/nginx/o/2022/03/07/14412109t1h16fe.png)
Эстонская молодежь знает русский язык все хуже, а русская – эстонский и английский – все лучше, и это становится ее преимуществом на рынке труда. Такую тенденцию отмечают в последнее время СМИ, ссылающиеся на изучение рынка и статистику таких порталов поиска работы, как CV Keskus и CV Online.
На рынке труда существует большой спрос прежде всего на тех, кто хорошо владеет тремя языками – эстонским, английским и русским. Собственно говоря, бизнес всегда понимал, что владение наряду с государственным языком еще несколькими, в том числе и русским, это большой плюс. «Деловые ведомости» тоже никогда в этом не сомневались и не раз напоминали, что в стране, где русский язык является родным почти для трети населения, он, пусть и неофициально, должен входить в число т.н. местных языков.
С русским языком в мире в последние пару лет произошла вообще парадоксальная вещь – по распространенности он, согласно данным Ethnologue, вернулся на четвертое место в мире, несмотря на сужение русскоязычного пространства и уменьшение числа носителей языка. Для нас здесь интересны не причины такого парадокса, а место русского языка среди других языков, в первую очередь применительно к нашей ситуации. Бессмысленно, в общем-то, бороться за придание русскому языку некоего официального статуса в Эстонии (кроме статуса языка национального меньшинства), но столь же бессмысленно отрицать его неофициальный статус, чем, увы, занималась с 1990-х годов государственная власть.
Поддерживаемое и инициированное государством, вытеснение русского языка на задворки как раз и привело к той ситуации, которая сложилась на сегодняшний день. Всякий вменяемый частный работодатель, если он не поражен ультранационалистической проказой, будет считать владение русским языком конкурентным преимуществом претендента на работу. И это касается самых разных профессий – из-за все же неуклонно крепнущих деловых связей с восточными соседями (не только с Россией, но и с Украиной и той же Грузией, общаться с которыми еще долгое время будет удобнее всего по-русски).
Между тем упоминавшаяся выше статистика говорит о том, что среди молодых людей в возрасте до 26 лет, для которых родным языком является эстонский, всего 15% владеют русским очень хорошо, хорошо или средне, а вообще не владеют 25%. Те же показатели (только, конечно, владения эстонским языком) в этой же возрастной группе людей, для которых родной язык русский, составляют соответственно 73% и 17%. Разумеется, эстонский язык у нас государственный, и вся языковая политика государства была направлена на то, чтобы научить неэстонское население эстонскому языку. Так что в этом смысле государство может быть вполне довольно достигнутыми результатами. Несомненно, самому русскоязычному населению это тоже пошло только на пользу – в виде того самого преимущества на рынке труда.
Получается, что в проигрыше оказывается эстонская молодежь. Теоретически это так, на практике же действует целый ряд искусственных механизмов сдерживания и благоприятствования, о которых много говорится, но которые вслух не признаются. Но если в частном секторе эти механизмы включаются не так часто или не включаются вовсе, если это вредит бизнесу, то в государственном они даже не секрет Полишинеля. И до тех пор пока такая ситуация будет сохраняться и даже поощряться, образованная русскоязычная молодежь, несмотря даже на свои преимущества, о которых тут говорилось, будет стремиться выходить на самые разные рынки труда, но только не на эстонский, а представление о том, что перевод гимназического обучения на эстонский язык – это еще один способ нивелирования упомянутого преимущества с помощью снижения общего уровня образования путём преподавания на неродном языке, будет только крепнуть. При этом эстонская молодежь так и не будет осваивать русский язык, и через какое-то время даже мечты об Эстонии как мосте между Западом и Востоком и центре знаний о восточном соседе потеряют всякий смысл.