Потому что держава без труб...

Кадр из «Трубы» с английскими титрами: идущий по трубе газ – «как золотой дождь для экономики нашей страны». Но не для живущих у газопровода людей?.. Фото: vimeocdn.com

«...Просто труп, просто труп, слабый труп!» Так героини комедии Рязанова «Старые клячи» в издевательском ключе доносили до зрителя суть экономики РФ. О том же и документальная лента россиянина Виталия Манского «Труба».

Наш зритель получил возможность посмотреть «Трубу» на фестивале документального кино Docpoint, проходившем в Таллинне с 30 января по 2 февраля. Фильм Манского собрал полный зал (мест хватило не всем, человек двадцать сидели на лестнице) и вызвал весь спектр реакций – от «спасибо вам большое» до «зачем такое вообще смотреть». Высказавшая последнее мнение женщина покинула зал, не досмотрев картину, – ей увиденного было достаточно, чтобы констатировать: «Автор собрал всякое дерьмо!» В дверях кинозала женщина столкнулась с режиссером и поинтересовалась, где он родился. Узнав, что во Львове, сказала: «Вот теперь все понятно», – и ушла.

Храм-вагон бежит-качается

Формально «Труба» – это набор кинозарисовок из жизни самых разных людей, живущих в населенных пунктах вдоль газопровода «Уренгой – Помары – Ужгород», проходящего по территории России, Украины, Белоруссии, Польши, Чехии и Германии. По этой трубе течет из Западной Сибири в Западную Европу газ, наряду с нефтью обеспечивающий половину ВВП России (как следует из эпиграфа к картине, взятого из речи Путина). Но путешествие вдоль трубы – это не сюжет, возражает режиссер: «Это, я бы сказал, способ создания фильма. Мы не путешествуем, мы создаем эффект вспыхивающих окон в разные пространства – и даже не настаиваем на том, что эти пространства, эти миры как-то один с другим связаны».

Таких «окон» на протяжении без малого двух часов вспыхивает немало, и все они без исключения по-своему поразительны: от путешествующего по Сибири храма-вагона РПЦ, крестящего и соборующего (по необходимости) жителей отдаленных городов и деревень, до польского работника крематория; от российских пьяных музыкантов, выясняющих, кто за кого голосовал на президентских выборах, до старушки в глухой сибирской деревне, философски замечающей: «Ночь пережили – на день к смерти ближе...» Но главная линия фильма – катастрофическая разница между Россией и Европой, которая проявляется буквально во всем. Здесь – голо и бедно, там – красиво и богато; здесь – вечная разруха, там – вечный карнавал...

«Как мы с той зрительницей уже выяснили, я родился во Львове, а он вместе с Таллинном, Вильнюсом и Ригой был одним из самых европейских городов советской империи, – рассказывает Виталий Манский «ДД». – Европейское мироощущение во мне заложено и присутствует. Сейчас я живу в своей стране, которая называется Россия, и у меня порой ощущение, будто скребут пенопластом по стеклу: почему все вокруг именно так? Я живу в многоквартирном доме, мы с двумя квартирами договорились и фактически за свой счет сделали евроремонт в подъезде. А нашим соседям из коммуналок стало неуютно жить в евроремонте. Искренне! Они на отремонтированных стенах написали слова, которые превратили наш подъезд в часть их родины. Они ходят, видят эти слова – и им нормально. Понимаете? Это парадокс, который волнует меня лично. А я снимаю кино, только когда меня что-то волнует... Почему мы такие? Почему здесь так, а там так? Подчеркиваю: это не значит, что здесь плохо, а там хорошо. Здесь нет ничего однозначного, стерильная Европа – не мое пространство, я бы повесился в Швейцарии. Мне и Берлин перестает нравиться – когда-то это был город двух энергетик, а потом стена рухнула, граница стерлась, и это уже не то...»

Слишком много любви

Получил ли Манский ответ на свой вопрос? «Да, лично для себя. И это очень жесткий ответ: Россия – не просто не Европа, она никогда ею и не станет. По крайней мере при моей жизни, при жизни моих детей и внуков. Для многих жить не в Европе – очень хорошо. То есть – очень плохо, но при этом и хорошо... Вот как эти люди из коммуналок в нашем подъезде. Они ведь во вред себе все это сделали. Квартиры так или иначе нужно продавать, и понятно, что если подъезд без этих слов на стенах, квартира будет стоить дороже. Простая логика! И они ведь не инвестировали в этот ремонт. Но для них не существуют понятия “рынок”, “инвестиции”, “логика”, “ответственность”, “корпоративные интересы”... И им комфортно!»

Хотя разницу между Россией и Европой можно объяснить самыми разными причинами – климатом (в Уренгое, в отличие от Берлина, карнавала не устроишь), историей (тяжелое наследие СССР, как любят говорить либералы), экономикой (олигархический капитализм чреват социальным неравенством), – Манский предпочитает говорить о непреодолимой границе между двумя культурам.

Предположение об избирательности режиссерского взгляда он отметает: «Да если бы я хотя бы одну сотую дерьма, увиденного по дороге, включил в картину, меня бы обвинили во всех смертных грехах. Степень моей любви, сострадания, жалости к моей родине и людям, которые на ней живут, увы, очень высока. Может быть, нужно быть жестче. Мы не показали ни одного разрушенного храма, ни одной мертвой деревни, ни одного пьяного человека...» – «Но пьяных вы показывали, взять хоть оркестр...» – «Ну, они просто навеселе. Это не то пьянство, которым страдает Россия по сей день».

Про ушедшую зрительницу он говорит: «Я люблю, когда зритель не принимает мое кино, но при этом хорошо бы говорить на равных. Когда ты сидишь в Европе, то есть сделал свой выбор, и при этом тем, кто живет в России, рассказываешь что-то про любовь к родине, – это без меня. В таких дискуссиях я не участвую».

Насколько «Труба» с его эпиграфом из Путина – политическое кино? Виталий Манский отвечает не задумываясь: «Любое честное для автора высказывание о России сегодня является политическим. Потому что... Точка».