Николай Караев: знать эстонский

Николай Караев. Фото: архив автора

Мне не нравится идея перевести на эстонский язык все школы и заодно детсады. Не потому, что я против того, чтобы знать эстонский, – я как раз всеми руками и ногами за. Просто есть в этой идее нечто абсолютно иррациональное. Чтобы знать эстонский, русскому здесь необязательно ходить в эстонский детсад или в эстонскую школу. Как обычно, это вопрос цели, средств – и альтернативных издержек.

И не надо вешать на меня ярлыки и говорить мне, что я «ватник». Ватник-шматник. Давайте лучше по существу. Да, есть среди эстонских русских какой-то процент людей, ненавидящих эстонский язык. Точно так же есть среди эстонских эстонцев какой-то процент людей, ненавидящих русский язык. Обе группы крикливы, особенно в Интернете, но достаточно маргинальны, чтобы принимать их во внимание.

Знать эстонский – надо. Это аксиома. Как и всякая простая аксиома, она скрывает множество нюансов, о которых прекрасно осведомлены люди, хоть раз в жизни изучавшие иностранные языки. На практике в каждом конкретном случае, с каждым конкретным человеком дико разнится всё: и само знание языка (у носителей, кстати, тоже), и способности к обучению, и внешние условия, и, и, и.

Национальное и рациональное

Меня же во всей этой ситуации пугает безапелляционность националистически настроенных политиков и чиновников, которые желали бы вот взять и перевести всё и вся на эстонский язык. Есть в такой странной решимости что-то от маньяка из анекдота про «Что такое “зимой и летом одним цветом”? Кровишша!..» Конституция – хорошо, преамбула к ней – прекрасно, но она не может быть ответом на все вопросы. Когда люди при каждом удобном и неудобном случае обосновывают этой преамбулой свое желание обэстонить систему образования, понятно, что к их рациональности взывать бессмысленно.

Я верю в национальные чувства (да и как в них не верить, когда они с такой силой бурлят вокруг), но не верю, честно сказать, в духовные основы национализма. Любого. Поэтому мне кажутся бессмысленными разговоры как об эстонскости, так и о русскости, особенно связанные с соответствующими языками. Прошу понять правильно: это не моя религия. «Я не с ними». Предпочитаю рациональный подход. И есть тут аспект, который меня тревожит. Он мало обсуждается, между тем, если не считать дурацкие споры о том, чья культура выше, шире, длиннее, сильнее и цивилизованнее, он, этот аспект, – главный.

Когда говорят «выучить эстонский» – что имеется в виду? Какими плюсами и какими минусами для своего и чужого языка чреват тотальный перевод образования на язык, который для многих неродной – и никогда им не будет? Как такой перевод повлияет на разных – подчеркиваю, потому что это самое важное тут, – на разных детей?

Когда Маргус Цахкна и другие говорят о безальтернативности перевода школ и детсадов на эстонский, я вижу картинку из клипа «Пинк Флойд» «Another Brick in the Wall (part 2)». Помните: ряды одинаковых школьников в безликих масках шагают в ногу к мясорубке образования, которая перемалывает их в еще более однородный фарш? Как-то так, только минус меняется на плюс: совершенно одинаковые русские дети массово идут в эстоноязычные детсады, где одинаково прекрасно усваивают эстонский – и шагают по жизни дальше столь же одинаково прекрасно.

Так не бывает. Даже странно, что этого не понимают люди, всячески отрекающиеся от наследия СССР. Там, да, частенько говорили про массы трудящихся, которые все были на одно лицо. Но мы-то уже не в СССР, нам такой обезличивающий соц-поп-арт в масштабах государства не надобен.

Дети – все разные. Как и, кстати, взрослые. И выучить эстонский можно тоже очень по-разному. Кому-то языки даются легче, кому-то труднее. Есть, наверное, и те, кто не в состоянии сносно выучить неродной язык вообще (как есть дислексики и дисграфики). Мало, но они есть. И обрубать им возможность выучить на родном хоть что-то – нельзя.

