И то, что женщины начнут бунтовать... Но послушайте, мы столько раз слышали, что начнут бунтовать. Когда прекратятся пенсионные выплаты. Когда будет очередное нелегитимное переизбрание. Когда отберут то, отберут другое, третье. Права и свободы отобрали все. Но бунта нет. Я не хочу превращаться в условного профессора Соловья, который любил говорить про «завтра будет бунт». Я вообще думаю, что мы должны избавиться от этих тоже модернистских и устаревших ленинских правил. Обойтись без всего этого «низы не могут». Мы можем обойтись без низов, чтобы менять это все. Иначе можно ждать вечно.
– Одно дело – биться за абстракции в виде каких-то там прав. Совсем другое – за своего мужика, без которого хозяйство рухнет. Его, как скотину, уводят на убой. Обратно – либо инвалид, либо мертвый, либо вообще там бросят. Вот что я пытаюсь понять. Почему здесь-то не срабатывает желание орать у женщин?
– Потому что, чем больше говорить о сакральности и духовности, тем меньше эти термины значат что-либо. И для тех, кто говорит, и для тех, к кому обращаются. Поэтому очень многие действия, помимо безволия, лени, апатии и страха, которые тоже есть, обусловлены финансовыми соображениями. Идет какое-то чудовищное отчуждение между поколениями. Нас наши советские родители видели как тех, кто мешает им жить, занимает их площадь. Это были советские люди. А постсоветские еще страшнее советских. И они уже действительно рассматривают своих детей, конечно, не все, но многие, как то, что можно обменять на условную «Ладу», на условные 7 миллионов рублей (113 тысяч евро – обещанные властями РФ выплаты в случае гибели кормильца на фронте – прим.ред.). Они уже так мыслят. Они уже в уме похоронили тех, кого они родили. Это следствие нищеты. В русской литературе принято сакрализовать страдания и бедность. Писатель должен быть голодным, и так далее. А я считаю, что бедный человек априори безнравственен. Чем ты беднее, тем ты будешь и злее, и подлее. Я в этом уверена, и мы сейчас именно это наблюдаем.