«Тысяча и одна ночь»: Шехерезада эпохи кризиса и отчаяния

Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
В первой части кинотриптиха «Тысяча и одна ночь» режиссер пересказывает на новый лад три сюжета арабской книги сказок, перенося их в современную Португалию.
В первой части кинотриптиха «Тысяча и одна ночь» режиссер пересказывает на новый лад три сюжета арабской книги сказок, перенося их в современную Португалию. Фото: wikimedia.co

На экраны Эстонии выходит первая часть кинотриптиха «Тысяча и одна ночь» португальского режиссера Мигеля Гомеша, который, сохранив дух сказок Шехерезады, дает портрет Португалии сегодня.

Две другие части – еще в производстве, но и по первой части можно заключить, что мы присутствуем при рождении шедевра. Вот только беда: когда строится огромное здание, некоторые элементы скуки неизбежны. Вы возразите: а как же три серии «Властелина колец»? Ну да, Питер Джексон создал кино, ставшее исключением из правил. Но в «Хоббите» повторить успех ему не удалось.

Мигель Гомеш в прологе к своей «Тысяче и одной ночи» сделал все, чтобы спровоцировать зрителя настроиться на (увы) достаточно типичную для артхауса вялость и невнятность повествования. А потом опроверг ожидания и заставил не только расшифровывать свою стилистику, но и эмоционально реагировать, совмещать увиденное с нашим (к сожалению, довольно печальным) жизненным опытом.

Синефил, желающий невозможного

Гомеш начинал как кинокритик. Затем пришел в режиссуру. Случай не такой уж редкий в западном кинематографе. Человек годами смотрит чужие фильмы, все глубже познает киноклассику, усваивает законы этого вида искусства – и часто испытывает разочарование от картин современников. И в один прекрасный момент говорит себе: «А ведь я могу не хуже. Лучше!»

У некоторых получается!

Бывшие собратья по критическому цеху находят в таких лентах обилие киноцитат и непременных экспериментов с формой – то есть усложненную структуру при отсутствии внятно рассказанной story. Одним словом, дорогой бывший коллега, мы ценим твою эрудицию и изысканно постмодернистскую игру с цитатами из режиссеров Х, Y и Z, то есть из прошедших мимо широкого зрителя гениальных опусов, не смотреть которые – преступление, а смотреть – наказание. Но все это – синефильство, кино для кинематографистов.

Иногда эти упреки справедливы. Иногда рецензентам просто хочется показать образованность. К Гомешу все это относится в минимальной степени.

Большинство артхаусных режиссеров, которые берут призы на фестивалях, но проваливаются потом в прокате, со временем становятся заложниками собственного стиля, повторяются. Гомеш – заложник непрерывной страсти к поиску формы. Единственной подходящей формы для месседжа, который он адресует публике в данный момент.

В прологе и интервью Мигель Гомеш раскрывает свои намерения: «Мы хотели совместить две вещи: сохранить дух и повествовательную манеру сказок Шехерезады и дать портрет Португалии сегодня. Фэнтези и социальность; ковер-самолет и забастовки. Хотя известно: либо ты снимаешь социальный фильм, либо эстетский – одно из двух. Я понимаю, что это два разных измерения, но надеюсь, что воображение и реальность не могут друг без друга. Это, кстати, прекрасно знала Шехерезада».

Да, при желании у Гомеша можно найти киноцитаты. В прологе киногруппа ведет съемки из траншеи, видны только головы – и синефил тут же вспомнит знаменитые кадры из мексиканского фильма Сергея Эйзенштейна. В одной из трех новелл первой части триптиха герой видит выкинутую на берег огромную тушу кита – тут же вспоминается исполинский скелет в «Левиафане» Андрея Звягинцева. Но эту картину Гомеш точно не мог видеть до съемок своего фильма. Просто двум художникам представились аналогичные образы: огромное жуткое существо как символ необоримой и враждебной силы.

В ключе социального артхауса

Португальский режиссер стремится взять тему социальной драмы и решить ее в изысканном ключе артхауса, в процессе развития сюжета создавая и навязывая зрителю свой киноповествовательный язык. Сюжеты «Тысячи и одной ночи» удивительным образом накладываются на сегодняшний день. В первой (и самой сильной) новелле пересказана история о трех купцах, которые пришли в город, жители которого вконец разорены, и потребовали отдать взятые некогда долги.

