеевич с ноткой грусти, имея в виду, что в российском прокате такие ленты особым спросом не пользуются.

– Вы известны как режиссер, снимающий притчи, часто фантастические. Видите ли вы себя как фантаста – и можно ли назвать «Роль» фантастикой?

– Та фантастика, которой я занимался, это, по сути, философское кино. Фантастика позволяет выйти за рамки бытовой реальности в метафорическое осмысление жизни, не более. В этом плане я не фантаст. Другое дело, что я иногда уговаривал моего друга Славу Рыбакова (фантаст Вячеслав Рыбаков, автор романов «Очаг на башне», «Гравилёт “Цесаревич”» и других – Н.К.) стать автором сценария, хотя он и противился – понимал, что от написанного им мало что останется, и я, как он говорил, «надругаюсь над созданным». Мне нужен был профессионал, знаток жанра, чтобы не изобретать велосипед. Тем более Слава – ученик Стругацких, а «Гадкие лебеди» сняты по их роману. В «Письмах мертвого человека» Борис Натанович Стругацкий был соавтором сценария. «Гадких лебедей» мы ему показывали, и он благословил нас на то, чтобы уйти от первоисточника... Повторяю, это не та фантастика, к которой мы привыкли. Под фантастикой мы подразумеваем механизированные фантастические сказки, которыми полон экран, фэнтези и прочее. Это совершенно с другого берега фильмы, ничего общего с моими.

– Вы были ассистентом на съемках «Сталкера» в Таллинне. Что вам больше всего запомнилось?

– Я учился на Высших режиссерских курсах, а Андрей Арсеньевич читал нам лекции о кинорежиссуре, очень содержательные. Меня и еще пару человек он взял на практику на «Сталкер». Это событие на всю жизнь: вот он, твой обожаемый мэтр, рядом, создает на твоих глазах шедевр – и ты видишь, куда каждый гвоздик забит. Тарковский серьезно относился к практике, давал нам режиссерские задания, я к нему ходил в гостиницу «Виру»: распечатывал все на машинке, хотя это стоило огромных трудов, рисовал движения камеры... После чего Тарковский рассказывал, почему это все никуда не годится. (Смеется.) Помню, он как-то попросил меня разработать финал. Я придумал такую концовку: сталкер открывает в каком-то сарайчике дверь – а там квадрат звездного неба. До того я написал сцену с тонкими деревьями, но тут Тарковский сыронизировал, мол, это намек на живопись Возрождения... Мой финал его удивил, но он ничего не сказал. Прошло тридцать лет – и в «Гадких лебедях» я снял этот финал. Девушка протирает окно, решетка исчезает – и появляется звездное небо...

– Здорово. И очень метафорично.

– Одно время мне казалось, что надо сделать другой финал, вот такой: герои все выходят, стоят и ждут Будущее. Ветер, поле бесконечное, степь, пыль... И Сахаров стоит, и Стругацкие, и режиссер, и Славу Рыбакова я хотел поставить... Мы ждем Будущее, которое так звали, и вдруг из пыли появляется толпа бритоголовых братков с цепями, и эти братки говорят: «Папики, а вот они мы!..» Такое Будущее! Ох, хотелось мне это снять... Но потом я подумал, что это будет слишком публицистично. Хотя, может, и надо было.

Читайте большое интервью с Константином Лопушанским в еженедельнике «День за Днем» от 3 января. Подписаться на газету можно по телефону 666 2503 или при помощи кнопки «Закажи газету» в верхнем правом углу сайта www.dzd.ee.

Комментарии
Copy

Ключевые слова

Наверх