Извините, пожалуйста, я вас ударю

Елена Скульская, писатель Фото: Pm

Ни один человек не может жить без веры в то, что есть что-то важнее его собственной жизни — жизнь его детей, внуков; искусство, наука, прогресс, царство справедливости, все, что угодно, все, что может оправдать краткость нашего существования, считает писатель Елена Скульская.

Мой внук в семилетнем возрасте заинтересовался своей родословной. Узнал, что и мама, и бабушка и прадедушка у него литераторы и решил немедленно сесть за роман, чтобы продолжить семейную традицию.

Роман был сказочный, фантастический и кульминацией его стала великая битва между гигантским крабом, поработителем землян, и, если не ошибаюсь, большим медведем — другом человечества.

Решительный бой проходил на берегу океана, штормовой ветер сбивал с ног огромные прибрежные сосны, жгучий песок залеплял глаза, волны хватались гребешками за дрожащую землю. И вот они начали сходиться — краб и медведь. И краб сказал: «Извините, пожалуйста, дорогой медведь, но я сейчас вас, к сожалению, ударю». «Ничего страшного, — отвечал медведь, — тут уж ничего не поделаешь, таковы суровые законы войны. К огромному моему сожалению, я сам вас потом тоже ударю».

Так разговаривали у моего внука два заклятых врага, вызывая смех у взрослых и растерянные слезы у доброго автора; он умудрился прожить первые семь лет своей жизни вне реальности, которая подстерегала его на каждом шагу, но пока еще не могла догнать.

Он уже понимал, что в мире есть что-то плохое, но относился к нему как к естественному многообразию бытия, где живут не только зайчики, но и ежи, и лисички.

Сейчас мой внук осваивает в университете киноведение, специализируется на американском кино и, думаю, понимает, что разговор краба и медведя обязан выглядеть так: «Не будем торопиться, — сказал краб, отхватывая по одному пальцу с лап медведя своими гигантскими клешнями, — впрочем, мы должны успеть до отлива», — добавил он, и его клешни стали вгрызаться в мощную шею медведя.

«Даже не думай! — зарычал медведь, и панцирь краба хрустнул в его страшных объятьях. — Умри скорее, — добавил он, — я добрый млекопитающий и не могу смотреть на мучения земноводных.

Ни один человек не может жить без веры в то, что есть что-то важнее его собственной жизни — жизнь его детей, внуков; искусство, наука, прогресс, царство справедливости, все, что угодно, все, что может оправдать краткость нашего существования. Мы всегда с легкостью находим то, во имя чего стоит жить, но не так-то просто обрести то, во имя чего стоит умирать.

Когда человек это главное находит, все его существование выстраивается по строгой вертикали; второстепенное отметается, перестает мучить. Счастлив востребованный артист, счастлив писатель, тешащий себя тем, что его сочинения прочтут потомки, счастлив художник среди своих видений, счастлив хирург, спасший больного, счастливы родители, которых любят их дети.

То есть, конечно, все эти люди тоже бывают несчастны, но несчастны по частностям, внутри своего счастья, — оттого, что роль сыграли не гениально, а только талантливо, и картину написали не великую, а только выдающуюся, и роман прочли всего пятнадцать человек, а не пятнадцать тысяч, и ребенок по английскому получил четверку при всем блеске своих знаний.

Но если у человека нет этого самого главного, самого заветного, что мы можем назвать духовностью, предчувствием бессмертия, то любая мелочь, любое частное может вырасти до гигантских размеров и убить все человеческое в человеке.

Дефицит смысла жизни и смысла смерти обесценивает жизнь других людей. Человек в Норвегии берет оружие и расстреливает детей, а потом жалуется на некомфортное содержание в тюремной камере.

Человек в Америке берет оружие и тоже расстреливает детей, свою мать, а потом пускает себе пулю в лоб. Человек во Франции поджигает в новогоднюю ночь машины и гордится их количеством, как боец подбитыми вражескими танками. По счастью, человек в Таллинне в Новогоднюю ночь всего лишь дико орет и усеивает Ратушную площадь и улицу Харью битыми бутылками…

Родион Раскольников потряс мир не тем, что убил старуху-процентщицу Алену Ивановну и ее сестру Лизавету, а тем, что сознался в преступлении, не смог вынести его тяжести. Вот что загадочно, вот что непонятно.

И все писатели мира от Кафки до Акутагавы Рюноскэ называли себя учениками Достоевского, поскольку сами никак не могли объяснить этого феномена страдания от содеянного. И ведь нельзя сказать, чтобы Раскольников раскаялся. Нет. Но пошел на каторгу, чтобы справиться с мукой.

Собственно, может быть, гений и отличается от других писателей тем, что способен показать невыносимую тяжесть, которой ложится преступление на плечи человека, уродуя и коверкая его дух и плоть. Клавдий и Макбет у Шекспира, Борис Годунов у Пушкина не могут жить под гнетом совершенных злодейств.

Но гении редко залетают в нашу вселенную, и убийства, несправедливости, ложь, ханжество, двойная мораль, воровство, предательство все ярче описываются и снимаются на кинопленку, но ложатся на душу героев не камнем, а пылинкой, которую так легко стряхнуть с пиджака.

С каким упоением, с какой радостной паникой все средства массовой информации переживают и пережевывают и живописуют убийства, насилия, взрывы и поджоги, но как редко, почти никогда не увидишь по телевизору человека, отмеченного печатью благородства и бескорыстия. А что о нем говорить? А кому он нужен?

Мне он очень нужен. Я бы хотела знать о людях, помогающих бедным, помогающим детским домам и приютам, отдающим собственные сбережения тем, кому они нужнее. Я понимаю, что эти люди не ищут встреч с прессой, но зрителей и читателей они способны заставить задуматься или даже одуматься.

По Первому телеканалу (ПБК) весь декабрь шла реклама Новогоднего концерта, где обещали исполнить популярную песню со словами:

Гуляй Россия.
Рыдай Европа.
А у меня самая,
самая,
самая красивая
…опа.

И не обманули. Исполнили. И.. опы были самые, что ни на есть, распрекрасные. И так они ликовали, так веселились и радостно пели, что было ясно: нет на земле лучше места! А самое приятное заключается в том, что все мы в этом месте и находимся, судя по тому, как живем.

Стоит ли упоминать в финале заметок слово «деньги»?

Это слово надулось таким сверхсмыслом, что скоро лопнет от самодовольства. Я не Шариков: я не хочу все отнять и поделить. Но я бы хотела, чтобы все были сыты, и у всех была бы крыша над головой. Я не против богатых, я против безысходной бедности.

Все изменилось в нашем мире, только нищие, бездомные и голодные дети по-прежнему спят в подвалах, по-прежнему не знают, как свести концы с концами женщины, растящие детей, по-прежнему сходят с ума, спиваются и кончают жизнь самоубийством отцы, потерявшие работу.

Мне бы хотелось, чтобы тем, кому совсем плохо, стало в Новом году хоть чуть легче.