Правда, а не подобие правды и тем более — не фантазия
Почтовый ящик
14 ноября 2011, 00:00
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Не могу согласиться с уважаемой Еленой Скульской. Фильм Андрея Звягинцева «Елена», показанный недавно по телеканалу РТР, не заслуживает, на мой взгляд, той суровой оценки, которая ему дана в рецензии «Кроткая и Анна Каренина сами убьют» (РМ 08.11.11).
Автор обвиняет создателей фильма в отходе от правды жизни, которая якобы не столь ужасна, чтобы в ней доминировало злодейское начало, скрываемое под оболочкой добропорядочности, живущего своей обыденной размеренной жизнью обывателя.
«Если Звягинцев прав, — пишет рецензент, — то мы уже давно не люди, а существа, насекомые, тени».
В связи с такой сентенций возникает ряд вопросов. Кто это мы? Какова не декларируемая, а практическая этика современной нашей жизни? Феномен злодейства, это что — растение, произрастающее лишь на криминальном поле, или также и нечто, что может появиться в любом жизненном пространстве?
Как я поняла, художник, создавая свое произведение, хотел рассказать об одной истории, которая может быть разными зрителями воспринята по-разному. Поэтому обобщающее слово «мы» едва ли будет здесь уместным.
Мы есть и такие, и сякие, и сколько тех и других, никто толком не знает. Но в том, что сюжет произведения и весь его тонус, включая работу режиссера, оператора, композитора и, разумеется, актеров, это правда, а не подобие ее, и тем более — не фантазия, у меня не вызывает никаких сомнений.
Каково же кредо? А оно такое: в обществе, где ценность человека как личности доведена до уровня плинтуса, с людьми может случаться все что угодно. Их жизнь становится разменной монетой, которой можно оплачивать всякие жизненные планы.
Добропорядочная мать, любящая своего сына и внуков, убивает своего супруга ради улучшения условий существования сына. Ну и что?
А государственная власть, лишающая хороших специалистов работы в условиях массовой безработицы, из-за недостаточного знания государственного языка, это что — нечто другое?
Ничего подобного. Это лишение жизни человека, который, уже оказавшись без средств к существованию по истечении срока получения соответствующего пособия, становится жертвой сознательной акции, только другим более изощренным способом.
Правда в фильме воспринимается мной не как слепок жизни, а как указание на существующую тенденцию, метастаз, еще не поглотивший всю жизнь, но представляющий для нее серьезную угрозу. Когда-то Михаил Ромм назвал свой фильм «Обыкновенный фашизм». Тенденция усиления обыкновенности ситуаций, художественно осмысленных в «Елене», выглядит угрожающе.
Зоя Федорова