Профессор Высшей школы экономики (Москва), выпускник отделения семиотики Тартуского университета, культуролог Ян Левченко (41), почти 20 лет назад уехавший в Россию, все чаще думает о возвращении в родной Таллинн.
Ян Левченко: я человек периферии империи
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Специальный гость таллиннского клуба «Интеллектуальный Stand Up» рассказал «ДД» о бытовом измерении политической свободы, нестрашной новизне цифровой эпохи и разошедшихся траекториях с тартуской семиотикой.
Харлей со сметаной
- Почему вы задумались над тем, чтобы начать «дрейфовать» в Эстонию? Нет ли здесь политической составляющей?
- Мой переезд в Россию был случайным биографическим поворотом, но перерос он в длительный период. Чувствуется врастание, и меня это беспокоит. На самом деле бытовые вещи – на первом месте. Здесь нет никакой особой идейности. Я хорошо понимаю друзей, которые готовы пересидеть «кровавый режим», живя в Москве и сдавая доставшуюся от бабушки квартиру. У меня же просто нет жутких денег, чтобы снимать там квартиру. Это город, безусловно, тяжелый для существования. К тому же, мне бы очень хотелось, чтобы моя младшая дочка, которой скоро исполнится пять лет, выучила дополнительные языки, получила гражданство какой-то страны, помимо России, и двинулась дальше.
Огромные пространства создают физически ощутимую границу. Это основная российская особенность, которая способствует определенным представлениям о себе и мире, формирует геополитику. Принимать это – значит быть человеком ядра империи. А я родился на периферии империи и рад, что она перестала ею быть, хотя, возможно, в будущем она станет периферией другой империи. Параллели между империями и ЕС – обычная демагогия. В настоящее время имперский период закончился, объединения стран происходят по другому принципу. Но кто знает.
- Готовы ли вы оказаться в одном хоре с российскими оппозиционерами и общественными деятелями?
- Я бы предпочел избежать политически заряженных интерпретаций. Как русист по образованию, я немного знаю чисто бытовую подоплеку пафосного выражения «я выбрал свободу». Человек некоторое время дает интервью, рассказывает о том, каким он был узником совести, а потом, как саркастически писал Сергей Довлатов, получает от Армии спасения мотоцикл Harley-Davidson и начинает развозить на нем сметану. В этом нет ничего зазорного, но зачем тогда рассказывать, что ты был узником совести?
Мы там недурно устроились: сидим в крафтовой пивной, пропиваем за вечер половину зарплаты учителя в периферийной России и говорим, что мы тут со всем несогласные, такие, понимаешь, либералы. Это все стоит недорого.
- Что вы надеетесь найти в Эстонии? Уверены ли вы в том, что будете востребованы?
- Я всегда был человеком угла, поэтому о своей востребованности легкомысленно не думаю. В таких терминах это меня пока не интересует. Важнее всего получить паузу и отдохнуть от Москвы, где я сейчас много преподаю и занимаюсь параллельными проектами. Хочется чуть-чуть сменить траекторию.
Меня немного настораживают люди, которые, руководствуясь готовой стратегией, последовательно ее воплощают. Я привык, что жизнь куда-то выносит. Если есть чуйка, надо совершать определенные правильные движения. Я всегда много писал и, наверно, придется на это ориентироваться. Будет это журналистика, очерки, рассказы, я не знаю и не могу загадывать. Миссии у меня нет.
Вышка для либералов
- Вы преподаете в Высшей школе экономики, которая отсюда кажется авторитетным учебным заведением. Рейтинги это подтверждают. А каков ваш взгляд изнутри?
- Высшая школа экономики – вуз нового типа для России, оказавшейся заложницей своего имперского прошлого. Россия преемница всего советского, тогда как остальным странам было легче: они от нее отделились, попытавшись оставить ей негативное, а себе хорошее (если могли таковое разглядеть). Россия, в том числе в аспекте высшего образования, – страна, больше других обремененная советским наследием и уже потому чрезвычайно инертная. При этом инерция постоянно взрывается судорожными реформами, о стабильном развитии нет и речи. «Вышка», как мы ее называем, изначально выгораживалась как отдельный сектор высшего образования, где будут отрабатываться эффективные методы. Евгений Ясин и его команда придумывали вуз, который был призван готовить людей для новых министерств свободной России – либеральных экономистов, получивших знания от уникальных экспертов.