Особенности насильственного погружения

Кто-то изучал усвоение предметов на неродном языке в условиях Эстонии – для разных детей, разных возрастных групп, разных регионов, наконец? Я напомню: в Эстонии есть большие регионы, в которых доля эстоноязычного населения составляет считанные проценты. Как идея эстоноязычного образования будет реализовываться в этих регионах – в виде бесконечного фарса?

Есть ли у нас кадры, то есть воспитатели и учителя, которые готовы обучать смешанные группы и классы? А если нет, откуда они возьмутся? И по каким методикам их будут готовить? Вопрос ведь не только в том, чтобы обеспечивать, поелику возможно, бесстрессовое впитывание русскими детьми эстонского языка. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: если в группе три русских и семь эстонцев, дети поначалу будут общаться в «своих» языковых подгруппах. Кроме того, русские дети, поскольку их язык будет вроде как не в чести, могут с куда большим напором общаться на русском. Действие рождает противодействие, знаете ли. Не секрет, что результат может быть странным – например, между собой все дети группы могут общаться скорее по-русски, чем по-эстонски. Готовы воспитатели поддерживать лингвистический баланс в таких группах? Как это вообще делается?

Будем честны: на всё это неизбежно будет накладываться общий фон, а он у нас от идиллического весьма и весьма далек. Об этом тоже забывать не следует. И когда начнутся психозы – а они начнутся, и у детей, и у воспитателей, как пить дать, – что мы будем делать тогда?

Я наблюдал такой психоз один раз в жизни. Дело было в таллиннском автобусе, я ехал на работу, рядом ехали две ученицы эстонской гимназии, школьницы 11-12 лет, обе, как мне сначала показалось, эстонки. Они мило говорили на эстонском. Вдруг у одной из них лицо исказилось, она покраснела и сказала: «Как меня достало говорить на этом ... языке!» Вместо точек было слово, которое из уст 12-летней девочки услышать не ожидаешь. За этой сентенцией последовало немало подобных слов. Эстонская подружка смотрела на русскую недоуменно. Она не понимала, что именно та говорит. А я, к сожалению, понимал.

Что это было? Сорвалась ли девочка от стресса или у нее и без того расшатанная психика (а если так, не расшатал ли ее еще сильнее стресс от учебы на неродном?), или она, допустим, копировала поведение родителей? Последнее – вряд ли, русские националисты не отдали бы дочь в эстонскую школу. Вопросов больше, чем ответов – но ведь ровно так дело обстоит и с погружением. Наше погружение будет не таким, как у франкоязычного канадца в английский язык или у турецкого ребенка в немецкий. У Эстонии есть свои особенности – исторические, региональные, актуально-политические, всякие. Особенности, которые вполне могут вылиться во что-то не очень хорошее.

Кому из нас нужен «перфектный эстонский»?

Короче говоря, такие вещи надо тестировать прежде, чем подвергать социальным экспериментам тысячи, десятки тысяч людей. Нет, я понимаю, что легче сказать «мы живем в Эстонии, значит, все должно быть на эстонском». Но это не рациональный аргумент.

И наконец: зачем вообще переводить на эстонский детсады и школы? Почему в основной школе обучать эстонскому «поздно», как уверяет нас тот же Цахкна? Потому что сейчас такое обучение не дает желаемых результатов? Ну, во-первых, дело может оказаться в обучении, которое организовано неэффективно, раз в той же школе обучить английскому языку оказывается легче, чем эстонскому. Это должен быть вопрос к Министерству образования и науки. В нем работают люди, несущие ответственность за. (К слову, когда в последний раз мы слышали, чтобы в Эстонии кто-то за что-то отвечал? Не говоря уже про «ответил».)

Во-вторых, возвращаясь к сказанному выше: что такое «желаемые результаты»? Уровень С1? Хорошо, но только давайте учтем, что любой экзамен оценивает лишь часть аспектов владения языком. Универсальных экзаменов не бывает. Человек, сдавший на С1, может быть не способен сказать, понять и прочесть много чего такого, что может понадобиться ему в дальнейшей жизни. И наоборот, он может знать много такого, что ему в общении не пригодится. А пригодится, допустим, при чтении худлита – но не все читают худлит, в самом деле.

