Мы живем в мире, где государство может прослушивать наши телефоны и при необходимости проводить обыск в нашем доме, и только в виртуальной реальности и в личных гаджетах остались недоступные ему островки приватности. Отняв их, государство может отнять и нашу независимость, и вряд ли по праву, пишет художественный переводчик Тимофей Петухов.
За противостоянием компании Apple и ФБР, которое возникло после требования американской спецслужбы «взломать» смартфон убитого террориста из Сан-Бернардино и последующего отказа, следит весь мир. Многие считают, что исход этого противостояния определит судьбу идеологии «неприкосновенности личных данных» в сфере IT. Не возьмусь судить, на чьей стороне правда в этом конкретном случае, но постараюсь проанализировать, почему личные данные в этой сфере часто защищают с особым рвением.
Мы все привыкли к свободе в Интернете и к анонимности сетевого общения. Многие годы эта сфера, казалось, жила как бы над государством или вне его, словно в параллельной Вселенной, в которую каждый входил через свой «портал» в виде мобильного устройства, компьютера и т.д. Мы научились жить в двух измерениях одновременно, иметь копию своей личности, живущую немного иначе, чем мы живем в реальном мире.
В Интернете мы свободнее высказываемся, порой говорим другим тоном, раскрываем себя с тех сторон, которые в реальности могли не открыть даже друзьям. Мы легче оставляем информацию о своих интересах и свои контактные данные, вывешиваем фотографии, историю своей жизни и все то, о чем порой не хотим сообщать, например, в официальных анкетах для статистики или государственным органам.
Правительства многих стран не раз пытались получить контроль над сферой электронной коммуникации, и случай со смартфоном Apple – далеко не первый. Не так давно Россия, например, стала вводить систему блокировки сайтов с опасным содержанием и обязала Facebook и другие аналогичные сервисы хранить данные российских пользователей на серверах, расположенных в России. Известны письма госструктур руководству социальной сети «ВКонтакте» с запросом о предоставлении данных пользователей.
Такие процессы можно наблюдать не только в России – например, в англоязычном медиаполе периодически появляются дискуссии о возможности национализации некоторых серверов, чьими услугами пользуются по всему миру.
Что же особенного в случае с Apple, что привлекло внимание мировой общественности и заставило саму компанию и ее сотрудников занять столь непримиримую позицию? Возможно, основная причина заключается в том, что Apple – одна из тех компаний, которая делает ставку на то, что ее продукция остается оплотом «автономности», защищенности от вмешательств третьих лиц, включая государство, и посягательства их на приватную информацию.
В последнее время запрос на такую автономность и возможность уединяться в параллельном мире виртуальной реальности, делать это втайне от государства и любых органов надзора, значительно вырос. Набирают популярность браузер Tor, позволяющий анонимно находиться в Интернете, мессенджер Telegram, который делает ставку на полную недоступность вашей переписки. Эти приложения все больше распространяются и среди простых людей.
Для компаний, ведущих деятельность во многих странах мира, такое желание понятно (например, некоторые консалтинговые компании выдают сотрудникам iPhone для корпоративной переписки именно для того, чтобы защитить важные данные). Но зачем такая скрытность большинству пользователей iPhone, Telegram, т.е. простым гражданам, которым, казалось бы, нет причин бояться слежки и прослушивания со стороны спецслужб?
Если человек не делает ничего противозаконного и не представляет интереса для государства по другим причинам, то вряд ли его будут прослушивать. Возможно, люди не боятся каких-то конкретных шагов со стороны государства, но просто одна мысль о том, что частную сетевую переписку, например, с любимой девушкой, может кто-то прочитать, заставляет их чувствовать себя неуютно, сдерживать свои эмоции, писать не так искренне, как хотелось бы.
Это все равно, что объяснятся в любви в театре, а потом вдруг заметить, что рядом сидит бабушка-гардеробщица. И пусть она разгадывает кроссворд, и ей нет до вас дела, пусть даже вы знаете, что она плохо слышит и ваш разговор не разберет точно – все равно становится неловко. Возможно, именно в этой приватности и есть ценность вынесения личного пространства в сферу, автономную от всех, включая государство?
