В минувшую пятницу Вируский суд признал незаконным задержание нарвского акциониста Вована Каштана за нанесенную им надпись «Дети» у здания бывшего ДК Герасимова восьмого мая этого года. Каштану была также присуждена компенсация. При этом суд не стал переквалифицировать предыдущую акцию по нанесению провокационной цитаты на месте «нарвского танка». Каштан считает, что решения суда побуждают его продолжать борьбу за свободу слова в рамках закона.
Интервью ⟩ Вован Каштан: для местной ваты я уже махровый русофоб – поэтому суд меня и оправдал! (2)
Компенсация в размере 174 евро и девять центов была насчитана за содержание акциониста под стражей в течение двух суток. Это максимальный срок временного задержания. Напомним, что в день задержания Вована Каштана свое недоумение действиями полиции выразили представители интеллигенции – эксперты в области права, культуры, искусства, в том числе акционизма. Можно ли считать, что хотя бы частичная справедливость восстановлена, Rus.Postimees выяснял у фигуранта судебного производства.
- Как ты в целом относишься к решению суда?
- Как к подарку на день рождения, конечно (решение действительно почти совпало с датой, когда художнику исполнился 31 год – прим. ред.).
- Как тебе объяснили такое решение: надпись «дети» - да, надпись у бывшего танка - нет?
- Насколько я понимаю, спор так и продолжился вокруг того, является ли в данном контексте фраза «Всех победим, всех убьем и так далее» оправданием или дискредитацией агрессии РФ против Украины. Суд утверждает, что средний человек считывает мои действия как поддержку. Однако прошло ровно полгода, и куда чаще я наблюдаю противоположные реакции. И даже от украинских беженцев. Они прекрасно считали смысл моей акции.
Когда меня посадили на двое суток за надпись «дети», вменив причинение ущерба «Гераське», я ржал в голос и сейчас, конечно, рад, что мы нашли взаимопонимание с судом. И я, и суд упирают на контекст. Правда у суда есть нестыковка. Якобы во внимание можно принимать только само деяние, а не мои слова до или после. Но при этом почему-то приводится текст чистосердечного признания как доказательство того, что я подменил «лишь бы не было войны» на «можем повторить». То есть мои слова, написанные «после», помогают суду оставить обвинение в силе. Что они отсылок не понимают – полбеды. Но по их же логике получается, что слова имеют только прямое значение, хотя они только и делают, что интерпретируют их в разных контекстах.
Комментарий
Евгений Криштафович,
юрист
Суд считает, что, если мэрия тут же стерла эту надпись, следовательно, она сочла ее пропагандой геноцида. А то, что потом Катри Райк хвалила эту акцию - это был результат последующей общественной дискуссии, и это значения не имеет вообще. Деяние якобы закончилось, когда Вован нарисовал свое граффити на стене, а не когда все, простите, «доперли» до его содержания и значения. Я с этим как раз не согласен, и считаю, что искусство должно вызывать дискуссию. И если разные люди делают из него разные выводы, то полиция с судом вмешиваться не могут в качестве «искусствоведов в штатском». Поэтому и никакого оправдания агрессии в этом деле нет.
- Ты говоришь, что наблюдаешь противоположные реакции на надпись, по которой обвинение осталось в силе. Можешь привести пример?
- Недавно ко мне в автобусе по пути в Йыхви обратился на вид «нормальный мужик», этакий любитель России. Он принялся жаловаться, что его оштрафовали за кепку с надписью «Сочи». А ты, - говорит, - что там написал? Ну, я напомнил. А он в ответ: «Так это ж Татарский! Не, ну такое нельзя говорить, тем более в Кремле! Это слишком, это вообще просто!». То есть даже носитель пророссийских взглядов считает эту надпись перебором. Мне кажется, что вату забомбило, как следует. А она и была моей целевой аудиторией. Я в этих кругах уже «махровый русофоб». Они уверены, что меня частично оправдали именно по той причине, что мне здесь уже все можно.
- С какой точки зрения ты бы описал свой процесс? Ты не похож ни на кающегося грешника, ни на гордого правонарушителя. Это какая-то другая позиция…
- Я исследователь. Своим телом я проверяю свое государство на зрелость. В принципе, по-моему, получается: я ведь неслучайно сделал акцию в поддержку Саши Скочиленко, наглядно показав разницу между преследованиями в России и Эстонии. Мой суд, в отличие от сашиного, шел дистанционно и частично меня оправдал. Вообще, бомбист, который отсудил денег у полиции, это, по-моему, довольно необычно. Что есть общего, так это то, что и здесь, и в России находятся добровольцы, которые приходят на помощь. Так что добрые люди есть по обе стороны реки, несмотря на огромную разницу в уровне преследований и возможностях граждан защититься в суде.
- Повлияла ли эта тяжба на твое личное восприятие своих действий?
Не знаю, насколько повлияла. В плане надписи у танка все остались при своих. Я буду и дальше отстаивать свою позицию, потому что параллельно будет суд по поводу флага советской Эстонии (вывешенного членом партии EKRE у мемориальной доски эстонского советского писателя, лауреата сталинской премии Юхана Смуула – прим. ред.). Те, кто его вывесили, тоже напирают, что дело в контексте. Можно вспомнить дело, когда женщина вывесила поздравления с днем ВДВ. Там на контекст упирала сторона обвинения. Может, это для ваших друзей и профессиональный праздник, оставшийся о прошлом, но в нынешнем контексте это не уместно.
Получается, контекст работает по-разному: в одном случае помогает запрещенной символике изобличить советского писателя, а в другом – наоборот, поддержать с помощью токсичной надписи войну в Украине. Пока это так работает, и мне грех отмалчиваться и просто штраф платить. Поверь, я бы уже заплатил, честно говоря. Но это принципиальное дело. Я не считаю, что вменяемое мне обвинение на пользу свободе и демократии. Так что надо еще посудиться.
- Многие убеждены, что даже в правовом государстве не стоит затевать с ним тяжбы. У тебя другое отношение?
По результатам суда пасхальная жертвенность отменилась. Наше государство оказалось недостаточно империей и недостаточно римской. Какая жалость, да? Но, если серьезно, то я когда-то стоял нагишом на границе России и Европы, меня обыскивали, а «фээсбэшник» доказывал мне, что свободы нет нигде. Я заинтересован в том, чтобы доказать его неправоту. Так что мне обязательно нужно пройти через полицию и суды, чтобы не быть голословным в сравнениях.
Я хочу доказать, что Нарва может найти новое самоопределение на карте Европы как форпост свободы. Я хочу, чтобы Кренгольм стал свободным университетом, где будут проводиться любые акции. И чтобы оттуда только смеялись над концертами, которые будут устраиваться на том берегу.