И в-третьих: успешные случаи бывают разные. Я знаю и людей, ходивших в эстонский садик, и людей, которые выучили эстонский аж в университете. Первые говорят в общем и целом лучше вторых, однако разница не всегда критична, и уж точно куда сильнее на говорение/понимание влияют индивидуальные особенности.

Между прочим, верно и обратное: русские, которые учились в эстонских школах, могут хуже говорить по-русски. Устная русская речь отучившегося в эстонской школе Евгения Осиновского, например, далековата от литературных норм и больше смахивает на речь эстонца, очень хорошо выучившего русский. Дело даже не в акценте, дело в некотором косноязычии. Эстонцы не зря боялись русификации образования при СССР, но точно так же негативно может влиять на людей и эстонизация.

С другой стороны, кому нужен «русский как родной» или «перфектный эстонский»? Кому-то нужен, но вряд ли многим. Меня ничуть не напрягают ошибки нерусских, выучивших русский; не думаю, что и моя эстонская речь, грешащая какими-то ошибками, сильно напрягает эстонцев. Этого в принципе достаточно. Такого эстонского (русского, английского...) вполне можно достичь, если начинать обучение (!) в детском саду и продолжать его в школе – без всякого перевода детсадов и школ на эстонский язык. Да, при таком раскладе русский язык у местных русских будет лучше эстонского. Но это нормально, нет?

Особенности ненасильственного погружения

Впрочем, этот аргумент можно и развернуть. Если образование переведут на эстонский и в результате русский язык у детей обеднеет, может, и не стоит так сильно об этом горевать. Не всем быть писателями, журналистами, педагогами, а, скажем, сварщику и стюардессе богатый литературный язык в общем-то и ни к чему. Что до будущих писателей, они явно сохранят свой русский и в эстонском детсаду – особенно если родители дома постараются.

Это всё гипотезы. Здесь и зарыта собака: у нас нет научного, рационального обоснования для перевода существующего русского образования на эстонский – одни гипотезы. Что у нас есть – так это не слишком эффективная система обучения эстонскому в школах.

Между тем у нас нет оснований утверждать, что выгоды от детсадовского погружения не окажутся маргинальными по сравнению с ущербом, который стресс от погружения нанесет общему развитию ребенка – в условиях, повторю, Эстонии, которая – не Канада, не Бельгия и не Германия.

У нас нет оснований считать, что мы подготовим нормальные кадры для такого погружения и организуем такое погружение корректно (если уж мы не в состоянии организовать эффективное обучение эстонскому в русских школах).

У нас нет оснований считать также, что альтернатива – обучение эстонскому в русской школе – не может дать нормальных результатов, достаточных для того, чтобы в Эстонии жить и работать.

...Кстати, своим эстонским я обязан не школе, а alma mater – Таллиннскому техническому университету. В школе моя учительница эстонского часто пропадала в кабинете директора, переводя для него документы; там я получил азы, но не язык. В университете я два курса учился на русском, такая тогда была система. Кому я по гроб жизни благодарен – так это преподавателю статистики Аугусту Аарма, который в четвертом семестре, последнем перед переходом на эстонский, провел с русской группой быстрое ненасильственное погружение. Аарма дал нам русский и эстонский конспекты – и вел лекции на эстонском, сначала говорил медленно, потом быстрее, чтобы мы учились конспектировать на чужом языке. В паузах между блоками эстонского он рассказывал по-русски анекдоты и вообще был одним из лучших моих преподавателей.

Тем из нас, у кого эстонский был не слишком хорош, этого семестра хватило, чтобы потом плавно перейти к учебе на эстонском. Это была середина 1990-х, ныне эстонский куда лучше преподают в школах, так что необходимости в одном-двух курсах на русском в вузах нет. Как нет, я уверен, и необходимости переводить основные школы и уж тем более детсады на эстонский. Достаточно, я думаю, в гимназии осуществить плавный переход к эстонскому (пусть и в пропорции 60/40) по методу Аугуста Аарма. Остальное – от лукавого.