Даже если это так, это лишь часть ответа. Во всех реальных сферах жизни наше автономное личное пространство уже может нарушаться государством: по запросу суда могут прослушивать наши телефонные разговоры и даже производить обыск в квартире. Где, к слову, в ящике стола могут найти все те же любовные письма, описываемые в примере выше. И мы вроде бы негласно согласились с тем, что для обеспечения нашей же безопасности государство наделяется особенными полномочиями в реальной жизни.
Почему же тогда именно сфера виртуального общения становится для пользователей такой значимой, и многие поддерживают частные компании, не желающие сотрудничать с государством все в тех же вопросах обеспечения безопасности?
Один из аргументов главы Apple Тима Кука заключается в том, что наличие своего рода ключа, способного открыть доступ к информации на смартфоне, может привести к повторению этого сценария по запросу ФБР. Этот аргумент не отвечает на поставленный выше вопрос, так как даже если прецеденты повторятся, то непонятно, чем они принципиально отличаются от ордеров на обыски квартир, которые также выдаются с завидной постоянностью? То, что компанию принуждают к сотрудничеству через суд, когда речь идет об обеспечении безопасности, – тоже не новость.
Возможно, основная причина такого резонанса в случае с Apple заключается в том, что во всех остальных, реальных сферах, где государство уже имеет право нарушать нашу автономию, оно обрело это право давно, и мы к нему привыкли. Право на прослушивание телефонных разговоров, перлюстрацию реальной переписки, обыск и т.п. уходят корнями совсем в другую эпоху.
Эти явления соседствуют с нами на протяжении уже не одного столетия, и когда обсуждался вопрос о легитимности подобных действий со стороны государства, он был поставлен на повестку в принципиально ином мире. Это был мир, где общественный интерес государства, несмотря на все гуманистические концепции естественных прав, часто признавался имеющим приоритет над личной свободой (лакмусовой бумажкой смещения этого приоритета может служить то, что сегодня в большинстве государств мира отменили обязательную службу в армии, но еще век назад картина была иной).
Но главное, что в том мире связь человека с собственным государством была крепче хотя бы потому, что люди еще не столкнулись с таким процессом, как глобализация. И именно новый мир, мир глобализации, который создавался в тесной связке с развитием Интернета, виртуальной коммуникации, и всей той параллельной, надгосударственной реальности.
И если человек привык к праву на вмешательство в реальную сферу, на то, что в ней мы все ходим под государством, то в новой реальности человек начал жить, не замечая границ государств, расстояний и других барьеров, жить совсем иначе в пространстве, к построению которого государство не имеет прямого отношения. Понятно, что в таком глобальном пространстве, не знающем границ и территорий, обосновать, почему кто-то должен подчиняться государству, стало крайне сложно. Можно образно сказать, что привычка жизни в двух ипостасях стала привычкой жить и в государстве, и вне него.
Автономия от государства стала новой ценностью, особенно важной оттого, что государство перестало быть монопольным связующим звеном, проводником всех услуг и интересов человека. В Интернете же весь мир выстроен не государством, а частными пользователями, частными компаниями.
Еще один важный аспект. Возможность жить автономно от государства, хотя бы по части своего личного общения с другими людьми, возможно, также вызвана и желанием иметь более сильную позицию во время переговоров с ним.
Любая власть, даже самая лучшая, основана на принуждении, и, получив пространство, свободное от этого принуждения, человек не хочет его потерять. Так как несмотря на то, что сегодня государство ограничивает наши права в благих целях (например, ради безопасности), никто не застрахован от того, что завтра оно может ограничить наши права против наших интересов.
И в этом случае зона, куда государство не имеет право вторгаться, становится тем местом, где человек может реализовывать свои права, в том числе на свободу слова, не боясь преследования. И именно в этом пространстве несогласные с политикой государства смогут не только высказывать свои мнения, но и выдвигать требования. С этими требованиями позже можно выйти к государству уже не от лица одного человека, которого легко «не услышать», но в качестве реальной гражданской силы, с которой нужно считаться.