В Русском театре состоялась премьера «Дома Бернарды Альбы» по пьесе Федерико Гарсиа Лорки, фантасмагории о том, что мужчины и женщины – из разных миров и им никогда не сойтись.
Бабье царство по-испански
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
На фоне спектаклей, которые лишенный художественного руководства Русский театр выдавал в течение последнего года, «Дом Бернарды Альбы» предстает шедевром. Но даже и без этого фона он весьма хорош. Никто тут не пытается прививать аудитории новую стилистику, проводить на актерах и зрителях эксперименты, ставить автора, пьесу и ее героев с ног на голову.
Предыдущей работой режиссера Ивана Стрелкина в театре была постановка «В добрый час!» по пьесе советского драматурга Виктора Розова, и режиссерское видение исковеркало текст до неузнаваемости: первая половина спектакля была как бы классической, а вторая расправлялась с первой любыми методами, не исключая тошнотворных. Эта вполне сорокинская, а-ля «Голубое сало», переделка пьесы отвратила от себя многих зрителей. В «Доме Бернарды Альбы» Стрелкин ничего такого делать не стал. Сюжета изменения не коснулись, творчество режиссера (и, видимо, актеров) текст Гарсиа Лорки лишь обогатило.
Правда, по словам Стрелкина, пьеса открылась ему «с другой стороны»: «Обычно она воспринимается как мрачная и безысходная история о том, как жестокая тиранка-мать гноит пять несчастных дочерей, их мечты о любви и свободе, доводит семью до катастрофы... Для меня единственный человек, заслуживающий сочувствия, – это именно несчастная мать, оказавшаяся волей судеб с пятью несмышлеными дочками в маленькой деревеньке... где нравы людей жестоки и просты». Увы, тут с режиссером поспорил уже автор, сам Федерико Гарсиа Лорка: его текст, как оказалось, не дает оснований для подобной интерпретации. То есть – посочувствовать Бернарде Альбе, матриарху этого странного семейства, конечно, можно, как и сказать, что по-своему она права. Но вот единственного человека, заслуживающего сочувствия, из матери не выходит никак.
Пять любовей Пепе
В некоем «селении» без опознавательных знаков живут Бернарда Альба (Лидия Головатая) и пять ее дочерей. Глава семейства (Олег Рогачёв) только что отошел в мир иной и присутствует на сцене в виде безмолвного призрака, которого все видят, но никто не решается в этом признаться; толковать явление покойника можно любыми способами, и мистически, и психологически, и это замечательно. При жизни Антонио Мария Бенавидес был, скорее всего, подкаблучником. Настоящая глава семьи – это Бернарда: она решает, что такое хорошо и что такое плохо и для пяти дочек, и для своей безумной матери Марии Хосефы (Лилия Шинкарёва), и даже для служанки Понсии (Елена Яковлева).
Дочери Бернарды не похожи одна на другую, так что каждая несчастна по-своему. Старшая, Ангустиас (Анна Маркова), от первого мужа Бернарды, – единственная, располагающая собственными средствами (отцовское наследство), но ей уже 39 лет и она некрасивее прочих; надежды Ангустиас на замужество призрачны. Магдалена (Наталья Дымченко) не из робкого десятка и к тому же здорово умеет шить, но и ее никто замуж не берет. Амелия (Марина Малова) рассудительна, но до сих пор играет в куклы, чтобы как-то избыть недовольство своими перспективами остаться девицей до гробовой доски. Мартирио (Татьяна Космынина) и вовсе надеяться не на что – она ко всему прочему хромоножка. Младшая дочь Бернарды, Адела (Анастасия Цубина), пока что самая жизнерадостная, и, по идее, счастье замужества должно бы улыбнуться именно ей – как младшей дочери.
Выходить замуж в селении буквально не за кого, кроме разве что Пепе Римлянина, и Пепе, понимая расстановку сил, пользуется своим положением по полной программе. Сватается он к старшей дочери, Ангустиас, как к самой богатой, однако влюбляет в себя вначале младшую, Аделу, а потом, кажется, и всех остальных. Атмосфера в донельзя фрустрированном бабьем царстве накаляется не по дням, а по часам, сестры проявляют весь спектр эмоций – зависть, ревность, сочувствие, печаль, радость. И только гордящаяся своей родословной Бернарда Альба до поры ничего не замечает.
Мужики и Смерть
Очень жизненная, если вдуматься, история, несмотря на солидный возраст пьесы, законченной в 1936 году, и актеры Русского театра разыгрывают эту трагедию совершенно замечательно. В общем и целом постановка Ивана Стрелкина реалистична, но местами пересекает тонкую границу между реализмом и притчей. Взять, например, мужиков. Все мужики в спектакле (Сергей Фурманюк, Александр Жиленко, Артем Гареев) – не просто другой пол, но, пожалуй, даже другой биологический вид. Они говорят на своем птичьем языке, крайне бедном, составленном из искаженных испанских слов. Основное занятие мужиков – шататься туда-сюда и распевать бессмысленную песенку:
Кохонес! Кохонес!
Сальвадор Дали!
Кохонес! Кохонес!
Педро Альмодовар!..
(«Кохонес» – это «яйца» по-испански.) Еще мужики любят в шутку наряжаться в женские панталоны и лифчики, которые Понсия развесила во дворе сушиться, писать в ведро, из которого поступает вода в импровизированный душ, и развлекаться иными доступными их скудному уму способами.
При эдаких мужиках представления Бернарды Альбы и других местных женщин о мире приходится признать истинными: тут и «женская доля», и «непослушная дочь – это не дочь, а враг», и вездесущие «приличия», которые прежде всего и должны быть соблюдены – даже в ущерб людям. Такой вот испанский домострой. Разумеется, ничем хорошим столкновение этого домостроя (который Иван Стрелкин отчего-то называет в программке «моралью и нравственностью христианина», хотя к нормальному христианству он не имеет никакого отношения) кончиться не может. Кто-то здесь умрет, и на это намекает уже мистический аспект спектакля. Вслед за покойным отцом, наряжающимся в костюм скелета, появляются другие скелеты, кружащие вокруг героев, а также таинственный гитарист в маске смерти, который на крыше дома извлекает из инструмента скорбные риффы в противоположность развеселым «кохонес! кохонес!» местных мужиков.
Где-то между испанской потусторонней жутью и приземленным сельским юмором, между приличиями хозяйки дома и стремлением к свободе ее дочерей рождается этот спектакль, и три часа пролетают почти незаметно: каждая минута здесь заполнена эмоциональным напряжением. Нить натягивается и в финале рвется. На вопрос, кто тут был прав, каждый ответит сам.