Гомеш переносит действие в современную Португалию. Вместо безжалостных купцов у него – представители Еврокомиссии, Европейского центробанка и МВФ. Вместо трех жителей обнищавшего города (страны!) – премьер-министр, министр финансов (дама) и профсоюзный лидер Луизиньо, единственный, кто пытается хоть как-то облегчить участь народа, от которого гости требуют затянуть пояса так туго, что уже и не вздохнуть.

Переговоры заходят в тупик, премьер-министр предлагает гостям развеяться, совершить прогулку верхом, пейзаж вокруг напоминает арабскую пустыню. И тут появляется некто, то ли дервиш, то ли волшебник, и объясняет гостям, что немилосердны они оттого, что давно импотенты. Дервиш обещает вернуть «купцам» мужскую силу, если те смилостивятся над несчастной Португалией. И исполняет обещание. Только от этого лучше не становится: вместо импотенции эти трое оказываются наделены мучительным приапизмом.

Реальность? Или метафора: большинство глав государств и надгосударственных объединений – политические импотенты, они не умеют и не могут распорядиться своей властью? (А если не бессильны, то любое их властное решение приводит к худшим бедствиям!). Скорее, метафора на фундаменте реальности...

Тут же вспоминается сегодняшняя Греция. (Снимая фильм, Гомеш вряд ли задумывался о ней, но тут попал в яблочко!). Наверно, оттого, что все бедные страны Европы испытали или испытывают нечто похожее. Португалия два-три года назад оказалась в идентичном положении, только она «режим жесткой экономии» приняла. Народ там мирный, терпеливый. Греки бурно протестовали, португальцы приняли свалившиеся на них бедствия как неизбежность и ответили не забастовками и митингами, а депрессиями и фрустрацией.

Иные страны, иные нравы

Возможно, наших зрителей малость утешит то, что португальцы, судя по фильму, живут еще хуже нас. Один из персонажей третьей новеллы, «История про трех отважных пловцов», рассказывает, что его лишили пособия по безработице (150 евро в месяц), когда оказалось, что зарплата его жены выше 400 евро (!).

Безнадежность и отчаяние пронизывают картину Гомеша. Однако изысканность формы, необычная структура, роскошные сцены из арабских сказок, вклинивающиеся в видеоряд, выделяют фильм из числа близких ему по социальной направленности.

О современном деградирующем капитализме снято много европейских лент. Обычно они абсолютно традиционны по форме: режиссер хочет, чтобы его крик протеста – по-европейски сдержанный, но пронизанный болью и непримиримым отношением к реальности, – был максимально доступен и доходчив. Таковы картины братьев Дарденнов, таков идущий сейчас у нас «Закон рынка» Стефана Бреза, таковы еще множество острых и горьких социальных драм.

Но заметьте: все они сняты в относительно (а с нашей точки зрения – абсолютно!) благополучных странах. Они «милость к падшим призывают»: к гастарбайтерам, почти что бесправным; к пожилым людям, оставшимся без работы... И обращаются к основной зрительской массе, к среднему классу, заставляя его задумываться: справедливо ли устрое­но общество – и не могу ли я стать жертвой этой несправедливости?

В бедных странах зрительская аудитория другая: дистанция между ней и теми, кого она видит в таких фильмах, порою исчезающе мала. И чтобы фильм получил резонанс, одной темы мало, нужна брос­кая форма, которая проложит картине путь на фестивальный экран – тогда ее и дома признают. Может быть.

Кстати, те немногие по-настоящему социальные драмы, которые сняты в Эстонии, – это сплошной артхаус: «Агент “Кряква”» Марко Раа­та, «Искушение святого Тыну» Вейко Ыунпуу. В последней картине есть и фон Триер, и Антониони, и Феллини, и фильм этот – по-настоящему сильный!

Или возьмем российский кинематограф: если перед нами не боевик про уголовников и ментов, не комедия и не военный блокбастер, а социальная драма, то обязательно артхаус. Лучшие образцы – «Елена» и «Левиафан» того же Звягинцева. О причинах не говорю. Может, сами догадаетесь?

«Тысяча и одна ночь. Часть первая: Беспокойство» («As mil e uma noites – Volume 1, o inquieto»)

Португалия, 2015 г., 125 мин.

Социальное фэнтези

Режиссер: Мигель Гомеш

В ролях: Криста Альфайате,

Динарте Бранко, Карлото Котта

В кинотеатрах Эстонии с 17 июля

Комментарии
Copy

Ключевые слова

Наверх