Постепенно все стало разрастаться и приобрело вид университета. Он продолжает называться Высшей Школой Экономики, хотя давно превратился в универсальный гуманитарный университет. «Вышку», вопреки лагерным коннотациям, часто сравнивают с Российской академией народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ. Эти, плюс еще очень немногие вузы, занимаются охотой за головами, покупают специалистов на хороших условиях. В этом смысле Высшая школа экономики – особое пространство, где многим живется более-менее вольготно, так как здесь считаются нормальными вещи, которые по умолчанию невозможны в других местах.
Мое отношение к «Вышке» обусловлено не только корпоративной вежливостью. Я там с удовольствием работаю и когда-то принял участие в создании программы отделения культурологи, которое сейчас называется Школа культурологии. Ее руководитель Виталий Куренной – активный, очень знающий человек, мыслящий на полшага вперед. В российских вузах таких людей немного. Мы все сообща и по мере сил боремся с репутацией российского интеллектуала как пассивного проводника генеральной линии.
- Но вы, помнится, назвали в частной беседе себя и своих коллег слугами режима…
- Это ироничное высказывание. Но ведь мы и правда воспитываем будущих чиновников для России. Оппозиционеров не нужно воспитывать – они сами появляются в ответ на действие или бездействие. «Вышка» воспитывает человека, который что-то будет позитивно конструировать. Такой человек пребывает не в оппозиции, а в мейнстриме. Если же полученные компетенции будут не нужны и даже будут преследоваться, тогда и родится оппозиционер. Такая индивидуальная траектория – следствие общей беды, в которую попадает страна, не заинтересованная в развитии.
Мы хотим, чтобы в России повышался уровень цивилизации. Культура – это данность, ее не бывает много или мало, а цивилизация требует ухода и распространения. И в этом смысле мы служим тому режиму, при котором оказались. С кем бы ты ни заключил контракт, надобно прийти к соглашению и действовать. Нельзя малодушничать, кидать посуду в стену и кричать, что «с этими вот людьми» консенсус невозможен. Тогда сразу конец цивилизации.
Тартуский водораздел
- Не возникало ли у вас в России проблем и вопросов в связи с эстонским гражданством?
Вопросы возникают постоянно. Чиновники часто не понимают, как такое вообще возможно. А потом выясняется, что на самом деле есть инструменты, которые позволяют человеку с другим гражданством спокойно жить в России. Несколько раз мой вид на жительство удивлял рядовых сотрудников подразделений МВД, раньше они такого не видели.
- Поддерживаете ли вы отношения с Тартуским университетом?
- Не поддерживаю, наши пути разошлись, такова жизнь. Когда я учился в 1990-е на филфаке в Тарту, там случилось размежевание. Ряд людей с теоретическими интересами ушли на отделение семиотики, а на русской кафедре остались историки литературы. Сначала казалось, что разделение условное, но вскоре оно сделалось институциональным, дальше – больше. Теперь концептуальные различия вряд ли преодолимы, потому что семиотика уже к началу 2000-х в стремительном дрейфе удалялась от любых связей с русистикой и даже гуманитарных наук как таковых. Сейчас тартуская семиотика занимается коммуникацией человека и природы, там есть талантливые биологи с философскими интересами, есть антропологи, но какое уж тут взаимодействие с такой консервативной сферой, как история литературы?
Ниша для фриков
- В качестве специального гостя вы открыли сезон в таллиннском клубе «Интеллектуальный Stand Up», заявив тему о конце эпохи кино. Кинематограф разрушается из-за технического прогресса?
- Название моей лекции отсылает к статье Романа Якобсона 1933 года «Конец кино?». О конце кинематографа не говорили разве что в первые пять лет его существования. Это постоянно повторяющийся мотив. Наступает ли сейчас что-то действительно ключевое, что положит конец привычным практикам, которые ассоциируются в нашем сознании с кинематографом?
