Владимира Владимировича Путина, которому на днях стукнет шестьдесят, придумали в 1999 году для 1999 года, пишет специальный корреспондент «Коммерсанта» Олег Кашин. За тринадцать лет этот придуманный образ морально устарел, хотя какой-то запас прочности все еще есть. Но чего уже точно нет и не будет — той магии, которая сопровождала его образ когда-то.
Mонетка упала на стол, но еще не легла ни на орла, ни на решку. Крутится на ребре, а мы стоим и ждем, смотрим. Кажется, так правильнее всего описать Россию 1999 года; современник этого не мог заметить, а сейчас уже очевидно — это был необычный год. Все, что до — девяностые, все, что после — нулевые. А между ними, как портал для перехода из одного мира в другой, стоит он, девяносто девятый.
Хотя начался он, конечно, не по календарю, а чуть раньше — в августе 1998-го в дни экономического кризиса юная цивилизация «новых русских» с треском и грохотом провалилась в никуда. Что деньги пропали — это было полбеды, с деньгами так всегда бывает, они то исчезают, то появляются. Если бы это был просто финансовый кризис, о нем бы сейчас и вспоминать не стоило бы. Но кризис был — ценностный.
Мы думали, новая Россия уже существует, а оказалось, ее не было и нет, и мы живем непонятно где и непонятно как. И, видимо, надо заново начинать жить, если получится — придумать новую жизнь.
В 1999 году вышел первый альбом Земфиры — думаю, вы помните, что это тогда значило.
Натовские бомбардировки Белграда, случившиеся весной, пробудили в расстроенном общественном сознании русских какой-то невероятно огромный пласт, уходящий корнями даже не в Первую мировую войну, а куда-то в глубь XIX века — славянское братство и все такое прочее.
Оказалось, за годы, которые прошли после «холодной войны», в обществе возник новый запрос на антиамериканизм, и война в Югославии за считанные дни оформила этот запрос как реальный фактор российской жизни.
Весной двухтысячного выйдет фильм «Брат-2», которым режиссер Алексей Балабанов закрепит за собой статус главного общенационального психоаналитика. Оказывается, место России в мире — это для русского какая-то глубоко личная и очень важная проблема. Это еще одна сенсация 1999 года.
Если бы конкретный Путин Владимир Владимирович 1952 года рождения, бывший вице-мэр Петербурга и отставной сотрудник госбезопасности, если бы он тем летом не оказался в поле зрения правившей страной группировки (ну не знаю, если бы он остался работать в петербургской мэрии или, наоборот, если бы новые городские власти посадили его в тюрьму по какому-нибудь коррупционному делу прежних городских властей), то все равно они нам нашли бы кого-нибудь такого же. Человека из ниоткуда, воплощающего надежды и желания русских людей 1999 года. Кстати, именно русских, это важно.
В многонациональной России к концу девяностых уже сложились убедительные традиции голосования в этнических регионах, прежде всего в Татарстане и Башкортостане. Это сейчас они вместе с Кавказом обеспечивают Путину и его партии рекордные проценты, а на парламентских выборах 1999 года это были антикремлевские регионы, поддерживавшие партию Лужкова и Примакова, которой противостоял тогда Путин.
Сейчас об этом, кажется, никто не помнит или не думает, но та, первая победа Путина была победой именно русских образованных горожан — буквально тех, кто двенадцать лет спустя пошел митинговать против Путина на Болотную площадь.
Очень быстро стало ясно, что Путину удобнее опираться на собственную опричнину, силовую, сырьевую и этническую, а мнением образованного городского населения он предпочитает пренебречь. Собственно, несмотря на протесты последнего года, в этом смысле ничего не изменилось — взаимное доверие с людьми в погонах, финансово-промышленными кланами и кавказскими эмиратами позволяет Путину чувствовать себя очень уверенно на позиции «национального лидера».
Шестьдесят лет — Борис Ельцин в этом возрасте только стал президентом, Леониду Брежневу было шестьдесят в 1966 году, в самом начале застоя, а Никите Хрущеву — в 1954-м, за два года до ХХ съезда.
Единственный кремлевский лидер, для которого шестидесятилетие было сугубо промежуточной датой, разделяющей два одинаково долгих периода, — это Сталин, но сравнивать Путина со Сталиным за последние двенадцать лет стало какой-то совсем неприличной пошлостью.
Хотя все-таки не удержусь от этой пошлости. Известна байка про Сталина, как он распекал за какой-то очередной скандал своего младшего сына, недисциплинированного генерала ВВС. «Думаешь, ты Сталин? — спрашивал Иосиф Сталин Василия Сталина и сам же отвечал: — Нет. Думаешь, я Сталин? Тоже нет.
Сталин — это он» — и генералиссимус, согласно легенде, показывал на висящий на стене свой парадный портрет с замазанными оспинами на щеках, приподнятым лбом и пририсованными к мундиру орденами.
Если у Путина есть собеседник, с которым он был бы готов говорить честно, то Путин мог бы повторить ту историю: «Думаешь, я Путин? Нет, Путин — вот он» — и показать на экран телевизора, в котором с 1999 года живет придуманный Путин — смелый, бескомпромиссный и решительный отец нации и защитник государственных интересов.
Понятно, что всю правду о Путине мы, очевидно, узнаем только через много лет, когда в его бывшем окружении начнется сезон мемуаров, но и из того, что попадает в газеты сейчас, можно понять, что настоящий Путин своему придуманному образу соответствует не очень.
Даже легендарная «вертикаль власти» — это миф, в настоящих вертикалях не воюют между собой разные силовые ведомства и бизнес-кланы, а у Путина они воюют, и он в их конфликтах — не более чем модератор.
Я не знаю людей, которые относились бы к Путину с каким угодно искренним чувством — хоть с обожанием, хоть с ненавистью. Просто Путин не вызывает сильных чувств. Наиболее адекватно — относиться к нему никак. «О чем этот фильм? Да ни о чем!»
1999 год действительно был очень необычным в постсоветской истории России. Год между эпохами, год-портал, год монетки, вращающейся на ребре. Путина придумали в 1999 году для 1999 года.
За эти тринадцать лет придуманный образ очень сильно морально устарел; судя по тому, что Путин все еще в Кремле — устарел не критически, какой-то запас прочности все еще есть. Но чего уже точно нет и не будет — той магии, которая сопровождала его образ когда-то. Он постарел, а страна повзрослела. Прежних отношений не будет никогда.