Спектакль белорусского режиссера Евгения Корняга «Можно, я буду Моцартом?» – самая странная премьера Русского театра в этом сезоне, да и, пожалуй, за все последние годы.
Моцарт в легком помутненье шел домой
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Идущая без антракта двухчасовая постановка названа в программке музыкально-пластическим спектаклем по мотивам трех текстов о сумасшедших домах: «Палата № 6» Чехова, «Жизнь без сна» (другое название – «Дельфины и психи») Высоцкого и «Полет над гнездом кукушки», книги, которая почему-то приписана театром Дейлу Вассерману, хотя на деле это роман Кена Кизи (Вассерман поставил по «Кукушке» спектакль, который много лет гремел в США и не только).
Зомби зомби зомби
На деле этот список необязателен: «Можно, я буду Моцартом?» – постановка абстрактная, с минимумом диалогов, так что литературные источники не опознаются. Основная коллизия взята из романа Кизи: есть психи, которые тянутся к свободе (внутренней, творческой, физической...), – и есть наслаждающаяся своей властью медсестра (Ксения Агаркова), которая эту свободу подавляет. Буйствующих пациентов она возвращает в умиротворенное состояние духа характерным жестом – гладит взбрыкнувшего по щеке, после чего тот снова начинает вести себя как зомби.
Заявленный в названии Моцарт появляется в спектакле один-единственный раз. В самом начале при закрытом занавесе, освещенном инфернальным красным светом, звучит «Реквием» – и, вдохновленные запредельной музыкой, то тут, то там вскакивают со своих мест переодетые актеры, несколько смущая сидящих по соседству зрителей. Сорвав с себя одежду, актеры в белых пижамах пациентов психушки пробираются на сцену. Затем появляется медсестра, волокущая за собой «живой труп» – больного в кататоническом состоянии. У занавеса медсестра бросает свою ношу, садится на нее, злобно закуривает. Потом идет обратно и с криком: «Мне и в жизни чернухи хватает, еще и в театре на это смотреть! Мешаю? Я пошла!» – уходит. Чтобы вернуться.
А на сцене, то есть в «палате номер шесть», начинается танцевальная фантасмагория: пациенты (Александр Жиленко, Даниил Зандберг, Дмитрий Кордас, Иван Алексеев, Антон Падерин, Александр Синякович, Наталья Дымченко) то движутся, как и положено, единым строем, повторяя движения друг друга, то начинают бунтовать – но при малейшем намеке на мятеж удостаиваются медсестринского «наложения рук». Подразумевается, что все они – потенциальные Моцарты, только вот этот проклятый нонконформистский мир в виде врачей давит их творческие порывы на корню.
Психушка при этом функционирует как болото, в которой исчезает все разумное-доброе-вечное. Жестокие родственники, желающие отделаться от обременяющих их родных и близких, приводят сюда то бабулю (Любовь Агапова), то ребенка, те вносят в жизнь дурдома какое-то разнообразие, однако заканчивается любая буря одинаково – «тут примчались санитары и зафиксировали нас». Немудрено: человек человеку волк, а зомби зомби зомби...
Танцы психов в пустоте
Способы задавить Моцарта в человеке разнообразны. Установить диктатуру можно даже при помощи белых роз: сначала медсестра раздает их больным, потом заставляет тех дарить цветы ей, и пациенты должны подчиняться, иначе их погладят по щеке. В другом эпизоде героиня Натальи Дымченко то и дело гасит свечу, пока собрат по палате не зажимает ей рот. Получается отличная метафора: либо свет, либо свобода, третьего не дано. Сюда же относится ежеутренняя исповедь: психи обязаны рассказать медсестре о том, какие они видели сны, публично обнажиться – пусть и фигурально.
Впрочем, публичное обнажение в этом спектакле происходит и в самом что ни на есть буквальном смысле. Если честно, актерам вообще не позавидуешь. Ужаснее всего приходится Александру Синяковичу, когда он изображает пациента с нарисованными на спине крыльями: абсолютно голого актера долго вертят на операционном столе и так, и эдак, после чего ставят в весьма неудобную позу и смывают со спины крылья. В другом эпизоде, описывающем бунт героини Натальи Дымченко, группа раздевшихся до трусов психов несколько минут мокнет под душем и трясет ногами под ритмичную музыку. Этот эпизод, к слову, заканчивается чем-то вроде изнасилования (еще один метод заставить человека заткнуться и смириться с окружающим миром), так что предостережение театра – «детям до 16 лет и людям с неуравновешенной психикой не рекомендуется» – стоит воспринять всерьез.
Чем ближе к финалу, тем чаще танцы психов (вроде блестящего номера с кроватями на колесиках) напоминают фильм ужасов «Сайлент-Хилл». Вот уже за пределами палаты, обозначенными забором флуоресцентных ламп, маячит Смерть (Ольга Привис) с черными кончиками пальцев – выжидает, пока какой-нибудь пациент не отдаст концы на самом деле. И когда один из психов умирает, не выдержав ужаса происходящего, остальные испытывают шок, из которого рождается бунт...
«Можно, я буду Моцартом?» – совсем не тот Русский театр, к которому мы привыкли, и это, безусловно, к лучшему. Плохо то, что в этой постановке, которая только и может держаться, что на ритме, много пустоты – в форме ничем не заполненного пространства и длинных пауз (вспоминается «Театр» Моэма: «Не делай паузы, если в этом нет крайней необходимости, но уж если сделала, тяни ее, сколько сможешь»). Увы, это не та пустота, в которой рождается что-то новое, – в эту пустоту всё уходит, будто в черную дыру, без возврата. При этом сыгран дурдом так талантливо, что легкое помутнение рассудка может в итоге настигнуть и зрителя. «Можно, я буду Моцартом?» – спектакль слишком экспериментальный, чтобы можно было говорить об успехе или провале. Но и такие спектакли театру, конечно, нужны.