Очередной поворот связан с новыми медиа и самим характером распространения визуальности. Благодаря компьютерным технологиям кино превратилось в подраздел компьютерной анимации. Современное голливудское кино высочайшего среднего уровня уже не мыслит аналоговой картиной мира, предполагающей, что мы смотрим репрезентацию видимых событий, разве что слегка перекроенных с помощью монтажа. Сейчас в голливудских франшизах показывают то, чего никогда не увидишь в реальной жизни. Это мир, в котором нет предела воплощенному воображению. Кинематограф превосходит и тащит за собой наше воображение. Аналоговый кинематограф, который мы называли авторским, артхаусом и другими эстетскими штуками, окончательно превращается в нишу для полутора фриков, которые будут снимать на мобильный телефон авангардные фильмы и бить эстетические рекорды.
Еще один сегмент, имеющий отношение к кино, - это сериалы. Они уже давно перестали быть просто нишей для домохозяек и структурируют жизнь современного горожанина. В зависимости от его запросов, он смотрит те или иные сериалы. Это определенное течение жизни, которое в некоторых местах ритмически завершается и вновь начинается с определенного места. То, что мы называли кинематографом в 20 веке, разрушилось на наших глазах за последние 10 лет. Разрушилось, чтобы появилась какая-то новая конфигурация.
Вирус селфи
- К чему приведет всплеск популярности селфи?
- Селфи входит в тему умножения образов. Французский постмодернист Жан Бодрийяр говорил о «злом демоне образов». Как человек эпохи модерна, он боялся наступления новой эпохи всеобщей цифры, когда ксерокс означает дурную бесконечность с ухудшением качества. Но это не так. Копировальный аппарат уже давно уступил место другим, более совершенным инструментам воспроизводства, которые дают абсолютно идентичное качество. Оказывается, это не «злой демон образов», а просто бесконечное их умножение, часть обыденности. В первую очередь это касается образа самого себя.
Селфи – это обучение себя и других тому, какой ты есть. Приучение себя к себе, приручение себя. Наверное, у него есть свои негативные стороны. Человек, который очень увлечен собственным образом, немного выпадает из контекста. Постоянное удостоверение себя в тех или иных местах с помощью селфи-палки означает, что человек этот фон не воспринимает без себя. Этому способствует индустрия открыток, туристическая индустрия в целом.
Подозреваю, что селфи – это реализация восторга, который человек испытал, когда до него дошло, что можно делать с помощью машинки. Мы часто не знаем, что делать с окружающим миром, как на него смотреть. Фотографы поймут, о чем я говорю. Селфи дает возможность креативно преобразовывать пространство с помощью своего лица. Бесконечное количество приложений, которые меняют лицо, начиная с Instagram и заканчивая более сложными вещами, позволяют все это делать. Востребованность этих приложений свидетельствует о том, что человеку очень важно выйти из той привычной клетки, роль которой играет его собственное тело.
- Во что может развиться селфи?
Селфи – один из симптомов того, что человек начинает освобождаться от своего тела. Вряд ли мы освободимся от своего тела окончательно, но не исключено, что когда-то мы будем менять свои тела. В конце концов, вопросы телепортации – это только вопросы технологии. Это не вопрос фантастики или нарушения табу.
Если люди постоянно вглядываются в себя, то нужно попытаться понять, о чем это говорит. Почему такое повальное увлечение и восторг? Это неспроста. Человечество не глупое, оно не зря увлекается такими вещами. Мне кажется, что новым обретением себя человек начинает новую страницу своей эволюции, как бы пафосно это ни звучало.
Опыт научной фантастики 20 века говорит в пользу того, что многое из предсказанного уже есть. Селфи не отделимо от нас в бытовом измерении. Иногда даже неловко, что мы это делаем. Как правило, именно в мусоре повседневности очень часто есть зерна будущего.
Справка «ДД»
Ян Левченко, профессор, кино- и литературный критик
Родился в Таллинне в 1974 году, женат, имеет двух дочерей
2009 – начало работы в НИУ Высшей школы экономики, факультет гуманитарных наук, Школа культурологии
2006-2008 – арт-директор компании «Другое кино»
2004 – PhD, Тартуский университет, «культурология»
Профессиональные интересы:
теория и история визуальных искусств (кино)
массовая культура XX века и жанровый кинематограф
история идей и концепций критической теории в XX веке
(пост)советская кинокритика